Лестница спасения. Хуан Миро
«Вам приходилось видеть, как работает Хуан Миро, этот радостный, счастливый человек, ощущающий себя создателем в любой из моментов, когда он рисует, делает наброски, что-то конструирует, рассказывает или напевает?
Он захвачен своим порывом, и мы уносимся вместе с ним в его порыв и его взлет. Это довольно редкое явление – находиться в присутствии столь живительной и тонизирующей энергии. Каждое из произведений Миро – это танцующий сад, поющий хор, опера, расцвеченная цветами, рождающимися в лучах света. Это мир – одновременно мимолетный и в то же время совершенно реальный. Сочность красок придает ему соответствующий акцент, содержательную выразительность. Чистейшую эмоциональность, немного ироничную, лишенную приторной слащавости. Этот дар – милость Божия».
Эжен Ионеско
Достоверность этого восторженного отзыва одного из основателей театра абсурда Эжена Ионеско можно проверить на выставке «Хуан Миро. Лестница спасения» в галерее Тейт Модерн. Более 150 живописных, графических и скульптурных произведений каталонского художника из крупнейших художественных собраний мира представляют Миро во всей его многоликой целостности – от поэтического реализма ранних пейзажей, пленительно мерцающих циклов «Созвездий» до черно-белых литографий, экспериментальных и монументальных работ, росписей публичных зданий, гигантских триптихов, керамики и скульптуры позднего периода.
Кураторы выставки в Тейт Модерн фокусируются на политическом аспекте работ Миро, творчество которого разворачивалось на фоне катаклизмов истории минувшего столетия – гражданской войны в Испании, двух мировых войн, студенческих протестов 1960-х годов, режима Франко. Однако такая кураторская концепция хотя и подкрепляется каким-то количеством работ, представленных в экспозиции, представляется далеко не главенствующей в наследии каталонского художника. Мало того, работы, так или иначе реагирующие на политические события, свидетелем которых Миро являлся, не лучшие его холсты. Попытка представить Миро Гойей ХХ столетия выглядит малоубедительной. Да и не в этом в конечном итоге дело: место и значимость искусства Миро в истории определяется вовсе не его политизированными работами.
Несмотря на то что время от времени этот темпераментный каталонец и произносил эффектные фразы типа «Хочу убить живопись!» и даже, облив керосином, таки поджег несколько своих холстов в знак протеста против коммерциализации живописи, он никогда не создавал манифестов, не входил ни в какие группировки, не подписывал петиций и не пыжился, пытаясь любой ценой эпатировать публику. По-настоящему единственно важным в его жизни всегда оставалось искусство. Безостановочный водоворот движений и направлений, бурлящих в мире, не достигал стен мастерской на солнечной Пальма-де-Майорке, в которой Миро провел большую часть своей послевоенной жизни – вплоть до самой смерти в 1983 году.
В истории искусства Миро прописан по сюрреалистическому ведомству. Отец этого весьма популярного направления Андре Бретон утверждал, что Миро – «самый большой сюрреалист среди нас», и даже называл его «самым красивым пером на шляпе сюрреализма». Никоим образом не отрицая сюрреалистичности творений великого каталонца, в свое время отдавшего дань живописному автоматизму и записи сновидений и галлюцинаций, хочу заметить, что Миро всегда оставался «котом, который гулял сам по себе». Укладывать его в рамки какого-то одного стиля такое же неблагодарное занятие, как толковать блуждающие линии, неведомые геометрические образования, знаки, символы и детские каракули, из которых каким-то чудом выстраиваются его поэтичные, ироничные, музыкальные полотна-фантазии.
Создавая свой художественный лексикон, Миро наведывался к Яну Брейгелю и Иерониму Босху, подглядывал в романские фрески старых каталонских церквей, боготворил наскальную живопись, вбирал буйство фовизма и геометрическую просчитанность кубизма, вдохновлялся мощью Пикассо, пережил взрыв восторга, открыв для себя в Нью-Йорке абстрактное искусство… Да, все это было пережито им, прочувствовано и «оМИРОчено». Миро всегда оставался Миро, в какие бы толщи истории, концепций и стилевых построений его ни заносило. Просто после очередного заплыва в стилевой лабиринт в его живописной азбуке вдруг появлялись новые символы, краски сгущались в галактики или растекались кляксами, либо линии вдруг начинали вихриться по-другому…
За 60-летний творческий путь визуальный язык Миро претерпел не одну эволюцию, но неизменно оставался моментально узнаваемым: все эти флажки и звездочки, бабочки и падающие звезды, стрелки и стрелы, знаки и луны не спутаешь ни с кем другим – только полотна Миро вибрируют такой заразительной, бесшабашной радостной энергией. Здесь уживаются поэзия и радость жизни, духовность и близость к земным корням, гармония и диссонансы, насилие и лирика, пульсирующая сексуальная энергия и здоровый грубоватый юмор. В полотнах Миро в диковинные созвездия смешиваются пенисы и вульвы, головы и звезды, монстры и рыбы, губы и языки, глаза быков и задницы, груди и птицы. От броуновского движения мириад элементов в этих странных калейдоскопах в голове и глазах тоже начинает кружиться.
Для тех, кто во всем ищет логическое объяснение, картины Миро выглядят как красивые головоломки. Сам художник говорил, что «использует реальность скорее как отправную точку». И еще: «Я начинаю рисовать, и, пока я рисую, картина сама утверждается под моей кистью… Когда я работаю, то некая субстанция становится для меня знаком женщины или птицы. Первая стадия – свободная, бессознательная… Вторая – внимательно выверенная». Впрочем, и тем, кто воспринимает работы Миро только как абстракции, художник также оставил подсказку: «Для меня форма никогда не бывает абстрактной. Она всегда — звезда, человек или еще что-нибудь».
Кратеры и перекрещивающиеся луны, насекомые и спирали, улитки и лестницы, ленты, подобия человеческих фигурок и животных, фрагменты их тел, разновеликие геометрические формы – все это живет в живописной вселенной, придуманной Миро, «плавает» в необъятных звонких колористических полях, взаимодействует, меняется местами, повторяется и пополняется – в словарь художника может попасть самый невероятный объект. Кажется, не осталось ничего, что можно еще сделать с линией, чего уже не проделал Миро: точки, круги, волны, тире, знаки, седили, диаграммы, слова – полноправные действующие лица в его полотнах.
Но даже в самых перенаселенных пространствах холстов Миро нет суеты и толкотни, у их обитателей свои законы равновесия и гармонии. Можно пытаться расшифровывать тайнопись художника, разгадывать намеки, связывать магические знаки и символы, выстраивать молекулы ассоциаций, но главное, на мой взгляд, настроиться на волну Миро, забыть об условностях и доктринах, выбраться из коридора клише восприятий и увидеть мир глазами ребенка, наивного и свободного, с беспечным восторгом и радостью открывающего для себя вселенную. Предметы, которые рисует художник, для него живые: «Сигарета и спичечный коробок живут тайной жизнью, которая может быть гораздо более интенсивной, чем существование некоторых людей… Я вижу дерево и испытываю шок, оттого что оно кажется мне дышащим…»
Из 90 лет, отмеренных Миро на земле, более 60 посвящены творчеству, экспериментам, освоению новых материалов и техник. Влияние художника на современное искусство огромно. Созданные Миро в 1955 году по заказу ООН росписи («Солнечная стена» и «Лунная стена») были отмечены премией фонда Гуггенхейма, а в 1970-е в Барселоне и на Майорке художник открыл Фонд Миро. По замыслу Хуана, «Фонд Миро – это не музей. Я не хотел бы, чтобы это было чем-то холодным, застывшим, мертвым… Молодые художники придут сюда работать и выставлять свои произведения».
Из длинной, богатой событиями жизни Миро мне хотелось бы рассказать одну трогательную историю, связанную с его ранним полотном «Ферма» (1921-1922 гг.). «Ферма» была задумана в один из первых приездов уроженца Барселоны Миро в Париж и посвящена сельскому дому в горах Каталонии, в Монтеройче, который его родители приобрели в 1910 году. Долгие годы Монтеройч оставался для Хуана синонимом родины, местом, куда он возвращался снова и снова. «Все, что меня интересует на свете, это Каталония и чувство собственного достоинства», – писал художник, всю жизнь, куда бы ни заносила его судьба, демонстративно подчеркивавший свои каталонские корни. «В «Ферме» я хотел нарисовать на холсте все, за что я люблю мою страну – от могучего дерева до крошечной улитки», – признавался Миро. В те годы нищий начинающий художник, питавшийся в основном финиками, Хуан размахнулся на большой формат, писал картину долго, 9 месяцев. То, что получилось, его друг Эрнест Хемингуэй описал так: «В ней (картине) было все, что ты чувствуешь к Испании, – и когда ты там, и когда вдали…»
Эрнест, тогда молодой начинающий журналист, живший на мизерные заработки за спортивные репортажи, буквально влюбился в картину и во что бы то ни стало хотел ее приобрести. Дилер оценил полотно в 5 тысяч франков, что для Хемингуэя было неподъемной суммой. Добившись разрешения разбить оплату на 6 частей, в день последнего, шестого платежа он оказался без гроша в кармане. Обежав все известные ему парижские бары, Эрнест таки добыл денег и стал счастливым обладателем картины, которую «не променял бы ни на какую в мире». Позднее всемирно известный писатель написал: «После того, как Миро нарисовал «Ферму», а Джеймс Джойс написал «Улисса», они имеют право на то, чтобы люди доверяли их будущим работам – даже если ничего в них не поймут».
В завершение несколько признаний художника Хуана Миро. Может быть, для кого-то они станут ключом к его творчеству.
• Все, что я рисую, я видел в полях или на морском берегу.
• Работы должны быть задуманы с огнем в душе, но выполнены с клинической прохладой.
• Я чувствую потребность достижения максимума интенсивности минимумом средств.
• В течение всего периода, в котором я работаю на холсте, я чувствую, как начинаю любить его той любовью, что рождается из медленного понимания.
• Я пытаюсь использовать цвета как слова, которые формируют стихи, как ноты, что формируют музыку».
Joan Miro:
The Ladder of Escape
до 11 сентября
Tate Modern, Bankside, London SE1 9TG
Tel: 020 7887 8888
www.tate.org.uk
