Анна Нетребко: В оперной постановке певец – только часть большого целого

Анна Нетребко – звезда, и сделала она это сама. Анна родилась и выросла в Краснодаре в самой обычной семье. Мама-инженер и папа-геолог уж точно не подозревали, что растят самое известное сопрано в мире. Анна поступила в Санкт-Петербургскую консерваторию, победила в конкурсе им. Глинки и была приглашена в Мариинской театр, где работала с Валерием Гергиевым и стала народной артисткой России. А дальше череда ведущих партий, спетых на всех известных площадках мира, но это не помешало ей устроить личную жизнь. Анна замужем за баритоном из Уругвая Эрвином Шроттом. 5 сентября 2008 года у них родился сын, которого назвали Тьяго Аруа. Анна снова на сцене, снова неотразима, снова лучше всех.

REVIEW

В лондонском королевском оперном театре в июне прошла премьера оперы Массне «Манон». Такого триумфа театр не видел давно. Все любители оперы, приходя на новую постановку, уверены, что со всех точек зрения это будет что-то уникальное – и с точки зрения режиссуры, костюмов и, конечно, исполнителей. В этот раз даже самые лучшие предсказания оказались сильно заниженными. На сцене произошла та самая «химия», которая позволила зрителям оценить постановку по самому высокому рейтингу. Зал рукоплескал, стучал ногами, кричал «браво». Это был триумф. Это была постановка французского режиссера Лорен Пеллу, оркестром дирижировал Антонио Паппапо. Успех постановке принес невероятный дуэт Анны Нетребко с молодым итальянским тенором Витторио Григоло, который дебютировал в роли кавалера де Грие на сцене королевского оперного театра. Анна пела божественно. Ее сопрано и раньше считалось одним из самых глубоких и сильных, а в этой опере она продемонстрировала, что с рождением ребенка ее голос стал еще богаче. В сочетании с прекрасной актерской игрой и природным очарованием ее исполнение Манон было захватывающим. Ее Манон была и озорной, мечтающей о богатстве и поклонении девушкой, и волнующей влюбленной, и обольстительной и коварной, и несчастной и раздавленной жизнью. Ею восхищались, в нее влюблялись, ей сострадали все в зале.

После окончания оперы мы зашли за кулисы, чтобы выразить свой восторг и поблагодарить за доставленное удовольствие. Надо было видеть восторженные и возбужденные лица всех создателей и участников этого представления. Выскочивший со сцены после поклонов Витторио Григоло стал возбужденно говорить, что такой успех мог быть только благодаря «химии», которая произошла на сцене между ним и Анной. И что он счастлив, что его дебют на этой сцене был таким, о каком он мог только мечтать. Анна выбежала разрумяненной, несмотря на грим, сделанный для последней сцены (ее героиня умирает на руках любимого). Радуясь и кружась, она приветствовала друзей и в то же время успевала давать интервью. Она призналась, что ее голос стал сильнее и что в будущем, она уже это чувствует, она будет исполнять и «Манон Леско» Пуччини. И еще, что она в восторге от режиссерской работы Лорена Пеллу.

С 11 по 20 сентября Royal Opera House будет представлять оперу «Манон» в Японии.

Елена Рагожина

» Получилось так, что вы учились в России, а пели с артистами всех возможных стран, в принципе способных производить оперных певцов. Ощущаете ли вы какую-то разницу в школе?

Вокальная школа, конечно, везде разная, но принцип у нее везде один и тот же. То есть надо петь на дыхании и в резонатор. Резонатор – это то, что проектирует голос и дает ему петь в зал, а дыхание – это то, что дает голосу опору. На этом все остальное и построено. Так что разница не в школах. Очень большая разница в музыкальном воспитании. Русским певцам немного не хватает знания и понимания того, как петь западную музыку. Мы прекрасно разбираемся и понимаем, как петь русскую музыку. Лучше нас ее никто не поет. Но вот что касается западной музыки – здесь немножко культуры и знания не хватает. Это приобретается уже с опытом. Я лично потратила много лет на то, чтобы выучить правильные стили, языки и, к примеру, петь на итальянском так, чтобы незаметно было, что я не итальянка. И этот процесс – он бесконечный.

» Это связано с тем, что программа европейской музыки недостаточно сильная в консерватории?

Я даже не знаю. Мне кажется, программа сильная, но люди, которые никогда в жизни не работали на Западе, с этим не сталкивались, они не имеют настоящего представления о том, как это должно быть устроено. На Западе очень сильные оперные педагоги, причем в каждой стране – свой. Французские репетиторы работают с тобой над французской музыкой, итальянские – над итальянской.

» То есть получается, что после того, как вы начали работать на международной сцене, вам еще пришлось работать над собой.

Ой, что вы, работать всегда нужно. Тут как раз работа вся и началась, когда я оказалась на, как вы это называете, международной сцене.

» У вас есть какой-то свой педагог по вокалу, с которым вы занимаетесь, или приходится все делать самой?

Нет, педагога по вокалу у меня больше нет. У меня была одна – Новиченко Тамара Дмитриевна, с которой я занималась. У нее в классе я училась в консерватории, и она дала мне основу, которой я придерживаюсь и по сей день и на которой я, конечно, надстроила очень много разных вещей.

» Но теперь помочь вам, получается, некому…

На данный момент я занимаюсь сама, но есть музыканты, есть люди, у которых, как мы это называем, хорошие уши. Это люди, которые слышат и могут поправить, но, как правило, я сама знаю, где что-то не так, где погрешности. Я стараюсь себя записывать, если у меня есть возможность, или кто-то меня записывает, а я просто слушаю. Иногда это очень полезно, я сразу вижу, где мои ошибки, где что-то не так. Также в музыкальном плане очень явно видно, как я строю музыкальные фразы, что нужно изменить, что нужно сделать по-другому.

» Скажите, пожалуйста, идет репетиция, подготовка оперы. И, к примеру, вы несогласны в чем-то с дирижером или с режиссером-постановщиком. Что вы сделаете: будете спорить или сделаете так, как он считает нужным?

Как правило, я прихожу на репетицию уже со знанием роли. Я уже четко знаю, что этот характер делает и как, и какое-то представление у меня уже есть. Если мое видение идет вразрез с режиссерским, могу поспорить с ним. Но бывают такие режиссеры, которым я доверяю совершенно стопроцентно – их всего несколько. Это, как правило, такие люди, у которых, скажем, интуиция бесподобная, они не делают ошибок. Таким режиссерам я доверяю, с ними я не спорю. То же самое с дирижерами.

» А с кем сложнее работать – с режиссерами или с дирижерами?

С дирижерами сложнее. Хотя бывают такие, с которыми работать очень удобно – они слушают певцов.

» А есть такие, с которыми неудобно?

Есть, очень много. Причем чем гениальнее и знаменитее дирижер, тем труднее с ним работать, потому что у него свое видение. Он работает с оркестром. Он не слышит отдельно голос певца, он слышит все произведение в целом, и от этого у него свои темпы, своя динамика, все подчинено его видению. Это неудобно, приходится подстраиваться, я не люблю этого делать. Но я должна отметить, что, конечно, оркестр звучит совершенно по-другому под руководством таких дирижеров.

» То есть стоит собой жертвовать?

Иногда да, но я все-таки предпочитаю тех дирижеров, которые слушают певца, особенно в белькантовых операх, где все-таки пение остается главным. Мне, в принципе, неважно, как там второй гобой играет. Но, конечно, в массивных операх – там никуда не деться, там уже нужно слушать оркестр, и мы все друг от друга зависим. Певец – это только часть, может быть, и основная, но все же только часть целого.

» А как вы относитесь к концертному исполнению опер? Есть разница для вас как для исполнителя? Это, наверное, легче, чем в костюме весом 50 килограммов бегать по сцене?

Я больше люблю спектакль. Но есть такие оперы, которые лучше идут в концерте. Это оперы, где нет истории, где сюжет настолько банален и даже глуп, что ставить ее, переносить ее на сцену – это нонсенс. Лучше слушать ее в концертном исполнении. Хотя мы, певцы, так же включаем актерское мастерство, как и на спектакле. Эмоции абсолютно те же. Так что для нас никакой особой разницы.

» А как вы относитесь к современным постановкам? Когда певцы в кожаных куртках и на мотоциклах. Не раздражает?

Нет, но меня раздражает, когда режиссура забивает музыку. Когда я ничего не вижу, кроме амбициозного режиссера, который хочет всем что-то доказать, а что именно – непонятно. Вот это я не люблю, но я с такими режиссерами не встречалась. Я видела их работы на сцене. И это мне очень не нравилось. Но в то же время я видела совершенно безумно поставленные оперы, прекрасные. Так что мотоциклы… ну что уж – если нужен мотоцикл, то почему бы и нет?

» Когда человек настолько успешен в том, что он делает, он часто становится объектом интриг, особенно в театре. Вы испытывали такое на себе?

Дело в том, что на Западе замечательная система – есть менеджеры, которые все или почти все делают за певца. Поэтому я знаю только, когда пою, где, что, сколько мне за это платят. Все. А был ли там какой-то разговор, что вместо меня хотели взять другое сопрано, это до меня просто не доходит, и очень хорошо, что не доходит.

» Когда вы ждали ребенка, вы, наверное, планировали, как будете сочетать воспитание малыша и работу, и теперь, когда вы работающая мама, то, как вы себе это представляли, расходится с тем, что получилось на самом деле?

Я не могу сказать, что это очень сложно. Иногда, конечно, трудно с утра вставать после спектакля, ну и путешествовать, конечно, с ребенком: самолеты, чемоданы, это очень трудно, особенно когда я одна, это тяжело. Но он хороший мальчик, открытый такой, улыбчивый, с характером.

» Ваш график на несколько лет вперед расписан. Вот я не знаю, что буду делать в сентябре 2012 года, но подозреваю, что вы про себя такое знаете. Это не сковывает?

Не сковывает, но это мобилизует. Я знаю, что должна держать себя в форме.