Вячеслав Полунин: просто нужно быть клоуном

Слава Полунин – такой клоун! Он разговаривает как клоун, двигается как клоун, думает как клоун. Любимый «Асисяй!» каждый год привозит в Лондон свое «Снежное шоу».

Возможно, это единственный в истории спектакль, о посещении которого не пожалел еще ни один человек на Земле. Там с тобой случается то, что обычно бывает только во сне и только когда тебе 5. У вас есть редкая возможность выйти оттуда счастливым человеком. Накануне своих лондонских гастролей Слава Полунин объяснил, как люди становятся клоунами, как создаются спектакли, почему русские рыдают, когда англичане смеются, и как ему удается всем сделать так хорошо.

» Правда, что «Снежное шоу» вам приснилось?

Да, я даже вожу с собой специальную подушку. Многие из моих снов становятся сюжетами. Наверное, я о них много думаю, и они проникают в сны, ну, и обратно. А «Снежное шоу» началось с того, что я увидел однажды в Праге на биеннале в театральном центре маленькую коробочку, и там были такие маленькие кулиски, и только ветер, маленький такой вентилятор, дул, дул, и это мне стало во сне приходить. Я захотел создать образ ветра, настоящей бури. Я тогда делал спектакли на улице, а потом решил создать тот же образ в помещении, в театре.

» Как вообще создается такая постановка? Как вы объясняете актерам, что им нужно сделать – она же бессюжетная.

Сначала зернышко. Потом ищешь правильное место, чтоб посадить, потом начинаешь поливать, все постепенно.

» Это у вас в голове происходит или вы как-то двигаете актеров по сцене?

Это огромный процесс. На это годы уходят. Первые сюжеты происходили так: я с женой своей поселился в каком-то парке под Питером, и мы там жили в маленьком домике и каждый день с ней утром ходили и болтались там, фантазировали. А когда возвращались, у меня одна комната была вся завешана белой бумагой, и я писал на стенах новые сюжеты, пока все потолки и стены не заполнились записочками. Причем текст там был типа «зеленое полотно», «упал опять», то есть это не был литературный текст, только образы через слово. А потом я начал звать друзей, показывал маленькие набросочки. Какие-то вызывали большие эмоции, какие-то вообще не замечали – и так понемногу набирались.

» А как потом удалось соединить эти набросочки в одно цельное шоу?

В этом жанре спектакль – это выражение тебя на данный момент. Это твое состояние, тебя лично на данный момент времени. Это не надо объединять. Оно уже объединено тобой. Ты там и есть то объединяющее. Это просто та нота, которая сейчас конкретно звучит в тебе. То есть внутри тебя, может, и складывается какой-то сюжет, но ты берешь, переставляешь его местами, чтобы и публике дать возможность пофантазировать. Потому что в этом жанре самое правильное – это публика, которая будет искать эту тайну и пытаться в тебе ее раскрыть. Поэтому идеально – это когда ты ее только подталкиваешь к этому, а все остальное она делает сама. То есть ты только намечаешь образы. То есть это такое поле фантастическое, где растут магические цветы, и каждый идет и собирает те, которые хочет, создает свой букет.

» Вас не раздражает, что каждый вычитывает в вашем представлении собственные смыслы?

Наоборот. Я же не для того это делаю, чтобы все обязательно следовали моему сюжету. Я это делаю, чтобы провоцировать, подталкивать мир к фантазии, к творчеству.

» А вот вообще считается, что в любом актерском деле самое сложное – это роли без слов. Молчать актеру сложнее, чем читать какой-то текст. Когда Тихонова спрашивали, как он играл Штирлица, который полфильма молчит и думает, он говорил, что в уме складывал четырехзначные числа и у него получался такой задумчивый взгляд. А о чем вы думаете во время своих выступлений?

Трудно сказать. Дело в том, что ты во время спектакля в первую очередь пытаешься себе доставить удовольствие. Потому что лучшее удовольствие – это то, которое ты получаешь. То есть чем больше вокруг тебя людей получают удовольствие, тем больше ты сам от этого получаешь. Тебе приходится вкалывать для всех для них, чтобы в конце тоже получить что-то для себя. Чем больше тратишь, тем больше получаешь обратно. Поэтому на сцене просто жалко, когда ты не можешь выложиться на полную силу. Приходишь потом и думаешь: что же это такое, почему же не получилось? А когда ты кипишь, летишь, орешь и во всю свою личность открыт и с ними вместе находишься, ради этих моментов ты и идешь в театр. Это моменты, когда ты чувствуешь, что живешь в полную силу. Там, в ту минуту, ты такой, каким ты и хотел бы быть на этом свете.

» А удается себя заставить зажечься к каждому спектаклю или это от вас не зависит? То есть, если зажегся, то зажегся…

Артисту приходится решать эти кроссворды бесконечно. То чувством, то случайностью, то напором. Бывает так, что раз – и нашел песенку, которая помогает найти в себе это состояние. А потом песенка через три дня раз – и перестала помогать. Думаешь, ну ладно, или вот сегодня пришли перед спектаклем друзья, развеселили. И вот ты ищешь эти бесконечное нюансы, которые дали бы тебе нужную тональность.

У каждого артиста это одна из главных вещей. Нужно постоянно иметь и искать какое-то бесконечное количество отмычек от себя же, которые все время теряются или перестают работать.

» Вы упоминали, что во время «Снежного шоу» российские зрители плачут там, где английские смеются. Почему?

У меня ощущение, что вот, например, в России, в русском языке, есть какие-то особенности. Это какое-то сопереживание, сосуществование вместе с персонажем. Наш зритель очень хочет сопереживать, быть на том же месте. Он хотел бы оказаться на месте персонажа, вместе с ним через все это пройти, и вот когда что-то происходит с персонажем, зритель настолько включен, что он чувствует, что это и с ним самим происходит.

Вот у европейского человека есть вокруг него аура защитная, его собственная территория, в которую он никого не пускает, и на территорию других не заступает. У наших людей такого нет. Наш очень близко подходит к другому человеку и очень близко других подпускает к себе. И то же самое, когда он воспринимает искусство. Он становится с ним одним целым. И, может быть, именно поэтому он глубже все воспринимает. Он страдает вместе с героем, радуется вместе с ним, смеется вместе с героем, а не над ним. И он получает от этого сильнейшее потрясение.

А английский зритель, который, кстати, вообще лучший зритель в мире по включенности не в персонаж, не в его судьбу, как русский, а по включенности в сам спектакль, в театральное действо как таковое… У него другой способ получения удовольствия, проживания. Он не с тобой как с героем – он со спектаклем. И поэтому играть для них тоже фантастическое удовольствие. Они так за тобой следят, они из тебя вынимают такие нюансы, на которые никакая другая нация никогда не обратила бы внимания. То есть, здесь ты с особенным удовольствием начинаешь играть со зрителем, чтобы сделать что-то такое, чего он не ожидал, удивить его. Это необыкновенно.

А с российской публикой на тебя просто обрушивается океан чувств. Ты в них прямо тонешь. И это тоже совершенно другое и очень особенное удовольствие.

» Какими качествами нужно обладать, что быть клоуном?

Нужно быть клоуном. Это трудно объяснить, но ясно одно: ты не можешь научиться или принять, выбрать для себя профессию клоуна. Дальше ты уже можешь через какое-то время стать лучше, научиться большему, но только если ты изначально клоун, потому что ты или клоун, или не клоун.

» У вас ведь есть своя система обучения клоунов. В чем ее особенность?

Нужно найти в себе своего клоуна. Открыть двери к внутренней свободе. Свободе чувств, свободе быть искренним, позволить себе чувствовать вообще. Понять, что жизнь бесконечна, и ты все можешь, и каждый раз все можно открывать заново, и что мир не делится на
фантазию и реальность, что они взаимосвязаны. Клоунада – это чувство абсолютной свободы. Это нужно уметь и не бояться себе разрешить так чувствовать.

» Почему женщин-клоунов меньше?

Нет, вы что? Сейчас вообще такой взрыв, что их чуть ли не больше, чем мужчин.

» А почему?

Знаете, у меня такое подозрение, что раньше женщины боялись быть некрасивыми. А сейчас женщины поняли, что главное – быть счастливыми.

» А клоуны счастливые?

Абсолютно. Тебе мешают, конечно, реальная жизнь и другие люди. Если бы и они не мешали, ты был бы вообще просто тотально счастливым.

» Российские клоуны отличаются от остальных?

Да. Клоун уж до чего свободный человек, а русский клоун обладает двойной свободой. Потому что его держали-держали. Все, что накопило государство и общество, оно лежит в подсознании, и от этого очень тяжело освободиться, поэтому русский клоун – он вдвойне свободен.

» Почему, по-вашему, у клоунов в московских цирках такой примитивный и даже пошлый юмор?

Ну, это понятно. Цирк имеет очень мощную традицию. Он закрылся забором, и то, что он создал два-три века назад, он этим и живет. Он не видит, не слышит. Это не только российский, это любой цирк. В последние 10-20 лет появился десяток очень хороших цирков, которые начали говорить со зрителем современным языком и на современные темы. Русский цирк сейчас самый, наверное, отсталый. Ну, может, еще китайцы. Те, что были раньше самые первые, они сейчас самые последние.

» То есть, это не было пропагандой и наш цирк правда был лучше всех?

Стопроцентно. Лучшие цирки в мире были китайские и русские, потому что они добились таких высот в мастерстве, что ни один цирк мира не мог даже близко стоять. Но у них произошла потеря поэзии за счет этого мастерства. Именно поэтому мы пытаемся вернуть поэзию. Понимаете, не надо пять сальто делать там, где достаточно одного. Атмосфера, сосуществование с публикой намного важнее, чем пора-зить и удивить тем, что ты самый. Слово «самый» – не самое лучшее слово теперь. Самый лучший друг – да. Самый лучший цирк – нет.