«Не убий!» Выставка «Преступление и наказание» в парижском музее Орсэ
«Хоррор! Хоррор! Хоррор!» – хотелось вскричать, проходя в эти дни по выставочной анфиладе музея Орсэ. Там, в этом «вокзале без путей», с марта по июнь открыта «философско-культурологическая» экспозиция с названием, почерпнутым у Федора Михайловича. Его выбрал Робер Бадинтер – крупный юрист, политик, литератор, министр юстиции в годы правления Франсуа Миттерана. Р. Бадинтер прославился как борец за отмену смертной казни во Франции и во всем мире. Отмены смертной казни он добился 30 сентября 1981 г. Это, кстати, и заслуга президента Миттерана, ведь согласно опросам общественного мнения большинство французов были против отмены «высшей меры». И – редкий случай в истории современных государств – политический деятель не стал считаться с vox populi и пошел на принципиальное решение.
Робер Бадинтер родился в Париже 30 марта 1928 г. в еврейской семье – выходцев из России. В 1942-м его отец был арестован лионским гестапо и год спустя погиб в концлагере Собибор.
В 1946 г. Робер Бадинтер посупает в Сорбонну, где изучает одновременно право и словесность. Защитив диплом на обоих факультетах, он получил государственную стипендию для продолжения учебы в Колумбийском университете (США), который окончил в 1949 г. со степенью магистра искусств. В 1952 г. Робер женился на Элизабет – дочери медиамагната Марселя Блейштейна, получившего в Сопротивлении подпольную кличку Бланше.
Блейштейн-Бланше – основатель крупнейшей медиагруппы «Публицис». Он, в частности, впервые использовал для рекламы радио. Его дочь, Элизабет Бадинтер, известная писательница-феминистка, частенько будоражит умы, затрагивая табуированные темы. В одной из своих книг эта последовательница Симоны де Бовуар даже опрокидывает идею о естественной природе у женщины материнского инстинкта, дабы уйти от «женской доли» и домостроя…
Ее супруг, Р. Бадинтер, – «литератор в законе». Иначе говоря, все его произведения так или иначе связаны с юриспруденцией и законодательством, включая пьесу «Зек № ЗЗ: Оскар Уайльд, или Несправедливость», поставленную в 1995 г. в парижском Театре на Холме (Thйвtre de la Colline). В числе его трудов – написанное вместе с Элизабет Бадинтер исследование «Кондорсе, или Интеллектуал в политике » (1988 г.). А в 1989-м, в 200-ю годовщину Французской революции, выходит труд Бадинтера «Свободные и равные. Эмансипация евреев, 1789 – 1791 годы». И, конечно, прогремела книга Робера Бадинтера «Отмена смертной казни» (Robert Badinter Abolition, Fayard, 2000). Этот труд, опубликованный на-русском, представляет собой синтез документального повествования и психологической драмы, отчасти напоминая тем самым солженицынского «Теленка»… Один из центральных эпизодов книги – суд над убийцей малолетнего ребенка, которого похитил ради выкупа и затем зверски убил молодой мерзавец – Патрик Анри. «Его разрежут на две части», – с большой экспрессивностью сказал тогда Р. Бадинтер, выступая на суде, вместо того, чтобы употребить обычное циничное выражение «укоротить». Тем самым Бадинтер – литератор и оратор – показал всю бесчеловечность расправы над человеком.
«Подельником» Робера Бадинтера стал Жан Клер (Jean Clair, род. 20 октября 1940 г. в Париже). В 1965 г. Жан Клер был назначен Главным куратором музеев Франции. Этот известнейший искусствовед, долгие годы возглавлявший Музей Пикассо, был избран во Французскую академию в 2008 г. Жан Клер – известный полемист. Будучи историком современного искусства, он, тем не менее, к его безусловным адептам не относится. У него налицо критический подход, и такое «умеренное иконоборчество» раздражает некоторых жрецов актуального искусства.
Разумеется, и проекты этого «генерала искусств» банальностью не грешат. Жану Клеру принадлежат концепциии весьма оригинальных экспозиций – «Душа и тело» (1993 г.) и «Меланхолия» (2006 г.). Такова же и нынешняя его «волнительная задумка», совместная с Р. Бадинтером, посвященная преступлению в искусстве от XVIII века вплоть до Первой мировой.
На выставке «Преступление и наказание», где представлены 450 экспонатов, есть главная героиня. Это не «Каторжники» Ван Гога и не убиенный «Марат в ванной» Давида. Это… гильотина. Красуется в центре экспозиции, в черной вдовьей вуали.
Между туристической улицей Сент-Андрэ-дез-Ар и гремящим бульваром Сен-Жермен помещается проулок, куда нечасто заглядывают туристы. Этот заповедный проход между зданиями времен Людовика ХIII называется Двором Рогана.
Здесь в доме № 8 помещалась редакция газеты «Друг народа», издаваемая Маратом. И в том же Дворе Рогана, в доме № 9 (вблизи от жилища семейства Дантонов), жил добрый доктор Гильотен. Именно здесь доктор впервые испытал на баранах свое «гуманное» изобретение. Оно, по мнению Гильотена, было подлинно революционным, ибо «не приносило осужденному на казнь ничего, кроме ощущения на шее свежего ветерка».
Детище Игнаса Гильотена в народе сперва называли «Луизетт», по имени человека, пробившего в Конвенте закон об унификации смертной казни. Еще ее называли «вдовушкой», а «гигиеническое» отсечение головы – «женитьбой на вдове».
И то, что эта «революционная (во всех смыслах) новинка» сегодня всего лишь артефакт, – заслуга в первую очередь Робера Бадинтера вкупе с президентом Миттераном.
«Боль, мука, смерть – вот что у людей вызывает подлинный интерес!» – эта негодующая фраза поставлена в заголовок интервью Р. Бадинтера газете «Монд» накануне открытия выставки. Тем самым он обвиняет публику в садизме.
Негодовать или восхищаться – такой вопрос возникает уже начиная с открывающей экспозицию аллегории Прюдона, карающего Злодейство Божией десницей. А в следующих залах уже идет настоящий кровавый град: тысячи отрубленных голов – все во имя «Свободы, Равенства и Братства»!
ÞÞÞ
«Мы все – преступники. Только одни решаются действовать, а другие, так называемые «честные люди», так и остаются кружить по тесной клетке устоявшихся понятий», – писал Сименон.
Что и говорить, преступление и наказание – одна из магистральных тем в живописи последних трех столетий. И в залах Орсэ, переходя от картины к картине, проникаешься мало-помалу ощущением жути, словно от просмотра фильма ужасов. У Гойи – публичное удушение гароттой. У Жерико – зарисовки отрубленных голов. «Эдип» Гюстава Моро трактует тему отцеубийства с мрачной пышностью. А какая ужасающая «Задушенная женщина» у Сезанна, этого спокойного эстета-созерцателя! Далее, у Дега – скульптура балетной «крыски», 14-летней лолиты с лицом убийцы-маньячки… «Электрический стул» Уорхолла… «Убийца» Магритта…
И здесь же совершенно гениальный рисунок пером Виктора Гюго: реющая в тумане отрубленная голова – удивительный, страшный, чудовищный образ! Робер Бадинтер считает себя верным последователем Гюго, непримиримого борца за отмену смертной казни. Стоит напомнить, что коротенькая повесть В. Гюго – «Последний день осужденного на казнь», одно из самых страшных, переворачивающих душу его творений – нанесла смертной казни первый смертельный удар… Желание Виктора Гюго, сформулированное им еще в 1848 г.: «Отмена смертной казни должна быть безупречной, простой и окончательной», – осуществилось через 133 года благодаря Р. Бадинтеру.
Странное ощущение возникает в зале, отведенном Шарлотте Корде и Марату. Там как бы борются две идеологии. На одних полотнах показана прекрасная девушка, убивающая тирана (картины роялистов), а на других – поверженный «народный избранник», похожий на античного героя. Тут невольно возникает вопрос, уже в историческом плане: как же все-таки нам относиться к Марату? Кто он – мученик или палач? Его можно было бы сравнить, например, с Дзержинским: в своей газете «Друг народа» Марат непрерывно призывал убивать всех противников революции – и его страшные призывы столь же страшно влияли на толпу! Интересно, что Давид на своей картине не показывает Шарлотту Корде. Его задачей было добиться сострадания к Марату.
Что же до наказания – здесь одной из ударных картин экспозиции смотрится «Каин, или Гитлер в аду» – аллегория немца Георга Гроса (1944 г.). Там Гитлер – гигант, что возвышается над горами трупов; слева – мертвый Авель…
А судьи кто? Из-за одних гениальных «Судейских чиновников» Домье выставку стоит посетить непременно! Эти зарисовки стражей порядка – страшное обличение, абсолютно по-марксистски, буржуазного правосудия!
Но шедеврами живописи устроители не ограничились. Здесь на стендах мерзопакостные фотографии преступников, садистов, апашей; лица «типичных» преступников, согласно модной в то время теории Ломброзо, а еще газетные статьи в сопровождении смачных иллюстраций; есть даже коллекции гипсовых слепков и восковых муляжей отрубленных голов!
От выставки остается двойственное ощущение – тут налицо не одно лишь осуждение казни. Через величайшие шедевры – от Делакруа до сюрреалистов – выставка «Преступление и наказание» говорит, как ни страшно это, об эстетике насилия, преступления – упоении высшей карой. Тому причина то, что Французская революция, сделав суды публичными, напоила кровью тогдашние СМИ. Именно с тех пор криминальная хроника стала источником вдохновения для художников. С тех самых пор Жерико, Магритт, Блейк, Моро – все эти мастера так или иначе стремились и стремятся в своих творениях показать зверя, дремлющего, а порой бодрствующего в человеке.
Вот отчего «Преступление и наказание», как, впрочем, всякая тематическая выставка, прямого отношения к искусству не имеет. Она предназначена для широкой публики, то бишь для обывателя – ценитель живописи скорее пойдет смотреть на Тициана. Да, она обличает садизм – но одновременно, как ни парадоксально, она же садизм поощряет, играя на кровожадности толпы, приглашенной на казнь. Осознают ли это кураторы? Как ни грустно, да. Но что позволено законнику, не позволено знатоку искусств. Кому как не Жану Клеру понимать, что такая экспозиция весьма далека от искусства! Она, увы, скорее имеет отношение к торговле жестокостью, показу душевного уродства – сродни показу ярмарочных монстров.
