Cтроительство революции, или реальность утопии
«Пегас древних умер. Его место занял автомобиль «Форд». Стиль нашего времени не рожден Рембрандтом, но рожден инженерами. Люди, построившие океанские лайнеры, самолеты, скоростные поезда, не подозревают, что творят новую эстетику»
Николай Тарабукин
«Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Слова этого революционного гимна созвучны духу выставки «Строя революцию. Советское искусство и архитектура 1915-1935 годов», которая в конце октября откроется в залах Королевской академии художеств в Лондоне (до этого экспозиция побывала в Барселоне и Мадриде). Несмотря на явную неточность в названии (очевидно, что термином «советский» можно определить искусство и архитектуру России, начиная с 1917 года, после Октябрьского переворота, а никак не с 1915-го!), экспозиция дает уникальный экскурс в один из наиболее новаторских и революционных периодов в истории мирового искусства – конструктивизм. Первый экспонат выставки будет воздвигнут во дворе академии. Именно возвигнут: над реконструкцией знаковой архитектурной композиции конструктивизма – Башни III Интернационала Владимира Татлина трудится бюро Jeremy Dixon Architects. Кроме живописных и графических произведений художников-конструктивистов, на выставке покажут макеты, модели и чертежи самых известных зданий архитектурного авангарда, а также их фотографии, сделанные более чем с полувековым временным разрывом: в витринах-боксах – небольшие черно-белые исторические фотографии из Музея архитектуры имени Щусева, запечатлевшие облик зданий в период 1920-1950-х годов; на стенах – масштабные фотоснимки этих же зданий, снятые британским фотографом Ричардом Пэйром в 1990-2010 годы.
Пэйр, вот уже на протяжении двух десятилетий документирующий сегодняшний облик архитектурных творений конструктивизма на обширных просторах бывшей советской империи, с горечью говорит о плачевном полуразрушенном состоянии многих зданий. Поразительно, что именно иностранный фотограф создал наиболее полный и качественный архив советской авангардной архитектуры – тысячи негативов корпусов санаториев, министерств, дворцов культуры, рабочих клубов, общежитий, фабрик, гаражей, издательств, снятых при помощи самой совершенной техники, – бесценный срез исчезающего лица некогда самой революционной архитектуры минувшего столетия. Интерес, пробудившийся у Пэйра много лет назад, когда, увидев снимок Татлина, монтирующего с помощниками модель своей знаменитой башни, он отправился в Россию в первый раз, перерос в глубокое восхищение, понимание самой сути языка конструктивизма, которыми отмечены его лучшие фотографии.
Заглянув в историю авангарда в России, мы обнаружим его бойкую поступь по городам и весям империи задолго до революции 1917 года. Футуризм, кубизм и другие «измы» начала века, пришедшие с Запада, культивировались и активно интерпретировались в искусстве и литературе, в свою очередь давая жизнь новым направлениям, родоначальниками которых стали русские художники, – абстракционизму, супрематизму, кубофутуризму.
Когда грянула революция, самые радикальные и левые восприняли ее как свою. Во всеобщем хаосе жизни и быта первых послереволюционных лет, когда «ноги пухли от голода, а пальцы от мороза, ум был занят сменяющими друг друга видениями сияющего совершенства. Сквозь мглу смятения и тьму отчаяния люди сигнализировали друг другу девственно белыми квадратами, красными мишенями кругов, металлическим блеском спиралей и мерцанием эллипсов как знаками еще существующего здравого смысла. Они обращались друг к другу на этом технологическом первоязыке… на прерывистой азбуке Морзе математических и логических уравнений, которые подобно пирамидам сохраняли свою истинность вопреки всеобщему безумию». (Из воспоминаний архитектора Б. Любеткина.)
Лозунги, декреты и манифесты партий и группировок заменили хлеб. Для воплощения своей программы большевистской власти нужны были новые творцы. Это быстро поняли изголодавшиееся по грандиозным проектам кабинетные мечтатели-художники. Вся бывшая империя стала одной большой мастерской и ареной грандиозного эксперимента во всех областях жизни – от дизайна новых штанов до космических городов, парящих в пространстве, как супремы Малевича или «проуны» Эль Лисицкого.
Старое – быт, искусство, литература, театр, архитектура – воспринималось как ненужный балласт, от которого нужно побыстрее избавиться, чтоб не мешал мчаться к «новому светлому будущему». Осип Брик, коммунист-теоретик ЛЕФа, писал: «Буржуазные художники срисовывали деревья, солнце, горы, моря, делали глиняных и мраморных людей, зверей. К чему? Все это уже есть, существует, движется, живет в тысячу раз лучше намалеванных на холстах и в сахарных глыбах мрамора… Фабрики, заводы, мастерские ждут, чтобы к ним пришли художники и дали образцы новых, невиданных вещей». Целая плеяда художников, порвавших с сюжетным фигуративным искусством, пришла творить с новой властью: Казимир Малевич, Эль Лисицкий, Владимир Маяковский, Александр Родченко, Владимир Татлин, Александр Богомазов, Варвара Степанова. Любовь Попова, Николай Суетин, Иван Клюн, Густав Клуцис, студенты Уновиса, ВХУТЕМАСа бок о бок со своими мэтрами создавали и оформляли новую среду.
Первым полигоном для испытаний новых пластических идей стали народные празднества в честь революционных событий. «Улицы – наши кисти, площади – наши палитры» – бумажные фантазии, коллажи и контррельефы вдруг обрели трехмерность, ожили и задвигались в пространстве площадей, на подмостках уличных театров, агиттрибун, агитпоездов, киосков новых пролетарских изданий.
Все эти векторы новой жизни не могли не повлиять на архитектуру, ставшую неотъемлемой частью строительства коммуны. Лидирующим стилем нового революционного зодчества стал конструктивизм. «Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства – конструктивизм…» – писал Владимир Маяковский. «Конструктивизм» – это идеология, возникшая в пролетарской России во время революции… Задачей конструктивизма является организация коммунистического быта через создание конструктивного человека» (О. Чичагова).
Материальным ценностям необходимо было придать коммунистическое содержание, и мастера нового направления взялись за «конструирование» соответствующей среды обитания и пролетарского быта. Основными критериями архитектуры конструктивизма стали рационализм, простота форм, технологичность, функциональность, практицизм. Функция диктовала форму: от коробки сигарет до аэроплана или жилого комплекса – все в дизайне было подчинено логике конструкции, целесообразности, утилитарности. Монолитность и строгость внешнего облика стали определяющими в аскетичном языке стиля.
Один из главных его теоретиков, архитектор Александр Веснин, утверждал; «Вещи, создаваемые современным художником, должны быть чистыми конструкциями без балласта изобразительности, построенные по принципу прямой и геометрической кривой и по принципу экономии средств при максимуме их действия». Слово «экономия» в этом контексте ключевое – в Стране Советов катастрофически не хватало стройматериалов. И конструктивисты активно взялись внедрять новые технологии, принципы инженерно-научного подхода, использовать сборочный метод архитектурных элементов, изготовленных машинным способом. Их здания говорили языком стекла, бетона, стали.
Первым звуком нового протоязыка архитектурного конструктивизма стала Башня III Интернационала Татлина, созданная по заказу отдела ИЗО Наркомпроса. Замысел художника и сегодня поражает масштабностью. Задуманная им гигантская 400-метровая башня из стали, стекла и железа должна была стать самым высоким сооружением в мире. Она предназначалась для конгрессов Коминтерна. Все здесь пронизано революционной символикой. В двойной металлической закручивающейся вверх открытой спирали подвешены остекленные объемы зданий различной геометрической формы: при помощи специальных механизмов они вращаются вокруг своей оси. Нижнее здание – в форме куба – предназначалось для конференций Коминтерна (один оборот в год). Среднее, пирамида – для исполнительной власти (один оборот в месяц). Над ним цилиндр, где разместились бы информационное бюро, издательство, телеграф (один оборот в час). В верхней полусфере – синематограф. Венчали памятник огромные радиомачты. Система прожекторов должна была проектировать световой текст на облака.
Грандиозный проект Татлина, в котором он выступил как художник, режиссер, архитектор, дизайнер и мыслитель, не был реализован. Страна не была готова к «Башне» ни экономически, ни технологически. Проект был настолько впереди времени, что даже в наши дни его осуществление потребовало бы усилий многих ведущих архитекторов и инженеров. А тогда, в 1920-е, художник сделал лишь пятиметровую модель из дерева, стекла и жести. Но планка была поднята, и утопический проект Татлина стал образцом и источником вдохновения для многих конструктивистских проектов того времени.
К сожалению, в рамках статьи я могу только назвать самые знаменательные из них: «Дворец труда» архитекторов братьев Весниных (1923, не сохранился), здание Центросоюза в Москве (арх. ле Корбюзье, Жанере, Колли, 1929-1936), здание Наркомфина, Москва (арх. Гинзбург, 1929-1930); Госпром, Харьков (арх. Кравец и др., 1929); Мавзолей Ленина (арх. Щусев, 1924-1930); рабочий клуб им. Зуева, Москва (арх. Голосов, 1926); санаторий им. Орджоникидзе, Кисловодск (арх. Гинзбург, Леонидов); «Известия», Москва (арх. Григорий Бархин), клуб им. Русакова, Москва (арх. Мельников, 1927), дом-мастерская Мельникова, Москва (1927).
«Творчество там, где можно сказать: это мое»
(К. Мельников). Творчество Константина Мельникова – это целая эпоха. Мировое признание советского архитектурного авангарда во многом обязано этому зодчему, последние сорок лет жизни проведшему в двух белых башнях своего дома-мастерской. Неоднозначная личность архитектора никак не вписывается в рамки какого-либо движения, канона, группировки. Его пластические идеи опередили время и по-настоящему начали осознаваться только в конце ХХ века. Павильон «Махорка» на Всесоюзной выставке 1923 г., саркофаг для Мавзолея Ленина (1924), павильон СССР на Всемирной выставке 1925 г. в Париже, шесть рабочих клубов в Москве, из которых ни один не похож на другой – каждый из этих проектов был событием в архитектуре. И все же дом, возведенный зодчим в Кривоарбатском переулке – с десятками широко распахнутых глаз ромбовидных окон, до краев переполняющих струящимся рассеянным светом открытые внутренние пространства, – самое мощное и одухотворенное его создание.
Неутихающие баталии между различными направлениями в архитектуре и искусстве, соперничество за монопольную поддержку партийного руководства послужили удобным поводом для ликвидации творческих группировок и объединения их в единые структуры всеобщих союзов – писателей, художников, архитекторов (1932 г.) – под бдительный надзор неусыпного ока партии. Несмотря на планомерные «наезды» на другие левые направления, конструктивизм в архитектуре во второй половине 1930-х все еще «дышал», однако постепенно ведущих архитекторов-конструктивистов убирали с руководящих постов. На смену во весь рост вставал сталинский ампир – неоклассицизм советского разлива с монументальными портиками и колоннадами, фронтонами и фризами, барельефами со счастливыми колхозницами и рабочими, обильными «тортами» лепнины и невиданной красоты подземными дворцами Московского метрополитена. «Последний гвоздь в гроб конструктивизма», по мнению братьев Весниных, забил архитектор-академист Жолтовский, выстроивший свой знаменитый жилой дом на Моховой улице в столице.
Ни для кого не секрет, что социальный эксперимент на одной шестой части земного шара, стоивший миллионов ненужных жертв, с треском провалился. Но материальные памятники архитектуры периода взлета авангарда в СССР являются культурным достоянием человечества. Многие западные архитекторы – Нувель, Фостер, Кулхаас – высоко оценивают советский конструктивизм. Французский зодчий Одиль Дек считает, что это потрясающая архитектура, полная «силы и радости», источник вдохновения современных мастеров. Британский архитектор Заха Хадид утверждает, что «эти здания отличаются изяществом и уверенностью, представляют собой бесценный культурный опыт, требующий сохранения». Ричард Пэйр, чьи фотографии, запечатлевшие ускользающий лик «потерянного авангарда», путешествуют по выставочным залам разных стран, призывает сберечь то, что уцелело. Советский архитектурный авангард достоин исследования, документирования, реставрации и сохранения – вне зависимости от политических и идеологических доктрин, прихотей власть имущих или моды. Выставка в Королевской академии художеств – убедительное тому доказательство.
Building the Revolution:
Soviet Art and Architecture 1915-1935
29 октября 2011 -22 января 2012
Royal Academy of Arts, Burlington House, London W1J 0BD
www.royalacademy.org.uk
