Борис Пастернак. «Один на всех и у каждого свой…»
Февраль.
Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Поэт, написавший эти строки, родился в феврале. Зима, метель, ледяной ветер вьюжат его лирику, но тем острее в мире, «где все терялось в снежной мгле седой и белой», пронизывает опаляющий жар страсти, спасительное сияние любви:
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
У поэта Бориса Пастернака много имен: «Рыцарь русской поэзии», «Гамлет XX века», «Заложник вечности», «Неуставный классик», «Лучезарная душа»… Когда он покинул этот мир, литературные критики не скупились на громкие эпитеты. Бурные коллизии ХХ века – от Первой мировой войны до хрущевской оттепели – громоздились в отведенные поэту на земле семь десятилетий; но, втянутый в их водоворот, он каким-то непостижимым образом все же «жил в себе, с собой и собою…» Илья Эренбург писал, что Пастернак «слышал звуки, неуловимые для других, слышал, как бьется сердце и как растет трава, но поступи века так и не расслышал…» Потому и остался Поэтом, которому Марина Цветаева признается в письме: «Что за Вашими стихами встает? Нечто, Душа: Вы. Тема Ваша – Вы сам, которого Вы еще открываете, как Колумб – Америку, всегда неожиданно и не то, что думал, предполагал… Вы первый, дерзнувший без тем, осмелившийся на самого себя».
В автобиографической «Охранной грамоте» Борис Пастернак вспоминал, что «с малых лет был склонен к мистике и суеверию и охвачен тягой к провиденциальному…» Что, в общем-то, вполне естественно для ребенка, выросшего в доме, где царило искусство. Отец Бориса – художник Леонид Пастернак и мать – пианистка Розалия Кауфман – дружили с известными художниками: Поленовым, Нестеровым, Левитаном, Ивановым, Ге; в доме бывали писатели и музыканты. Под влиянием композитора Скрябина 13-летний Борис на шесть лет погрузился в изучение музыки (сохранились две написанные им сонаты для фортепиано). Затем пришел черед философии (Московский университет, потом Магбургский университет в Германии), и только к 1912 году Пастернак «основательно занялся стихописанием». А уже в 1913 году вышел его первый сборник – «Близнец в тучах»; в 1916 году – книга «Поверх барьеров», в 1922-м – сборник «Сестра моя жизнь», принесший автору известность. Правда, стихи из этой книги до публикации уже ходили в списках, и молодые поэты, со слов Брюсова, «подражали ему полнее, чем Маяковскому». Кстати, с последним Пастернак учился в одной гимназии, а впоследствии пересекся в период увлечения футуризмом (группа Маяковского «ЛЕФ»). О том, насколько по самой своей сути полярны эти два поэта, Марина Цветаева писала: «У Пастернака никогда не будет площади. У него будет, и есть уже, множество одиноких, одинокое множество жаждущих, которых он, уединенный родник, поит… На Маяковском же, на площади, либо дерутся, либо спеваются… Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под него попадаем. В него – впадаем… Мы Пастернака понимаем так, как нас понимают животные… Пастернак – чара. Маяковский – явь, белеющий свет белого дня… От Пастернака думается. От Маяковского делается… Маяковский – это «я во всем», Пастернак – «все во мне».
Для Пастернака поэзия –
«Это – круто налившийся свист,
Это – щелканье сдавленных льдинок.
Это – ночь, леденящая лист,
Это – двух соловьев поединок».
В конце 20-х – начале 30-х годов поэт переживает короткий период официального советского признания: участвует в деятельности Союза писателей, его большой однотомник ежегодно переиздается. А затем происходит событие, перевернувшее творческую судьбу: Пастернак едет во Францию на антифашистский Конгресс писателей в защиту мира (1935 г.). Кажется невероятным, что беспартийный поэт, не певший оды большевикам, державшийся в сторонке от официальной соцреалистической магистрали, замкнувшийся, по словам Бухарина, «в перламутровую раковину индивидуальных переживаний, нежнейших и тонких…», с весьма своеобразной художественной манерой и знанием европейских языков впридачу, волей случая и стараниями Ильи Эренбурга (многие годы практически монопольно удерживавшего позицию официального большевистского культурного дипломата на Западе), был послан в самую-самую буржуазную цитадель – Париж…
Серьезность и значимость, с которой восприняли выступление Пастернака на конгрессе, потрясли поэта, изменили отношение к себе и творчеству. Из Парижа вернулся другой Пастернак: начался период переосмысления, переоценки, внутренней подготовки к главной книге его жизни – роману «Доктор Живаго». Эволюция взглядов – от не очень уверенного «да», с которым поэт принял революцию, до категорического «нет» на страницах романа – охватила несколько десятилетий. И если в январе 1936 года Пастернак еще публикует два стихотворения со словами восхищения Сталиным, уже к середине года отношение властей к поэту меняется: «отрешенность от жизни», «мировоззрение, не соответствующее эпохе», необходимость идейной перестройки, которые ему инкриминируют, ведет к первой длительной полосе отчуждения от официальной литературы. Пастернак переезжает на дачу в Переделкино, берется за прозу и переводы – так в 1940-е годы он только и мог зарабатывать себе на хлеб насущный. Его переводы трагедий Шекспира, «Фауста» Гете, «Марии Стюарт» Шиллера, французских и грузинских поэтов являются классикой искусства.
Пастернак совершает поступки, за которые другие наверняка поплатились бы жизнью: в 1935 году вызволяет из лагеря мужа и сына Анны Ахматовой, заступается за гонимых, в 1937-м отказывается подписывать «расстрельные» письма Тухачевскому и Якиру, а с родственниками расстрелянных демонстративно здоровается при встрече, отсылает деньги в туруханскую ссылку дочери Цветаевой Але Эфрон, ходит в дом репрессированного писателя Бориса Пильняка. И столь явное сопротивление остается безнаказанным, власти закрывают глаза, словно не желают его замечать; в глухие ночи сталинского террора поэт казался заговоренным. Быть может, потому, что сам себе назначил миссию – написать роман-исповедь, роман-покаяние, «честную прозу». Волшебные чары заговоренной неуязвимости закончились с появлением на свет «Доктора Живаго». Публикация этого не принятого к печати в СССР «антисоветского» романа на Западе (в 1957 г. – в Италии прокоммунистически настроенным издательством Фельтринелли; затем в Англии – с помощью философа и дипломата Исайи Берлина) прорвала шлюзы травли Пастернака в советской печати: его исключили из Союза писателей СССР, требовали высылки из страны, лишения гражданства.
Негативное отношение властей и официальных советских литературных кругов подкреплялось умело организованными выступлениями трудящихся. По всей стране прокатилась волна собраний и обличительных митингов, на которых слесари и учителя, ткачихи и экскаваторщики единогласно высказывали свою позицию: «Не читал, но осуждаю». Коллективные письма публиковались в газетах, зачитывались на радио.
Присуждение в октябре 1958 года Борису Пастернаку Нобелевской премии вызвало новый виток «всенародного» осуждения. И хотя шведская Академия словесности и языкознания присудила высокую награду с формулировкой «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», советские официальные литературные критики и агитаторы всячески смещали акцент на «антисоветский роман «Доктор Живаго», а саму премию трактовали как «тридцать сребреников», за которые автор продался западной пропаганде.
Всеобщая травля и личное давление вынудили Пастернака отправить в Швецию телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу хода нет…
(из стихотворения «Нобелевская премия»)
Публикация «Нобелевской премии» на Западе стоила Пастернаку вызова к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко и обвинения по статье 64 «Измена Родине». Впрочем, дальнейших последствий это не возымело – скорее всего, в связи с тем, что разрешения на публикацию стихотворения поэт не давал. А на многократные предложения «доброжелателей» покинуть СССР Пастернак в письме Хрущеву написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью и работой».
Мировое признание «Доктора Живаго», названного известным английским критиком Бернардом Уоллом «одной из величайших книг нашего времени и единственным шедевром, который появился в России после революции», на родине обернулось для Пастернака терновым венцом. По мнению Дмитрия Быкова (автора художественной биографии Пастернака), именно травля стала причиной развившегося у писателя на нервной почве рака легких. 30 мая 1960 года в возрасте 71 года он умер. «По слепому случаю судьбы мне посчастливилось высказаться полностью, и то самое, чем мы так привыкли жертвовать и что есть самое лучшее в нас, – художник оказался в моем случае не затертым и не растоптанным», – написал Пастернак за месяц до смерти.
Когда любит поэт
Любимая – жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых…
В пронзительной лирике Пастернака строк о любви – не счесть. О женщинах в его жизни написаны книги. Одна из первых любовей настигла Пастернака в студенческие годы в Магбурге. К несчастью, дочь московского чаеторговца Ида Высоцкая поэту отказала. Зато в Магбурге имеется улица Pasternakstrasse.
Пропустим Надежду Синякову, Елену Виноград, Ирину Асмус и поговорим о главных музах поэта. Свою первую жену, художницу Евгению Лурье, 30-летний Пастернак полюбил «до побледнения порывисто».
У счастливых супругов родился сын Евгений, Борис писал вдохновенные стихи. Но… счастье разбилось о лодку быта, весьма неустроенного и безденежного в 1920-е годы – в коммунальной квартире с 20 соседями. К тому же Евгения, эмансипе и творческая богемная личность, львиную долю хозяйственных забот переложила на мужа-поэта… В общем, на роль следующей супруги поэт выбрал женщину куда более приземленную, зато хозяйственную и домовитую. Вначале, правда, пришлось увести ее у приятеля – известного пианиста и основателя музыкальной школы Генриха Нейгауза. Зинаида Нейгауз сдалась не сразу. В отличие от пастернаковского, ее брак был успешным, мужа она боготворила, вместе с Генрихом растила двух сыновей. Но, решившись на разрыв с супругом, она так же преданно и неутомимо стала служить Борису, взяв на себя все заботы по хозяйству и обустройству быта. В новогоднюю ночь 1938 года у Пастернаков родился сын Леонид. Цикл стихов, посвященных Зинаиде, поэт назвал «Второе рождение»:
Любить иных – тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Пастернаку было 56, когда он повстречал свою новую музу – Ольгу Ивинскую, редактора журнала «Новый мир». Поэт признавался, что именно Ольге он обязан образом Лары в «Докторе Живаго». Их роман, длившийся до самой смерти поэта, не раз прерывал жесткий контрапункт трагедий: в 1949 году Ольгу арестовали за связь с «английским шпионом» Пастернаком. В тюрьме, несмотря на то, что Ивинская была беременна, ее ежедневно пытали, а затем отправили на пять лет в лагеря. Все попытки Пастернака добиться освождения любимой были бесплодны, и он все время твердил: «Ее геройству и выдержке я обязан, что меня в эти годы не трогали». После возвращения Ольги их чувства переживают новый взлет; Ивинская неизменно помогает поэту, поддерживает в годы травли. И все же Пастернак до конца дней так и не решился оставить свою жену Зинаиду, считая себя столь многим ей обязанным. Зинаида стояла у смертного ложа поэта, а под окнами плакала Ольга…
Была и еще одна, необыкновенная любовь в жизни поэта – роман в письмах. С «бездоннодушевным другом» Мариной Цветаевой. Без поцелуев, прикосновений. Длиною в пятнадцать лет. Но это уже совсем другая история…
P. S.
Борис Пастернак родился 10 февраля 1890 года.
«Доктор Живаго» впервые был опубликован в СССР в 1988 году (журнал «Новый мир»).
В 1987 году отменили решение об исключении Пастернака из Союза писателей.
В 1989 году в Стокгольме сыну поэта Евгению Пастернаку была вручена медаль нобелевского лауреата.
