Юлия Меньшова: Не люблю выражение «женская режиссура»
Вряд ли даже волшебная фея – окажись она в июле 1969 года в Москве у кроватки новорожденной Юли Меньшовой – смогла бы предсказать, что 42 года спустя эта малышка станет режиссером спектакля, в котором сыграют ее знаменитые папа и мама – режиссер Владимир Меньшов и актриса Вера Алентова. Тем не менее именно так и произошло: в 2011 году актриса и телеведущая Юлия Меньшова поставила пьесу «Любовь. Письма» американского драматурга Альберта Гурнея – спектакль с двумя действующими лицами, своими родителями. Нельзя сказать, что этот режиссерский дебют был неожиданным спонтанным порывом. Испробовать себя в режиссуре Меньшова мечтала давно: и когда после окончания актерского отделения Школы-студии МХАТ (1990) стала работать актрисой в труппе МХАТа им. А. Чехова (1990-1994), и позднее, на телевидении, где была редактором программы «Мое кино», затем ведущей и продюсером программы «Я сама» (1995-1997). Трудилась Юлия и на административных постах (заместителем директора канала «ТВ-6 Москва», руководителем дирекции производства программ Московской независимой вещательной корпорации), возглавляла продюсерский центр «Студия Юлии Меньшовой», участвовала в ряде проектов – как ведущая ток-шоу «Продолжение следует» (2001-2002) и «Научите меня жить» (2011). С 1990 года снимается в кино, телесериалах. Лауреат телевизионной премии «ТЭФИ» (1999). Как актриса театра Юлия выступает в антрепризах («Безымянная звезда», «Бестолочь», «День палтуса»). Муж – актер театра и кино Игорь Гордин. У супругов двое детей – Андрей и Таисия.
Готовясь к нашему интервью, я открыла для себя, что в 2011 году вы стали режиссером. Удалось ли за последние полтора года осуществить какие-то постановки в этом новом для вас амплуа?
К моему великому сожалению, пока что все проекты находятся на стадии переговоров. Хотя один из них должен стартовать уже буквально в сентябре 13-го года, но пока репетиции не начались – говорить окончательно не хочу, из суеверия.
Решение попробовать свои силы в качестве режиссера не было для вас неожиданным – оно вызревало многие годы. Что стало толчком?
Я шла к этому решению довольно долго – лет 20. Еще поступив в театральный институт, я понимала, что мне тесно в рамках избранной профессии. Да и избрана она была довольно случайно – при всей неслучайности внешних обстоятельств! Как ни странно, но в той достаточно инфантильной атмосфере, в которой мы произрастали в советские годы, я к концу десятого класса в отличие от многих своих одноклассников, так и не принявших решение, куда дальше идти учиться, имела достаточно четкое представление, куда поступать. Мне хотелось либо изучать журналистику, либо поступить в Литературный институт. Я очень любила писать и получала на этот счет огромную поддержку от своей учительницы литературы – совершенно грандиозного педагога. Однако случилось так, что только в апреле выпускного десятого класса я узнала, что при поступлении в Литературный институт или на журналистский факультет нужно представить три свои опубликованные работы. Я поняла, что никак не успеваю, и жутко расстроилась. Но терять год мне показалось глупым, и тогда я решила: пойду поступать в театральный институт. Это была абсолютная рулетка – ведь обычно абитуриенты пробуют поступить во все институты сразу, а я довольно-таки нагло решила, что буду сдавать экзамены в Школу-студию МХАТ, и только. Как говорится, полюбить – так королеву, проиграть – так миллион. При этом я размышляла, что, если примут, как-нибудь перекантуюсь там год и стану поступать на журналистику. Однако в течение этого года все переменилось: студенческая жизнь меня начала затягивать, и я как-то растеряла свою решимость уходить из института. И все же к моменту окончания театральной студии у меня было довольно грустное настроение. Я философски рассуждала: потратила четыре года своей жизни на учебу, впереди простирается какая-то работа, но эта перспектива меня особенно не захватывает.
Ваша первая работа была во МХАТе?
То, что после окончания института меня приняли на работу во МХАТ, было бо-о-ольшим событием. Именно в этот год театры перестали брать студентов, объясняя, что у них нет ставок – даже если вы сверхгениальны! С моего курса только четверо, включая меня, получили приглашение на работу в театре. Согласитесь, было бы просто хамством с моей стороны отказаться! Начав работать во МХАТе, я вскоре стала собирать актерскую команду, чтобы поставить спектакль – не извещая, конечно, об этом руководство. И писать инсценировку, и репетировать с актерами было интересно, хотя и присутствовал некий страх. Обусловлен он был бытующим в те годы мнением, что и режиссура, и литература по большей части мужские проявления. А для женщин эти области существуют лишь с приставкой – «женская литература», «женская режиссура». Эта довольно уничижительная ситуация меня смущала, потому что для женщины пробить эту стену и стать просто режиссером – без приставки – было очень трудно. Другим фактором было представление о том, что женщина, занимающаяся режиссурой или другими мужскими профессиями, теряет какие-то свои чисто женские качества – обаяние.
Вам это не грозило – чем бы вы ни занимались, от природы не уйдешь!
Не знаю. Меня это очень напрягало – поэтому и металась между такими глобальными страхами. В конечном итоге спектакль, над которым я работала, не случился – это были очень тяжелые времена для театра в целом. Но мне было важно и лестно, что я сумела собрать команду людей, которые мне поверили. Когда после четырех лет работы во МХАТе я рассталась с репертуарным театром и ушла работать на телевидение, это был абсолютно осознанный выбор. Работа на телевидении оказалась сочетанием журналистики и режиссуры. Вспоминая теперь программу «Я сама», которую долгое время вела и которой руководила, понимаю, что ее зрительский успех был не случайным – потому что программа была достаточно серьезно продуманной с точки зрения драматургии. Выстраивая передачу, я всегда рассказывала своим редакторам, как преподносить сюжет: какую информацию и в какой момент следует проявить, как поддерживать детективный стиль, интригу. Таким образом, ты можешь руководить эмоциями зрителей в зале и тех, кто смотрел программу дома. Самым любимым и упоительным процессом для меня был монтаж: многочасовые съемки нужно было уплотнить до одного часа, создав захватывающую, держащую зрителей в напряжении ситуацию.
Как началась ваша режиссерская работа над спектаклем «Любовь. Письма»?
Моей маме в минувшем году исполнилось 70 лет. Задолго до этого юбилея она начала искать подходящую пьесу. Дело это непростое, и мама в процессе поисков давала мне читать пьесы, которые ее заинтересовали. Так мне в руки попало произведение американского драматурга Альберта Гурнея «Любовь. Письма». Пьеса меня невероятно увлекла, и я сразу сказала маме: это то, что нужно. Редко когда можно найти настолько объемный материал для не очень молодой актрисы. При этом само произведение весьма непростое по форме для воплощения, это переписка с детства до старости – мужчины и женщины, и я посоветовала маме искать режиссера, который сумеет найти к ней ключ. Пока мама искала режиссера и партнера, я, буквально одержимая этой пьесой, все время ей звонила и делилась новыми придумками и идеями по поводу постановки – для будущего режиссера, разумеется. В какой-то момент количество моих звонков, наверное, перешло некий рубеж, и мама сказала: «Может, ты перестанешь валять дурака и сама поставишь этот спектакль?!» Я очень испугалась. Во-первых, в России существует некая специфика – люди наши не очень доброжелательны, если ты вдруг являешься носителем известной фамилии. Как бы ты ни был талантлив или как бы тяжело ни работал, люди уверены: ты всего добился по блату. Я этот комплекс в себе изживала очень долго и избавилась от него внутренне, только придя на телевидение – это была совершенно незнакомая территория для моих родителей, и обвинить меня в блате было гораздо сложнее.
Предложение мамы означало, что я вновь попаду в сферу стереотипов блата: театр, в котором работает моя мама, постановка к ее юбилею, партнер мамы – мой папа. Я в качестве режиссера этого спектакля буду идеальной мишенью для обвинений в семейном подряде. Я уже была готова отказаться, и только трезвый взгляд моей близкой подруги, рационального человека, топ-менеджера высшего звена: «Ты никогда не избежишь этих подозрений, но, отказываясь, будешь терять шансы на работу, которая тебе интересна», – убедил меня взяться за спектакль.
Руководить известной актрисой и успешным режиссером, войти в роль начальника и указывать, что и как им делать, учитывая факт, что это твои собственные родители, наверное, было архисложно.
Я представляла себе, что это будет сложно. Но не осознавала масштабов этой сложности! До того, как мы начали работать над спектаклем, между нами тремя всегда было очень уважительное, с правильной дистанцией отношение к работе друг друга. Поэтому мне казалось, что мы сможем справиться. Мне очень хотелось сделать спектакль, в котором родители покажут себя блестящими актерами, но с неожиданной даже для них самих стороны – ведь я знаю их гораздо глубже, чем многие, кто с ними работал. И мама, и папа как актеры оба в великолепной форме, и мне было важно, чтобы зрители восторгались не только их прошлыми заслугами, но сопереживали и удивлялись – сегодня. Движимая всеми этими чувствами, я взялась за работу. Но оказалось, что работать вместе безумно сложно. Впрочем, с мамой мы довольно быстро нашли общий язык – после некоторого количества небольших столкновений. Сложность была, когда мама переходила рабочую границу и обращалась со мной как с дочерью. Но мне как-то удалось спустить это на тормозах и преодолеть. А вот папа категорически подвергал сомнению все мои идеи – от и до. Он великолепно работает с деталями, прекрасно понимает быт, но театральная условность его пугает какой-то своей полной неизвестностью. В конечном итоге удалось создать действо, которое завораживает, но далось это очень нелегко.
Пресса, пусть и не очень добрая, хорошо восприняла спектакль. И никто камни со словами «семейный подряд» в ваш адрес не бросал. Если режиссура оказалась такой родной и близкой, каковы ваши дальнейшие планы на этом поприще?
Это непросто. Во-первых, я очень долго искала подходящий материал. Мне нужно, прочитав пьесу, загореться ею. Наконец я нашла такую, и встал вопрос постановки. Это был полуантрепризный проект – я сама должна была собрать труппу. И вот на этом все споткнулось: актеры, которых мне хотелось задействовать в этом спектакле, люди очень занятые и востребованные. И хотя для постановки мне нужно всего пять актеров, так и не удалось собрать их вместе в один промежуток времени. Теперь я планирую идти со своей идеей в репертуарный театр, где есть постоянная труппа.
Вы продолжаете сниматься в сериале «Бальзаковский возраст, или Все мужики сво…»?
Между первыми сериями «Бальзаковского возраста» и нынешним спецпроектом прошло около 6 лет. За это время уровень телесериалов существенно изменился, и на фоне серых и проходных появились вполне конкурентоспособные. Поэтому трудно предугадать, какой будет нынешняя реакция публики на «Бальзаковский возраст, или Все мужики сво… Пять лет спустя», хотя на протяжении шестилетнего перерыва постоянно звучали вопросы о продолжении.
Как вы объясняете подобную востребованность сериала?
Женская проблематика. А смотрят телевизор преимущественно именно женщины. Возвращаясь к вопросу съемок: минувшим летом я снялась в пилоте нового сериала, который еще находится в процессе написания (24 серии) и будет запущен в работу в ноябре этого года.
Кроме съемок в кино над чем вы в данный момент трудитесь? Есть программы на телевидении?
Два года назад у меня был очень короткий проект «Научите меня жить» (40 выпусков) на канале ТВ-3 – на мой взгляд, довольно приличного уровня. Я вообще-то телевизор сама почти не смотрю – очень уж многие программы пластмассовые, как и многие, я больше пользователь Интернета. Хотя, конечно, какие-то проекты иногда меня захватывают. К примеру, я была просто фанатом недавнего проекта «Голос». Мы его всей семьей смотрели и болели за участников! Я играю в четырех антрепризных спектаклях, с которыми приходится довольно много ездить – на самом деле это и есть моя основная работа сейчас. А главное – пытаюсь накопить портфель пьес, которые хочу предложить в репертуарные театры, хотя в этой сфере и много сложностей. Дело в том, что репертуарный театр очень ненадежен с финансовой точки зрения. Тратишь на выпуск спектакля три-четыре месяца своей жизни, а зарабатываешь при этом столько, сколько за актерскую работу мог бы получить недели за две.
У ваших детей возникают мысли продолжить семейную актерскую традицию?
У сына есть такие идеи. Знаете, ведь сейчас другое время. У детей столько гаджетов, на которые они могут снимать, выкладывать в Youtube свои ролики, соревноваться друг с другом в рейтингах, на компьютерах – монтажные программы, о которых мы даже мечтать не могли. Сын пока не может определиться, какую из четырех плоскостей выбрать – сценарную, режиссерскую, актерскую или продюсирование. Не могу сказать, что идеи эти меня очень радуют, но что поделаешь. Ведь эти профессии – абсолютная рулетка, в которой далеко не всегда самые талантливые добиваются успеха. И с точки зрения собственного покоя, я бы очень хотела, чтобы мои дети выбрали какие-то более надежные профессии, в которых есть поступательность и некая стабильная последовательность. Ни у меня, ни у моего мужа этой предсказуемой стабильности нет.
Какой была ваша реакция на культовый советский фильм «Москва слезам не верит», режиссером которого был ваш отец, а мама снялась в одной из главных ролей?
Мне было тогда 8 лет, и я точно не понимала, что это какой-то особенный фильм. Но спустя некоторое время стала замечать, что к моим родителям есть какое-то напряженное внимание со стороны других людей. Хотя это и не шло ни в какое сравнение с тем, что происходит вокруг звезд сейчас. Тогда не было такого вмешательства журналистики в жизнь, а актеров не было принято останавливать на улице. Все гораздо больше стеснялись и не позволяли себе окликать актера на улице и предлагать ему, например, сфотографироваться вместе!
Вас на людях часто донимали вниманием?
Да, особенно когда работала на телевидении, узнаваемость была повышенной! Но как-то с этим напором справлялась. У меня тогда родился старший ребенок, и я все старалась делать сама – и в магазин ходить, и готовить, и ходить с ним гулять; была одержима идеей, что моя профессия никак не должна сказаться на моих детях. Я считала, что они заслуживают полноценную маму – такую, как у всех. Я считала и считаю себя обязанной дать детям некоторую «норму жизни» – наверное, потому, что у меня в детстве этого не было и моя мама была очень особенной и часто адресовала меня к необычности ее профессионального пути. Я думала, что это неправильно, и, хотя и было тяжеловато справляться именно с повышенным вниманием к себе, старалась все равно быть обычной мамой. И у меня – получалось.
Должна отметить, что в последнее время отношение со стороны публики к знаменитостям стало более уважительным. Я вижу иногда, что меня узнают, но не подходят – появился некий дух частного пространства, что меня очень радует. Наверное, потому, что у меня буквально какой-то пунктик по поводу нарушения личного пространства, панибратства и наглости – я это дело очень трудно переношу, даже со стороны собственных детей. А если кто-то посторонний подходит, вторгается и предлагает с ним немедленно поговорить или сфотографироваться – типа «Я вас узнал, это такой замечательный повод разрушить все, что тут было у вас до меня», – мне хочется прочесть ему лекцию на тему «Как нужно себя вести»!
То, что вы на протяжении многих лет были ведущей нескольких программ, общались с огромным количеством людей, отразилось как-то на вашей психологии, образе жизни, восприятии?
Мне кажется, что нет. Хотя это вопрос подсознания. Человек так устроен, что ориентируется в рамках собственного опыта. Можно сколько угодно слышать разнообразных примеров, работающих схем, но ты все равно ведешь себя по-своему – в силу разных причин. То ли склонен к иллюзиям, что у тебя это все будет по-другому, то ли склонен к негативным прогнозам и не веришь, что получится что-то хорошее. Это как врожденная и приобретенная грамотность: можно написать слово верно, потому что помнишь правила правописания, а можно делать это автоматически – потому что просто чувствуешь, как надо правильно написать.
На мой взгляд, все, что мы получаем в результате встреч и из внешнего мира, – это в конечном итоге грамотность приобретаемая. Главные же перемены – это те, которые производишь внутри себя, некий душевно-духовный труд.
