Валентин Гафт: В театре нужно играть так, как будто не знаешь конца…

В январе этого года в Великобритании прошли гастроли московского театра «Современник». В созвездии актеров, приехавших в Лондон, был Валентин Гафт. Гафт многолик, и потому особенно любим публикой – за роли в театре и на киноэкране, за колкие остроумные эпиграммы, за философские стихи. В «Современнике» Валентин Иосифович давно – более 40 лет. До этого были Школа-студия МХАТ, в которую он поступал тайком от родителей; работа в Театре имени Моссовета, Театре Сатиры, Театре на Спартаковской, Театре на Малой Бронной, Театре Ленинского Комсомола. Гафту по плечу любые роли и жанры: он лирик и трагик, поэт и комедиант; и все же самые яркие образы, созданные им, отмечены интеллектуальной остротой и иронией, уходящей в сарказм: Глумов в пьесе «Балалайкин и К°» по Салтыкову-Щедрину, Джордж («Кто боится Вирджинии Вульф» Эдварда Олби), Рахлин («Кот домашний средней пушистости» Войновича и Горина). Количество ролей, сыгранных Гафтом на экране, превышает даже его театральный послужной список. И хотя сам актер шутит, что в кино он всегда попадает случайно, фильмы с его участием – «Гараж», «Воры в законе», «Анкор, еще Анкор!», «Небеса обетованные» – давно стали классикой советского кино. А вот эпиграммы, которые когда-то с упоением цитировала вся страна, Гафт писать перестал – слишком много ему приписывают чужих упражнений в остроумии. В 2009 году Валентин Иосифович дебютировал и как драматург: в своем спектакле «Сон Гафта» актер играет роль Сталина.

» Я смотрела много фильмов и спектаклей с вашим участием, но больше всего запомнилась старая лента «Дневной поезд» – наверное, потому, что созданный вами герой фильма (Игорь) и ваш образ для меня слились воедино. Расскажите, пожалуйста, о ваших киноролях.

Да я вообще в кино, как правило, попадаю случайно… вместо кого­то! (Смеется)

» В фильме «Гараж» вы вряд ли оказались случайно…

Именно, что случайно! Ширвиндт, который должен был играть роль председателя правления, тогда просто не пришел на съемку – репетировал в каком­то спектакле. А Рязанов делал в «Гараже» многокамерную съемку, и, если кого­то из актеров не было, в кадре получилось бы пустое место. Я в тот день как раз снимался в другой картине и был в соседнем павильоне. Ну и Лиечка Ахеджакова говорит Рязанову: «тут Валя Гафт рядом снимается». «Фу, – отвечает Эльдар Александрович, – он же меня заговорит!» А сказал так Рязанов потому, что когда он раньше предложил мне небольшую роль в «Сирано де Бержераке», я столько всего напридумал для этой маленькой роли, что он просто обалдел от того, что я так много говорю. В конце концов, меня все­таки позвали, дали текст, я с ходу что­то заучил, и стал сниматься в «Гараже».

Когда умер актер Шура Бурков, Рязанов меня пригласил в фильм «Небеса обетованные». Вообще­то, у этого режиссера только одна, написанная специально для меня роль – в ленте «О бедном гусаре замолвите слово». Да и то, были проблемы с утверждением, потому что я – далеко не русский офицер! (смеется)

» А какие из сыгранных на экране ролей вы считаете удачными?

Единственные роли, в которых я хотя бы дышал правильно – капитана Крамина в фильме Пети Хоменко «На всю оставшуюся жизнь», и роль в фильме Вити Титова «Здравствуйте, я ваша тетя!». Кстати, в этой комедии я тоже снимался вместо другого актера – Вахача.

Роль, которая мне действительно нравится – офицера Трифонова в многосерийном фильме «Жизнь Клима Самгина» режисера Титова. Это великая картина. К сожалению, недооцененная. Посмотреть 14 серий – большой труд, но она того стоит. Когда окунаешься в то время, видишь истоки наших сегодняшних проблем, понимаешь, что страна была заражена именно тогда.

Недавно посмотрел фильм «Мастер и Маргарита» – 17 лет спустя после выхода на экран. Теперь, когда забыты детали съемок, смотришь на себя отстраненно, как на чужого человека. И я в первый раз себе понравился, подумал: режиссер открыл во мне что­то свое, и это интересно.

» Роль Воланда – чрезвычайно сложная…

Да, но это и очень сегодняшняя роль; печальная, как и сама картина, как булгаковский роман. В фильме великолепно играет Ульянов, там потрясаюший Гармаш, грандиозный Филлипенко, прекрасная музыка Шнитке. 17 лет пленка пролежала где­то в подвале, и теперь вышла и привлекла такое внимание – действительно булгаковская мистическая история….

» Конечно, вы – прежде всего театральный актер. Было бы очень интересно услышать об одной из ваших последних работ – спектакле «Сон Гафта», где вы дебютировали как драматург.

Идея спектакля возникла совершенно случайно. У меня очень давние хорошие творческие и личные отношения с Эдиком Радзинским: еще работая в театре Ленинского комсомола, я играл в его пьесе «104 страницы про любовь». Затем, когда мы перешли в театр на Малой Бронной, я играл в знаменитом тогда спектакле режиссера Эфроса «Обольстительный Колобашкин» – тоже по пьесе Эдика: вещь по тем временам очень острая, где герой – эдакий Дон­Кихот от пивной, пытающийся что­то изменить в этой жизни. Спектакль потом запретили. Я всегда с интересом слушаю и читаю Радзинского: он специалист по товарищу Сталину, Ленину, Николаю, один из первых получил доступ к архивам. Ну и однажды я посвятил ему несколько строчек:

«Путь у страны был тверд, но горек,

Был лысым вождь, потом усатый.

Вы, Эдик, как большой историк

Призвали нас к суду, к расплате.

Как реставратор, гений, медик,

Найдя в архивах живой след,

Вы всех клонировали, Эдик, –

Царю от нас большой привет.

Теперь для новых поколений

Вы как артист играть в нас стали:

То вы как царь, а то как Ленин,

Но больше, все­таки, вы Сталин.

Спасибо вам, что, нас не бросив,

Вы трудитесь, не зная лени;

Как только скажете: «Иосиф», –

У самого дрожат колени.

Вам нравится в моей быть власти,

Идя на сцену, как на плаху:

У вас глаза горят от счастья

И бешеный восторг от страха.

Вы, Эдвард, слепы, вы во мгле,

Вы осмелели рановато,

И неминуема расплата,

Поскольку я всегда в Кремле.

Прошу, поскольку все мы живы,

Вас больше не пускать в архивы»

Позвонил я Радзинскому, прочитал эти строки, и спросил: «Ты как к Сталину относишься?» «Я его боюсь», –  ответил Эдик. А на следующий день я у Михалкова развлекал народ, читал какие­то эпиграммы, и привел кусочек из этой, посвященной Радзинскому. И Михалков говорит: «напиши об этом пьесу». Какую еще пьесу? И все же мысль эта где­то засела в подсознании.

Придумал сюжет: Эдик трудится в архиве со своим другом и так заработался, что принимает того за Сталина. Потом появились другие герои: у меня Сталин встречается с Ахматовой, обсуждается Шосткович; с Жуковым, с Шаламовым, с Радзинским, Жванецким, Зюгановым. Я, как художник, имею право ставить Сталина в различные обстоятельства: и я придумал, что он раскаивается – для того, чтобы те, кто ему поклоняется, увидели, как их идеал, эта глыба раскаивается в содеянном. Сталин у меня не злодей, это человек с тысячью лиц, очень сложная фигура.

» Вы были на похоронах Сталина, видели Берию.

Я помню, когда Сталин умер, мы, тогда школьники, ходили на похороны и один из моих одноклассников погиб в давке. В Дом советов на прощание мы не попали, переночевали в подъезде, зато наутро оказались на Красной площади, поближе к Мавзолею. Выступал Берия – в низко надвинутой на лоб шляпе, пенсне, с поднятым воротником. Его фраза – «Не стало Сталина», эхом прокатившаяся по площади, – засела во мне на всю жизнь. И хотя до разоблачений Берии было еще далеко, увидев его тогда на трибуне, я сразу подумал: «Шпион!»

Этот голос Берии вошел в спектакль; то, что я сам видел и слышал. (кстати, мне приходилось играть этого человека в кино, и, хотя я совсем на него не похож, говорили, что это был лучший Берия на экране). Мне трудно cудить о том, каким получился «Сон Гафта»: понимаю, что я далеко не драматург и совсем не поэт; но мне казалось важным говорить об этом времени – чтобы оно, не дай Бог, не настало вновь. Потому что это висит в воздухе.

» Как зрители воспринимают «Сон Гафта»?

Я сам играю в этом спектакле, и знаю, что там есть много несовершенств. Но, судя по публике, которая не расходится 20 минут после окончания …. наверное, прощает недостатки, которых много, и оценивает некоторые достоинства, сумма которых, возможно, важнее недоделок.

» В творческой судьбе вам не раз приходилось играть сильные, мощные дьявольские характеры: Воланда, Сталина…

Воланд – не дьявол. Да, он оттуда, но некоторые оспаривают, что он был послан Всевышним: сюда, в страну безверия, где к власти пришли люди, снесшие самое великое, что было у России – церковь, Бога, которого, по их утверждению, нет. Ну а если нет, то можно и срезать голову, – чтобы поняли, что Он есть. И это очень забавно.

» В последние годы вы также стали писать стихи?

Стихи я начал писать на старости лет, недавно. И написал их уже довольно много.

» Любите читать их на публике?

Да. Когда меня куда­нибудь приглашают, я читаю стихи – проверяю, как они слушаются людьми. Понимаю, конечно, что мои возможности ограничены, но, думаю, это то же самое, что сыграть какую­то роль. В стихах, как и в театре, важна деталь, часто выражающая гораздо больше, чем прямой текст. Недостаток многих современных артистов – примитивное, очень поверхностное изображение того, что они играют. А ведь создать характер – это придумать стихотворение внутри себя. Мне интересно уйти куда­нибудь подальше от себя, стать другим человеком, по­другому думать. Поэзия помогает в короткой форме выразить то, что ты сам чувствуешь, видишь вокруг, что живет внутри тебя, а вот другой человек взял и сумел это поймать и облечь в поэтическую форму, как будто сказал за тебя. Спасибо! И когда читаешь русских поэтов – Пушкина, Пастернака, Цветаеву, Мандельштама, Ахматову – замираешь от последующей строчки: там может быть всего пять слов, а ты обалдеваешь – как же это угадано, поймано?! И вот эта бездонная глубина, отдача всего себя в поэзии близка актерской профессии.

» Очень интересная аналогия, никогда не задумывалась об этом…

Актерский труд похож и на спорт, особенно на футбол. Сколько надо готовиться, чтобы, выйдя на поле, не расстеряться, видеть партнера, в одну секунду поймать ситуацию. В театре нужно играть так, как будто не знаешь конца; футболисты ведь действительно не знают, чем закончится игра.

» Возвращаясь к поэзии: ваша супруга актриса Ольга Остроумова прекрасно читает стихи. А ваши стихотворения она читает со сцены?

Мои – нет. Мы и дома о моих стихах не говорим: у нас нет общества взаимного восхищения, и эта тема не обсуждается. Ольга – редкий, исключительно талантливый человек, но cкромный; не любит «актерства»
в актерской профессии.

» Это достоинство или недостаток?

Достоинство. В ее таланте и характере нет эдакой «глянцевитости», мы оба очень не любим показной блеск. Артист должен делать свое дело и исчезать. Вертинский мазал лицо белой краской и так выходил на сцену – чтоб его никто не узнавал. Артист – это не тот, в кого тыкают пальцем на улице!

» Вы с Олей играете вместе только в одном спектакле – по Достоевскому в театре Моссовета «Муж, жена, любовник»?

Да, но мы там по действию не общаемся: она появляется в первом отделении, я – только во втором. Я бы не хотел играть с Олей.

» Почему?

Она все знает про меня! И это мне мешает. Один раз мы снимались вместе в фильме Хотиненко, но я там себе очень не понравился; в общем, у нас с ней ничего не получилось.

» Олины дети пошли по ее стопам?

Ее дочь – артистка, сын – режиссер; очень талантливые, симпатичные люди. И их детей – моих внуков, я очень люблю! Оля – потрясающая бабушка, которая все свое свободное время посвящает внукам. А вот детей своих не балует – строга, требовательна и беспощадна с ними, хотя и очень любит и помогает им.

» Расскажите, пожалуйста, о фильме «12 разгневанных мужчин».

Как это всегда у меня случается с кино, я попал в картину случайно. Я очень люблю Никиту Михалкова, и сколько бы его не ненавидили и не поливали грязью, никогда не изменю ему.

Для меня важнее всего талант, дар Божий. Мы встретились с Михалковым в Кремле, на награждении. А до этого, на одном банкете, он прочел приписываемую мне эпиграмму «Россия, слышишь страшный зуд, три Михалкова по тебе ползут». И когда Никита подошел ко мне в Кремле, мне показалось, что он меня сейчас ударит. Я стал объяснять, что не имею никакого отношения к этой эпиграмме. А Михалков обнял меня и спросил: «Куда прислать сценарий?» И хотя уже был назначен артист на эту роль, он пригласил меня. Сам придумал мой характер, грим, очки, университетский значок – впрочем, так было со всеми актерами в этом фильме, он все персонажи сыграл сам. И мы, в основном, следовали указаниям Никиты – это было счастье! В течение двух месяцев снимаешься чуть-чуть, но все время присутствуешь на репетициях, видишь, как этот режиссер добр, внимателен, терпелив; как он достигает того, чего сразу не бывает; и как счастлив, когда что-то получается. Какой порядок на съемочной площадке: когда играешь, все замирает, и ты начинаешь говорить! Огромное уважение к тому, что делает актер.

» Вы появились и в другом фильме Михалкова – «Утомленные солнцем 2»

Система работы Михалкова с актерами в «12 разгневанных мужчинах» показалась мне настолько интересной, что, когда Никита позвонил и сказал, что для меня есть роль на 10 секунд в «Утомленных солнцем 2», я, без колебаний, согласился.
И мне нравятся эти 10 секунд! (роль зэка Пимена –
прим. автора)

» Работаете сейчас в новой картине?

Да, начал сниматься в фильме по рассказам Бабеля «Однажды в Одессе». У меня там очень хорошая роль – этакого мафиози одесского разлива: мощный тип, впрямую ничего не говорящий.

» Ваши впечатления от Лондона?

Самые высокие. Я здесь впервые. Для меня Лондон –
город городов: от красоты и восхищения задыхаешься просто. Такого изобретательства, уважения и внимания к месту, где ты живешь, мне не приходилось встречать. Этот город в целом, если по очкам – первый, самый лучший. Лондон – больше Лондон, чем Париж – Париж!

» Как, на ваш взгляд, прошли гастроли «Современника» в Лондоне?

Мне кажется, очень успешно. Англия – страна, где видели хороший театр. Где понимают, что такое актерская профессия; как читается то, что ты хочешь сыграть. И иметь успех здесь – это проверка на качество. По-моему, для нас она прошла успешно.

 

интервью:  Елена РАГОЖИНА
текст:  Вика Нова