Парижская Пушкиниана
6 июня празднуют день рождения Пушкина. Но не только Россия связана с его именем, но и Париж, в который Пушкин был влюблен. Знал не только обо всех политических событиях во Франции, но и был отлично осведомлен о парижских нравах, даже о последних театральных и светских сплетнях. В середине позапрошлого века «весь Париж» сходил с ума от «Пиковой дамы» в переводе Проспера Мериме. Забавно, что во Франции не сразу поверили в авторство Пушкина и, зная мистификаторский талант Мериме, вначале приняли перевод за стилизацию.
Рассказ начинается не с Парижа, а с Ленинграда (Петрограда). Там однажды в студеную зимнюю пору 1928 года у подъезда Пушкинского дома остановился конный возок. Рабочие с превеликой осторожностью извлекли оттуда восемь внушительного вида чемоданов – их дипломатической почтой доставили аж из самого Парижа. В прилагаемой документации и на наклейках значилось имя отправителя: «Онегин». Затаив дыхание, сотрудники Пушкинского дома наблюдали, как появляются на свет божий одни за другими листки, исписанные летучим почерком, письма, тетради, альбомы, автографы и прочие уникальные сокровища, которые всю жизнь собирал Александр Федорович Отто-Онегин (1844-1925).
«Тень Пушкина меня усыновила…»
А. Ф. Отто-Онегин – фигура сама по себе загадочная. Своих родителей он не знал и был найден… у подножия памятника Пушкину в Москве. Подкидыша определили в семью скромных остзейских дворян Отто. Кто определил? Загадка. Но существует легенда, будто был этот младенец незаконнорожденным сыном поэта Жуковского либо – поднимай выше! – самого государя!
Так или иначе, у молодого человека были средства, чтобы подолгу бывать за границей. Юноша учился в Швейцарии, Англии, Франции, Германии. Там
А. Ф. Отто познакомился с И. С. Тургеневым, в дальнейшем, уже в Париже, стал его литературным секретарем.
При этом государево око держало на негласном прицеле передвижения юноши. Третье отделение включило его в список «неблагонадежных лиц». Крайне раздраженный слежкой, в начале 80-х Отто обосновывается навсегда в Париже, где селится в превосходной квартире близ Елисейских полей. Вскорости просторное жилье оказывается заполненным почти до потолка редкими книгами, рукописями, картинами, фолиантами – всем связанным с именем, жизнью и судьбой великого поэта. Фантастическая коллекция А. Ф. Отто год от года пополняется, разрастается и в конце концов превращается в музей Пушкина – первый в мире.
Любовь к «солнцу русской поэзии» была страстью всей жизни Александра Федоровича. И с высочайшего соизволения, подав соответствующее прошение, Отто берет фамилию Онегин, которого мировоззренчески считает своим « крестным отцом».
При этом прототипом самого Онегина был еще один литературный персонаж – главный герой «психологического романа» Бенжамина Констана «Адольф». Нелишне отметить, что Б. Констан был возлюбленным писательницы Анны-Луизы Жермены де Сталь, известной миру как Мадам де Сталь (1766–1817). Заметим при этом, что эта знаменитая «героиня нашего времени» была дочерью барона Жака Неккера, великого финансиста и политика-реформатора при Людовике XVI. Не попади у короля в опалу этот государственный муж, кто знает, как повернулся бы курс всей французской истории?
В бесценном собрании Отто-Онегина имеется экземпляр 3-го издания «Адольфа» из личной библиотеки Пушкина с его карандашными отметками (стр. 61 и 104). При этом и Онегин читает роман,
«В котором отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом…»
Свои сокровища (вкупе с немалым капиталом) Александр Федорович Отто-Онегин еще до октябрьского переворота завещал Российской академии наук. Его непременным условием было сохранение собрания в одном месте. Однако, перейдя уже после революции в советскую собственность, собрание Отто-Онегина оказалась все же разрозненным: его часть хранится в московском Музее Пушкина, другая отошла Академии наук и третья находится Фонтанном доме, составляя ядро его фондов. Лишь единожды коллекция воссоединилась вновь. Было это в 1937 году, в 100-ю годовщину гибели поэта…который был «невыездным»!
Первый отказник России
Но Бог помог – стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже…»
(«Евгений Онегин», глава 10)
Из письма Пушкина Бенкендорфу 7 января 1827 г.: «Так как я еще не женат и не связан службой, я желал бы отправиться в путешествие во Францию или Италию. Однако, если это будет мне не дозволено, я просил бы разрешить посетить Китай».
Ответ Бенкендорфа 10 дней спустя, 17 января 1827 г.: «Государь Император не удостоил снизойти на Вашу просьбу посетить заграничные страны». Вот так Пушкин оказался первым «отказником» России. А ведь все его творчество, весь его «иконостас» так прочно связаны со страной Руссо и Вольтера, что кажется, будто поэт там жил и родился!
«Русский француз»
Общеизвестный факт: как и положено было в семьях российской знати той эпохи, французский язык для Александра Сергеевича был первым. По-французски написана им и первая эпиграмма – притом на самого себя:
«Скажи, за что же «Похититель»
Освистан был партером?
Его бедняга-сочинитель
Похитил у Мольера».
В «Онегине» гувернер, «месье л’Аббэ, француз убогий» – явная карикатура на гувернера самого Саши Пушкина, графа Монфора, беглого аристократа, укрывшегося в России от республиканской гильотины..
Одним из лицейских менторов юного Пушкина был француз де Будри – брат Марата. Отчасти благодаря де Будри идеи революции с юности были близки вольнолюбивой музе автора оды «Вольность».
Пушкин вообще был влюблен в Париж. Знал не только обо всех политических событиях во Франции, но и был отлично осведомлен о парижских нравах, даже о последних театральных и светских сплетнях, исправно доходивших до российских снегов из французской столицы – в те времена почта из Франции в Россию ходила без задержки.
В середине позапрошлого века «весь Париж» сходил с ума от «Пиковой дамы» в переводе Проспера Мериме. Забавно то, что в Франции не сразу поверили в авторство Пушкина и, зная мистификаторский талант Мериме, вначале приняли перевод за стилизацию, подобную его «Песням западных славян» (переведенных А. Пушкиным).
Было то в 1849 году, 12 лет спустя после гибели поэта от пули Дантеса.
«Пистолеты судьбы»
Итак, мы с вами в городе Амбуазе, открывающем знаменитый на весь мир маршрут по городам и замкам Луары. В то январское утро Амбуаз выглядит пустынным. А мой путь лежит в местную мэрию, в отдел культуры, где меня ждет секретарь, любезнейший месье Гаво.
– Чем могу служить?
– Где можно увидеть дуэльные пистолеты Дантеса? – интересуюсь я.
– Для чего вы хотите увидеть пистолеты?
– Меня интересует их нынешняя судьба.
– Пистолеты хранятся в сейфе в надежном месте, – отвечает страж культуры. И добавляет: – Обратитесь в архивы. Там, возможно, есть кое-что.
И вот что я выясняю: пистолеты, из которых стрелялись Пушкин с Дантесом, были изготовлены в Дрездене и принадлежали 19-летнему Эрнесту де Баранту – младшему сыну французского посла в Санкт-Петербурге. Перед злосчастной дуэлью де Барант одолжил их своему другу виконту д’Аршиаку, который был секундантом Дантеса. После дуэли пистолеты вернулись к де Баранту.
После смерти де Баранта в 1859 году пистолеты перешли к его старшему брату Просперу. Затем они оказались в семье младшей сестры Эрнеста Луизы, вышедшей замуж за офицера Луи де Шательперрона.
Перелистаем наскоро несколько страниц истории. Итак, на дворе 1937 год. В СССР в те дни широко отмечают 100-летие гибели поэта. В свою очередь, в Париже солист Дягилевских балетов Серж Лифарь, страстный пушкинский адепт и коллекционер, организует серию торжеств. Здесь не все проходит гладко. На инаугурации в зале Плейель нет Ивана Бунина, сославшегося на болезнь. Туда побрезговал явиться и поэт Владислав Ходасевич, этот, по словам В. Набокова, «наследник Пушкина по тютчевской линии». Как можно было допускать подобный «пир во время чумы – в разгар Больших процессов», – негодует Ходасевич – кстати, один из крупнейших современных пушкинистов.
Для выставки в зале Плейель Лифарю удалось уговорить потомков де Баранта временно предоставить семейную реликвию. И парижская публика впервые смогла увидеть роковые пистолеты воочию.
Далее, в 1950-м, «ящик с дуэльными пистолетами, порохом и пулями» был выставлен на продажу на аукционе Друо. Его приобрел коллекционер Поль, амбуазский уроженец, собиравший все, что связано с историей почты. Коллекционер знал, что у Пушкина имеется повесть «Станционный смотритель», связанная, как известно, с почтой.
Коллекционер завещал свои пистолы городскому Музею почты, основанному им самим. В одной из витрин музея (ныне несуществующего) пистолет Дантеса красовался подле томика «Станционного смотрителя».
Далее история с пистолетами принимает скандальный оборот. В 1989 году, во время визита Горбачева во Францию, мэру Амбуаза господину Шолле следует звонок из Елисейского дворца.
«Месье Шолле? Это Миттеран. Мы хотим от имени Французской республики преподнести в дар президенту СССР Горбачеву дуэльные пистолеты, находящиеся в вашем Музее почты».
Но мэр Амбуаза дает категорический отпор. Он даже гордо отказывается явиться на прием, который устроил в Париже советский президент. А тут еще Мишель Дебрэ, экс-премьер-министр Франции и, опять же, экс-мэр Амбуаза, в открытую обвинил Миттерана и его окружение «в намерении похитить национальное достояние». Разгорелся невиданный скандал. В результате пистолеты остались-таки в Амбуазе. Они хранятся там под замком в сейфе. Максимум, чего добился тогда Горбачев, – это полугодовое экспонирование «пистолетов судьбы» в Музее-квартире А. С. Пушкина на Мойке, 12.
Убийство Пушкина стало, как общеизвестно, проклятием семьи Дантеса. И. С. Тургенев при встречах не подавал Дантесу руки. А писатель Поль Эрвье (из круга Г. Флобера), встречая Э. Дантеса (1812-1895) в конце его жизни в клубе «Cercle Impérial» на Елисейских полях, так описывает эти встречи:
«В течение нескольких лет каждый вечер около шести часов я видел, как по салонам клуба, куда я приходил читать газеты, проходил высокий старец, обладавший великолепной выправкой. Единственное, что я знал про него, так это то, что за шесть десятков лет до того – да, в таком вот дальнем прошлом! – он убил на дуэли поэта Пушкина. Я лицезрел его крепкую наружность, его бодрый, хоть и стариковский шаг… и говорил себе: «Вот тот, кто принес смерть Пушкину, а Пушкин даровал ему бессмертие, точно так же, как Эфесский храм – человеку, который его сжег».
Наши прогулки с Пушкиным
(Вместо заключения)
По Place Colette (быв. place Palais Royal) любил прогуливаться первый биограф поэта – Павел Васильевич Анненков.
На углу ул. Ришелье и упомянутой пл. Колетт помещалась (с 1716 г.) оружейная лавка «Ле Паж» (Foure le Page). Здесь продавались дуэльные пистолеты Онегина и Ленского:
«Примчались. Он слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним…»
(«Евгений Онегин», глава 6, строфа XXV)
В Grand Opera Федор Шаляпин пел «Бориса Годунова».
В спутанной сети старинных проулков близ Больших бульваров сохранилось в целости кафе «Gros Caillou» («Большой булыжник»). В сем заведении дядя поэта, Василий Львович Пушкин, заказывал только одно блюдо – «матлот» из налима. Это отварная рыба без косточек и обязательно с жареной картошкой.
С 2008 года в Париже открыта кондитерская «Café Pouchkine» Разместилось кафе на первом этаже универмага Printemps, со стороны бульвара Осман (Haussemann). Там один из трендовых ингредиентов – незнакомая французам «сгущенка» – sgouchonka. Она присутствует и в пряниках, и в тарталетках и во многих других фирменных лакомствах Эмманюэля Риона, кондитера кафе «Пушкин». Прототип парижского кафе – «Пушкин» на Тверском – с непременным ударением на последнем слоге!
В Париже возвышенные натуры могут посетить Сад поэтов в парке Ситроэн на берегу Сены. В одной из садовых аллей там небольшая статуя Александра Сергеича, отчего-то очень грустного.
Наконец, в 1999 г. в Париже прогремело 200-летие со дня рождения А. С. Пушкина. В честь «солнца русской поэзии» в ЮНЕСКО тогда был отгрохан пышный прием. В разгаре чествования на эстраду поднялся эфиоп в белоснежном бурнусе:
«Пушкин – наш народный поэт, – объявил он. И воскликнул по-русски: – Пушкин – это есть наше всё!»
