Жорж Сименон против комиссара Мегрэ
Более 30 лет назад, 4 сентября 1989 года, в буржуазном пригороде Лозанне скончался Жорж Сименон. В мае 1972 года он написал свой последний детектив. В 1980-м надиктовал на магнитофон мемуары – и больше уже ничего не писал до самой смерти.
Однако уже после смерти Сименона криминальную хронику Брюсселя потрясла история, словно сошедшая со страниц какого-либо из его романов…
…Место действия – Брюссель, скромная похоронная контора «Мир иной». Гробовщик – полицейский в отставке. В конце рабочего дня там появляется полноватая женщина лет сорока. Она просит срочно кремировать своего друга, якобы скончавшегося от сердечного приступа. Странная поспешность – впрочем, чего не случается в похоронном агентстве! Тем более, что есть и положенное свидетельство о смерти, выправленное брюссельским врачом. Однако на следующий день бывший полицейский готовит тело к кремации – и обнаруживает, что у покойника практически оторвано ухо и по всему телу следы ударов чем-то тяжелым! Вскоре в похоронной конторе появляется детектив, чтобы осмотреть труп. Нет сомнений – налицо насильственная смерть. Полиция открывает дело и выписывает ордер на арест… Женевьевы Сименон, внучатой племянницы великого писателя!
Можно подумать, будто вымысел писателя ворвался в жизнь – и причем это не единственный случай.
…На оконечности острова Ситэ, как раз напротив здания французского угрозыска, туристам показывают уютное кафе «Дофин». Над одним из столиков там красуется медная дощечка, на которой значится: «Здесь сиживал комиссар Мегрэ». И если мысленно перелететь с острова Ситэ на бульвар Ришар Ленуар, можно увидеть другую забегаловку. У пивнушки две достопримечательности: двухметровая бутыль на крыше – и еще один «питейный адрес» комиссара, который обитал поблизости и захаживал сюда после работы выпить пива. Впрочем, нет пивной и нет города во Франции, где у стойки не стоял бы такой вот Мегрэ, массивный, с грубым лицом, изъясняющийся междометиями. Таким, как все, Жорж Сименон срисовал Мегрэ для вечности. В первую очередь таким, каковы были самые близкие ему люди – семья.
Общеизвестен анекдотический факт биографии Жоржа Сименона: он родился в Льеже в пятницу, 13 февраля 1903 года, после полуночи. В страхе перед «черной пятницей» мать Сименона, суеверная ханжа и мещанка Анриетт Брюлль, изменила дату его рождения на 12 февраля. Мать не любила сына. С самого детства она отвратила его от христианской морали, силком отправив в церковную школу.
И, самое ужасное, она его никогда не понимала, предпочитала ему брата, которого считала и умным, и талантливым. Да и что это за профессия – писатель?! – возмущалась она. Отчего у него нет настоящей работы?! Анриетт никогда не принимала сына всерьез – настолько, что даже не брала деньги, когда он впоследствии посылал ей почтовые переводы. Быть может, этим объясняется цинизм Сименона, его непонимание человеческой любви, эти его 10 000 женщин (из которых 8 000 были шлюхами, как он впоследствии признавался Федерико Феллини). И быть может, именно оттого в его книгах вместо оргии длиной в десятилетия – одна-единственная женщина, невозмутимая мадам Мегрэ.
В воображаемом музее литературных персонажей существует свой отдел криминалистики: там на витринах перчатки любознательной мисс Марпл, котелок Эркюля Пуаро – героев детективов англичанки Агаты Кристи, скрипка и реторта, которыми наделил Конан Дойль Шерлока Холмса, – и, конечно же, трубка комиссара. На самом деле эту трубку, вошедшую в фольклор, передал по наследству герою Сименона репортер Рулетбилль, сыщик-любитель, герой романов Гастона Леру. В подражание именно этому любопытному всезнайке Сименон еще подростком обзавелся трубочкой, когда стал вести криминальную хронику в льежской газете.
В 1922 году Жорж Сименон перебрался в Париж, где продолжал подрабатывать судебным хроникером – в том числе для газеты «Матен». В ту эпоху великая Коллетт дала ему совет, которому Сименон следовал всю жизнь: «Только без литературщины».
Однажды утром 1924 года Сименон, сидя в кафе, пишет в один присест… первый собственный детектив – «Роман машинистки». Однако Мегрэ впервые появляется у Сименона в 1929 году в романе «Петр-латыш». Затем из-под пера его выплывает целая армада: «Кончина господина Галлэ», «Цена головы», «Мегрэ и бродяга», «Мегрэ путешествует». Успех романов превзошел все ожидания. Перед читателем там открылся мир, невиданный и одновременно узнаваемый. В этом безлюдном затаенном мире всегда дождь. Непрерывный, неизбывный, этот дождь заливает мостовые, пустынные набережные каналов, где стоячие воды распространяют странный запах. Туман окутывает баржи и баркасы, укрывая от чужих глаз секреты, семейные тайны, ложь, постыдные страсти, терзания, азартные игры и тайные долги.
Гостиница – ведь такой казалась крепкой, ладной, когда ее купили, да и стоит на бойком месте – а вот все оказывается здесь не совсем так. Например, фундамент сгнил. Или стены тонкие. Ночью слышно все, что происходит в номерах: а там шум, стоны – небывалая любовь, мы и не знали о такой! И они слушают, хозяева и постояльцы, все глубже погружаясь в смертную тоску. Ибо их обошли. Им нет места на празднике.
Кто они – жертвы, обойденные жизнью? Вдовы, пьяницы, беглые каторжники, что прячутся в доках между джутовыми мешками с рисом; либо это старые холостяки – много холостяков; и еще женщины, неудовлетворенные, которым все давно надоело, муж, дом, а красота почти исчезла, и скоро – ничего, ничего… Единственное спасение – уход. Отрыв.
На страницах почти всех классических романов герои всегда ищут выход, стремятся распахнуть заповедную дверь. Люсьен де Рюбампре рвется прочь из провинции; мадам Бовари – из рутины брака. И герои Сименона – все эти обыватели, крестьяне, небогатые жители пригородов тоже тайно мечтают об избавлении, даже когда выход лишь один – через кровь. И в какой-то миг человек решается и перешагивает предел. Но у выхода из пролома – он. Неумолимый и незыблемый. Не Судья, но – Страж. Он никого не судит. Ибо он такой же, как тот, кого он ждет. «Мы все – преступники, – говорил Сименон. – Только одни решаются действовать, а другие – так называемые «честные люди», так и остаются кружить по тесной клетке устоявшихся понятий».
Жорж Сименон всегда хотел писать много книг, чтобы иметь много денег. Он достиг всего, чего желал. И все же – такова уж ирония судьбы: гений может остаться в истории искусства композитором одной пьесы, артистом одной роли, художником одной картины, создателем одного персонажа. А Сименон для массового читателя так и остался творцом Мегрэ. Прочие его произведения, серьезные психологические драмы с их внутренним «достоевским» накалом страстей, заслонил плотный медлительный полицейский комиссар, не стареющий десятилетиями, – «альтер эго» самого писателя. От него Сименону было не уйти. Тщетно пытался он стереть Мегрэ, убрать с дороги этот довлеющий над его жизнью вымысел, писать «настоящую литературу», издавать серьезные книги, получить Гонкура, наконец!
И все напрасно! По первому зову читателя Мегрэ оказывался тут как тут – все такой же, грузный, попыхивающий трубкой в задымленном кабинете на набережной Орфевр. Убить его Сименон так и не решился. Ведь «черные романы» о Мегрэ были подлинной золотой жилой. Но не только это мешало ему уничтожить комиссара. Убить означало отказаться от части себя.
Так и жили они, бок о бок, десятилетиями. За время этого долгого сожительства родились семьдесят пять «Мегрэ». Девятнадцать вышли в издательстве «Файар». И именно эти 19 романов – самых отдаленных во времени, хранят особое очарование. Именно за эти романы Андре Жид предпочитал Сименона «единокровным братьям по литературе» – Мак Орлану и Преверу.
Андре Жид восхищался книгами Сименона не из-за интриги, ценил их не из-за сюжета, как у Кристи или Конан Дойля, и даже не только из-за их неподражаемой атмосферы – магии гризайля. Андре Жиду более всего нравился там имморальный мир, описанный с точностью ученого, без иронии, без ненависти, кратко, объективно, – таким, каков он есть. Поскольку все, что в этом мире происходит с человеком, – в натуре человека.
Сименон никогда не говорил: «Мегрэ – это я». Однако сходство налицо, и дело не только во внешнем облике. Подобно своему герою, Сименон меньше всего интеллектуал. Он ультраправый, с юности подвизавшийся в консервативной бельгийской прессе, где какое-то время публиковал даже антисемитские статьи под псевдонимом «Сим». (Впоследствии, весьма неловко оправдываясь, он говорил, что-де писал их по заказу…) Позднее Сименон был секретарем у маркиза де Траси, ярого противника парламентского строя. И этот реакционер-аристократ восхищал Сименона. Не зря в дальнейшем он напишет: «Я – за маленького человека. Вот отчего я не выношу демократию».
На самом деле Сименон был вне современности, вне текущей политики, как и уходящая Франция в его романах – Франция 30-х, чужая планета, чуждая для нас эпоха, уже укрытая патиной безвременья. Франция со странными нравами, с персонажами, каких больше нет. Именно в этих 19 книгах Сименон самый подлинный. Неподвижный, но не бесстрастный наблюдатель – как и его комиссар.
Вне времени и его герои – все эти слабые бедные люди, которые молча страдают. «Бедные привыкли не показывать своих страданий; ведь их ждет тяжкий труд, ежедневный, ежечасный…» – пишет Сименон в романе «Повешенный Сент-Фолиона». Но это сочувствие и понимание у Сименона не выливается в бунт, как у Селина, либо в сострадание, как у Бернаноса. Его комиссар не судит, не клеймит, не жалеет, а просто разбирает по винтику механизм чужой души. Ибо он – не резонер. Ищет не исповеди, но признания. И при этом тратит себя, не считая, погружаясь в мутные воды в поисках истины. Тем самым Сименон – анти-Достоевский и анти-Мориак.
…Все проходит, как сказано у Екклезиаста, и всему приходит конец. В 70-х годах Сименон почувствовал, что устал. Подобно своим героям, решился ринуться в «узкую дверь», пойти на преступление – убить в себе писателя и тем самым освободиться. «Я ликую. Я свободен», – оповестил он.
Творения Жоржа Сименона вошли в пантеон «Плеяды» – этой, по словам издателя Бернара де Фаллуа, «институции, которая наряду с Французской академией и Сорбонной посвящает литераторов в классики». Двухтомник Сименона, выпущенный «Плеядой», включает 21 роман. Лишь пять из них детективы.
Автор: Кира Сапгир
