В поисках утраченного рая
Публикация в 1919 году романа Сомерсета Моэма «Луна и грош», в главном герое которого – биржевом маклере Чарльзе Стрикленде – публика без труда узнала Поля Гогена, возродила новую волну интереса к личности и творчеству художника. Впрочем, французский художник и при жизни никогда не оставался в тени. Задолго до Пикассо, Сальвадора Дали и Энди Уорхола Гоген понял важность мифа, окружающего личность художника, и занялся собственным мифотворчеством. Шлейф легенд тянулся за ним с того переломного дня, когда преуспевающий брокер-буржуа начал стремительный процесс трансформации в нищего художника, сбежавшего от цивилизации на экзотические острова в Тихом океане; в гения, ваяющего странные неподражаемые полотна в перерывах между оргиями с несовершеннолетними таитянками и умершего от сифилиса и алкоголизма в 54 года.
Конечно, романтический ореол художника-бессребреника, положившего жизнь на алтарь искусства, его коллеги по кисти подвергали сомнению. Дега, с иронией отзываясь о неуемной тяге Поля к славе, писал: «Бедный Гоген! Там, на своем острове, он все время должен думать об улице Лафитт» (главном центре тогдашнего парижского художественного рынка). «Я инстинктивно чувствую, что Гоген – человек расчета», — писал своему брату Тео Ван Гог из Арля, где оба художника два месяца творили вместе. Печальная история этой недолговечной творческой коммуны, о которой так мечтал экзальтированный Винсент, стала еще одним общеизвестным мифом искусства. Впрочем, художники редко бывают объективными друг к другу!
В какой-то момент жизнь Гогена, не уступающая по колориту его красочным полотнам, отодвинула на второй план творчество художника. Вслед за Моэмом о нем писали, снимали фильмы, ставили пьесы и балеты. Легенды множились и преображались, так что в конце концов увидеть за ними реального человека стало весьма затруднительно. Собственно, устроители открывшейся этой осенью в Тейт Модерн выставки «Гоген – творец мифов» и пытаются развенчать громоздящиеся вокруг Гогена стереотипы. Живописные, графические, скульптурные работы, фотографии, документы и личные вещи художника формируют первую за последние полвека масштабную экспозицию Гогена. Куратор Белинда Томпсон говорит: «Этой выставкой мы хотим подчеркнуть его дар рассказчика историй. Он использовал даже темные стороны своей личности, чтобы выстроить миф о романтическом художнике. Гоген «встроил» самого себя в свое искусство».
Путешествовать Поль Гоген начал рано: ему было чуть больше года, когда отец – французский политический журналист-радикал после неудавшегося монархического переворота вынужден был покинуть Париж. Путь был неблизким – в столицу Перу. Здесь у матери Поля, француженки с четвертью креольской крови, жили родственники. В Лиму мальчик приехал наполовину сиротой – отец умер на корабле от сердечного приступа. Пять последующих лет, которые Поль провел с матерью в Южной Америке, врезались в память на всю жизнь. И хотя семья вернулась во Францию, в 17 лет Гоген уже опять колесил по свету: сначала служил в торговом флоте, потом – в армии, за 6 лет избороздил моря Атлантики, покрыл просторы от Средиземного моря до Полярного круга, побывал в Рио-де-Жанейро, Панаме, Океании.
Вернувшись на сушу, во Францию, 23-летний Гоген с помощью опекуна получил место на солидной парижской бирже. Дела на новой службе пошли на удивление хорошо, и вскоре Поль уже обзавелся женой – его избранницей стала датчанка Мэтт-Софи Гад из Копенгагена. Один за другим родились пятеро детей, появился комфортабельный дом в пригороде Парижа – биржевой маклер Гоген вел вполне респектабельную жизнь преуспевающего буржуа. Правда, было у него одно хобби – живопись. Гоген начинает не только приобретать полотна импрессионистов, но и сам пробует руку в живописи. Благодаря нескольким урокам, взятым у патриарха импрессионизма Камиля Писсарро, художник-любитель Гоген быстро идет в гору. Начиная с 1876 года его работы были выставлены на пяти (!) из 8 знаменитых экспозиций импрессионистов. Правда, некоторые художники возражали против участия Гогена, считая его работы не более чем повторением картин Писсарро.
Поль все сильнее втягивается в мир искусства, его больше не удовлетворяет роль «художника выходного дня». Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая карьера Гогена, не разразись в 1882 году финансовый кризис. Стал ли кризис лишь поводом, подтолкнувшим его покончить с постылой работой на бирже, или Полем двигала фанатичная вера в свой художественный дар? Как бы то ни было, 35-летний Гоген выбрал искусство.
С этого судьбоносного решения началась жизнь, до краев наполненная творческим горением, опаляющей жаждой величия, открытиями, горечью нищеты, разочарований, безысходности и физического угасания. Сначала распался брак с Мэтт. Картины Гогена не продавались, денег катастрофически не хватало, а различные мелкие приработки (типа торговли Поля брезентовыми изделиями) не позволяли семье держаться на плаву. Забрав детей, Мэтт уехала в Копенгаген.
Закончился и роман Гогена с импрессионизмом. Хотя последнее – факт скорее радостный. Если импрессионисты творили «в сфере, доступной глазу», Гоген избрал своим ориентиром «таинственный центр мысли». Есть стройная логика в том, в какой последовательности и из каких компонентов развивался и складывался стиль Гогена. С одной (французской) стороны – уроки Дега, Пюви де Шаванна и Сезанна, символизм, идеи Эмиля Бернара и художников Понт-Авенской группы; с другой – внешние «раздражители»: японская гравюра, образы буддийской и египетской культур, античных Греции и Рима, этнографические и местные традиции, фотографии, принты и репродукции. В творчестве Гогена все эти влияния дали уникальный сплав, подняв его в ранг одного ведущих мастеров постимпрессионизма.
Обретение своего голоса в живописи началось в Бретани, в окрестностях городка Понт-Авен, куда Гоген отправился в 1886 году, присоединившись к коммуне работающих там художников. «Я люблю Бретань, – признался он как-то своему другу Шуффенекеру. – Я нахожу там дикость и первобытность. Когда мои сабо стучат по ее граниту, я слышу тот глухой, плотный, мощный звук, который сам ищу в живописи».
На смену легким вибрирующим пастельным мазкам приходят насыщенные интенсивные цветовые плоскости чистого цвета с контурными обводками. Во многом эти перемены в живописном лексиконе Гогена обусловлены восточной гравюрой, влияние которой испытывали в то время многие художники: динамизм композиции, нарушающей, кажется, все каноны европейской перспективы, декоративность цвета и линии и особенно характерный прием «отрезания» части изображения краем картины.
«Текучесть» линии и «музыкальное» восприятие формы и цвета, присущее японской графике, нашли отклик в европейском символизме конца XIX столетия. Музыка и живопись, по мнению символистов, были тесно взаимосвязаны. Гоген, чей приход к символизму кажется вполне закономерным, писал другу: «Избегай мелочей. Простые витражи, которые привлекают глаз, четко деля форму и цвет, гораздо лучше. Они сродни музыке». И еще: «Не старайтесь копировать природу. Живопись — это абстракция. Отвлекайтесь от натуры, мечтайте, глядя на нее, и думайте только о конечном результате. Единственный способ стать Богом — это поступать как он: творить».
Гоген считал, что художник должен брать от натуры доминирующие элементы и распоряжаться ими по своему усмотрению, упрощая или преувеличивая в соответствии с творческим замыслом, – как делали древние египтяне, японцы и «примитивисты». Вместе с Эмилем Бернаром Поль вырабатывает синтетическую манеру письма широкой линией, экспериментируя с простыми фигурами и формами. Художники понт-авенской школы, объединившиеся вокруг Гогена, назвали свое направление цветным синтетизмом, или клуазонизмом. Для их живописи характерны большие плоскости чистого цвета, интенсивно – как цельные куски стекла – окрашенные, с ясно выраженными ритмическими силуэтами.
У Поля были задатки прирожденного лидера, он стал чем-то вроде гуру для молодых. Современник красноречиво охарактеризовал его: «Рубака, трубадур, пират». Одно из самых ярких гогеновских произведений этого периода – «Видение после проповеди (Борьба Иакова с ангелом)» – отмечено экспрессивностью силуэта и декоративными цветовыми эффектами.
И все же лучшие свои работы Гоген создал на островах Океании, где (за исключением короткого двухлетнего парижского периода) он прожил последнее десятилетие своей жизни. Поля всегда увлекала культура «нецивилизованных» народов, манила мечта о студии в тропиках. Отчасти это было веянием времени: многочисленные европейские колонии, подобно метастазам гигантской раковой опухоли охватившие далекие континенты, спровоцировали повышенный интерес к культуре и искусству народов, населявших неведомые доселе земли. Моду на колониальную экзотику подогревали публикации красочных описаний путешествий журналистов и писателей, этнографические выставки. А у Гогена к тому же за плечами был личный опыт: счастливое детство, проведенное в Южной Америке, годы службы в морском флоте – словом, он рвался «обрести мир и покой, избавиться от влияния цивилизации… погрузиться в девственную природу и не видеть никого, кроме туземцев, жить их жизнью».
Таити, куда Поль прибыл в 1891 году, его глубоко разочаровал. Столица острова, Папеэте, оказалась весьма далекой от первобытного тропического рая, который рисовало его воображение. «Цивилизация», внедряемая колониальными властями, занесенные европейцами болезни сократили население острова с 70 до 7 тысяч, а христианские миссионеры вытеснили древних языческих идолов. Местные ремесла, искусство, обряды вымирали на глазах. За нетронутой первобытностью Гогену пришлось двигаться в глубь острова, а древних идолов вырезать из дерева самому, используя описания обычаев и культуры таитян, составленные Auguste Goupil, – их-то мы и видим на полотнах художника.
Зато сексуальная жизнь Гогена была сочной и буйной, как тропические заросли. За годы, проведенные на Таити и других островах, у него были и «серьезные женщины» – жены, рожавшие ему детей, и легион возлюбленных, и просто любопытные туземки на одну ночь. Однажды Поль даже пожаловался приятелю: «Эти девки просто обезумели, они залезают ко мне прямо в постель каждую ночь. Сегодня ночью, например, у меня их было сразу три».
Пикантности отношений прибавлял юный возраст страстных островитянок. В Европе физическая близость с 13-14-летними девочками называлась просто – педофилия. А вот на островах, где продолжительность жизни ограничивалась 50 годами, такие вещи не были чем-то из ряда вон выходящим. Девушка, способная рожать, считалась женщиной, и замуж здесь выходили, и детей рожали гораздо раньше. Поражает другое: как Гоген, заразившийся во время поездки в Париж сифилисом, вернувшись в 1895 году на Таити, на протяжении нескольких лет продолжал невозмутимо награждать болезнью своих таитянских жен и подружек?
Жизнь в «эдеме» была совсем не райской. Денег, вырученных дилерами Гогена во Франции от продажи его полинезийских работ, катастрофически не хватало, с властями он постоянно конфликтовал, сифилис подтачивал здоровье – но творческий огонь, кажется, только разгорался от трудностей. Поль создает картины, скульптуры, керамику, гравюры, пишет книгу «Ноа-Ноа», издает сатирический журнал, публикует критические статьи в местных газетах.
Продолжая поиски, начатые в Бретани, Гоген создает сценически-декоративные живописные композиции о жизни маори, легендах и поверьях Полинезии. Реальные зарисовки-наброски из повседневной жизни перерастают на его полотнах в эпические баллады сродни библейским сюжетам. В этих декоративных панно дар Гогена-рассказчика обретает особую убедительность. Художник разворачивает перед нами представление, сюжет-действо, разыгрываемое монументальными почти статичными фигурами на ярком плоском заднике-фоне. Гоген все-таки нашел свой рай, материализовав его на своих холстах, воплотил красками мечту об идеальном, совершенном мире.
Осенью 1902 года Гоген отправился на Хива-Оа – один из Маркизских островов, которые ему казались «почти что еще людоедскими», где варварство сохранилось лучше, чем на Таити. Жестоко страдая от болезней и алкоголизма, Поль надеялся, что перед смертью обретет там «последнюю вспышку энтузиазма, которая омолодит его воображение и увенчает его творчество». Но и на Хива-Оа художник не давал спокойно спать местным властям: построил дом, украсив его резьбой весьма эротического содержания, а на балке над входом вырезал название «Дом наслаждений» (в другом переводе – «Дом оргазма»), завел пса по кличке Пенис, подбивал туземцев не отдавать детей в миссионерские школы и не платить налоги. Среди местных была популярна поговорка: «Заплатим, когда заплатит Гоген». Бесконечные судебные тяжбы, в которые он постоянно ввязывался, закончились тем, что Полю присудили тюремное заключение и огромный штраф. Но Гоген ускользнул от наказания – на этот раз навсегда: в ночь на 9 мая 1903 года 54-летний художник умер от сердечного приступа, спровоцированного сифилисом.
«Жизнь – всего лишь доля секунды. Так мало времени, чтобы приготовиться к вечности!» – сказал однажды Гоген.
Gauguin: Maker of Myth
до 16 января 2011
Tate Modern, Bankside, London SE1 9TG
Tel: 020 7887 8888
