Темный романтизм в музее Орсэ
«Зовут меня темным — а ведь я жил среди сияний», – написал Уильям Йейтс в книге «Видения». И эти строки нобелевского лауреата могли бы служить эпиграфом к масштабной выставке «Ангел странного» («L’ange du bizarre»), проходящей с 5 марта по 9 июня в музее искусства ХХ века – Орсэ. Само же, весьма загадочное, название выставки взято из фантастической новеллы Эдгара По. Эта выставка, включающая в общей сложности две сотни картин, эстампов, скульптур и кинолент, призвана, по замыслу кураторов проекта, «предъявить широкой публике темный романтизм от Гойи до Макса Эрнста».
Термин «темный романтизм» в 30-х годах ввел в обиход Марио Прац, писатель и историк искусства. Так он назвал литературно-художественное течение, чьи истоки ученый относит к последним десятилетиям XVIII века. По мнению Праца, «темный романтизм» соотнесен со всем иррациональным, загадочным и манящим миром «по ту сторону» рационализма энциклопедистов. Впервые появившиеся в Англии тогда же так называемые готические романы стали реакцией на этот просвещенческий феномен, считает ученый. В тот период готическая англосаксонская литература приобрела огромную популярность. В «сказках для взрослых» Мэри Шелли и Анны Рэдклиф творились «уж-жасные и стр-р-рашные» дела, бросающие читателей (-ниц) в сладкую дрожь! Вместе с героями плутали они в сумрачных пышных покоях, в подземельях монастырей и замков, шарахаясь от призраков. Там, в зловещих чащобах бродили оборотни. Там невинную жертву подстерегали обольстительные вампиры. По кладбищу гурьбой бродили мертвецы, а потаенные гроты скрывали обагренные кровью клады!
Так прогуляемся и мы по темному миру – то бишь по выставке «Ангел странного» в парижском музее Орсэ. Вглядимся в пряную прелесть романтического гротеска, созерцая скульптуры, картоны, картины, где вперемешку – наивная безвкусица и подлинные шедевры!
Картинки с выставки
Задает тон афиша, где репродуцирована гуашь «Смерть и могильщик» швейцарского символиста Карла Швабе (C. Schwabe, 1866-1926). Под осенним дождем над умирающим старцем склоняется Смерть в виде синекрылого ангела.
Экспозицию открывает «Пандемониум» – творение англичанина Джона Мартина (John Martin, 1789-1854) в изящной раме из гадючьих клубочков. Этот самый «сатанинский дворец съездов» над огненной рекой – ни дать ни взять Химкинский речной вокзал!
Сама же выставка представляет собой образчик эклектической смеси – от великого до смешного. Живописец Э. Делакруа, автор «Свободы на баррикадах», воплотил в красках исчадия ада Данте, Мильтона, Шекспира, Гете. Адский сонм на медиумических рисунках этого визионера кажется срисованным с натуры «чернилами на крови».
На полотне академиста Бугро (1825-1905), иллюстрирующем «Ад», Данте с Вергилием отрешенно созерцают, как дерут по-собачьи друг другу глотки озверевшие от голода грешники.
Из прежней экспозиции «Меланхолия» кураторы переместили в нынешнюю в числе прочего «Кошмар» англо-швейцарца Фюзели: молодая женщина мечется в постели, на ее груди смрадно ухмыляется ужастик, а из-за занавеса подглядывает апокалипсическая лошадиная морда.
«Я не боюсь ни ведьм, ни чертей, ни привидений, ни злых духов и прочих домовых – ни одной твари, кроме человека», – писал Франсиско Гойя. Его «Каннибалы» вкупе с «Капричос» являют собой «силовой эпицентр» всей выставки. Эти «маленькие картины», как их обычно называют, иллюстрируя «ужасы войны», символически изображают каннибалов, занятых разделкой тела убитого ими епископа – «гурманы» дерутся за «свежатинку». И кажется, что от этих картин и гравюр исходит неслышный вопль с переходом в хрип, сквозь скрежет иронии над Злом, прикидывающимся Добром. Тем самым они воплощают страстный протест Гойи против зверств наполеоновской армии в Испании.
И вновь сцены людоедства. На знаменитейшей картине Жерико «Плот «Медузы»», хранящейся в Лувре, потерпевшие кораблекрушение люди от голода начинают пожирать друг друга. У Карпо «Уголин» глодает череп епископа. Есть и неожиданности, вроде алебастровой «Руки дьявола» О. Родена, сжимающей жалкое тельце грешника.
HORROR! HORROR! HORROR!!!
Если Гойю бесила бесовщина, то Байрон и Лермонтов, наоборот, видели в Люцифере благородного бунтаря, восстающего против Бога. Но особо влюблены в гордость падшего ангела были символисты и прерафаэлиты. Их вообще неодолимо влекли романтические руины, грозовые тучи, кладбища, а на самом деле – конфликт и боль, уродство и одиночество, химеры и смерть.
Смерть сардонически ухмыляется у Одилона Редона. У Эжена Грассе (автора виньетки к Толковому словарю Ларусса) простоволосые ведьмы летят на шабаш среди осин, а за ними по пятам бегут верные оборотни – черные волки. И жадно пьет рыжая вампирша кровь из шеи возлюбленного у Эдварда Мунка. И особо впечатлительные посетители поеживаются, глядя в выпученные глаза Медузы Горгоны, сотворенной из папье-маше Арнольдом Бёклиным. Вздрагивая от возбуждения, подростки в ирокезах и лолиты в джинсиках впиваются взглядом в демонически-фатальных красавиц Моро, разнузданных ведьм Ропса, адский гризайль «Поцелуй Сфинкса» австрийца фон Штюка.
Да что там! Даже дагеротипы имеются, где ясно проступают весьма постные физиономии… призраков!
Неотъемлемая часть экспозиции – это кино. В затемненных зальцах показывают кадры из отобранных 12 классических «фильмов ужасов». В их числе» – «Франкенштейн» (1931) Джеймса Уэйла, где у инфер-р-р-нального Бориса Карлоффа втулки да клепки в черепной коробке. Там же и «Фауст» (1926) гения немецкого экспрессионизма Мурнау. Здесь же и «Ревекка» Хичкока.
«Темный романтизм» – что он такое на самом деле?
«Есть два вида темноты: слепота невежества и ослепление соблазна. Остается выбирать только между тьмой и мраком», – пишет в предисловии к каталогу Анни ле Брен, главный куратор выставки «Ангел странного». Сама Анни ле Брен – сподвижница А. Бретона, входившая с 1963 года в круг сюрреалистов вплоть до его самороспуска, и ставшая впоследствии специалисткой по де Саду.
Линия от Гойи до Макса Эрнста в европейском искусстве насчитывает всего 200 лет и несколько десятков имен. Но в эту прямую (точнее, кривую), словно в прокрустово ложе, можно уложить почти всю историю эстетики. Сама игра слов в названии (romantisme по-французски – это и романтизм как направление, и романтика как философия и настроение) соотносит это направление с темами ухода, смерти, прощания – главными на выставке. Иногда это настроение, атмосфера, ощущение тревоги, как в «Воспоминании об Элеоноре Дузе» Родена. Но это может быть и «Вилла у моря» Беклина, одна из пяти версий его же знаменитого «Острова мертвых».
После смерти этого прекрасного художника о нем надолго забыли, но XXI век все вернул на свои места. А кроме того, в третьем тысячелетии становится ясно, что символизм на самом деле – сложнейшее культурно-философское движение, чьи корни, в частности, в романтизме, среди продолжателей которого и сюрреализм.
Хотя стоит оговориться: само понятие «темный романтизм» весьма расплывчато, наподобие термина «Парижская школа». Что же касается самой выставки «Ангел странного» – здесь, увы, налицо определенная спекуляция на теме. Кураторы решили предъявить публике ходкий товар – картинный демонизм и у гениев, и у более скромных мастеров. Что ж, приманка сработала.
Вместо послесловия
Завершающая экспозицию картина сюрреалиста П. Клее со святотатственно поверженным крестом («Разрушенное место») напомнила одну историю. Позвольте вкратце ее рассказать. Итак…
Вечером накануне Рождества я плелась к себе домой по древнему кварталу Марэ. Волоча в хозяйственной сумке повседневность, я пробиралась сквозь праздничную толпу. Невдалеке от дома, где я живу, прямо посреди улицы я остановилась. И неожиданно для самой себя в тоске обратилась неизвестно к кому: «Если дьявол существует, я хочу немедленно получить подтверждение этому! – И затем отчего-то добавила: – И по телевизору».
«Ребячество», – говорила я себе, поднимаясь в лифте. Но раз уж сама назначила правила игры, изволь их выполнять. Войдя в квартиру, едва раздевшись, я через силу включила телевизор. Экран нехотя засветился.
…В загоревшемся квадрате появилось лицо. Темноглазый патер словно всматривался в глубину комнаты.
– Я – экзорцист, специалист по изгнанию бесов, – объявил с экрана патер. – Дьявол существует. И его главная уловка в том, что в него не верят. А сейчас мы покажем вам уникальную документальную запись. Вы увидите, как изгоняют дьявола.
На экране проступил монастырский подвал. Посредине был массивный дубовый стол, вокруг которого стояли монахини, врач и сам экзорцист. Вот в помещение ввели человека, на первый взгляд, самого обычного. Его уложили на дубовый стол, прикрутив руки и ноги к ножкам сыромятными ремнями. Священник начал молиться, проводя над телом привязанного массивным крестом. Тот начал корчиться. Монахини затянули псалом.
Вот камера приблизилась вплотную к лицу одержимого. Оно полностью изменилось. О, не думайте, что теперь это был Мефистофель с улыбкой Вольтера или хотя бы простоватый гоголевский черт. Нет! Черты лица оставались прежними – но их обыденность утысячерилась! Словно собралась воедино вся пошлость мира, все будни, вся суета сует. Зверь издал рык, исторгнутый из адских недр!
Погасив экран, я продолжала потрясенно вглядываться в серо-желтый ослепший квадрат.
…Подобно иконе экран также вмещает крест. Только на иконе крест расположен по торжествующей вертикали. А на экране крест повержен. Поверженный крест – прообраз суеты сует.
А телевизор, что он такое? Объект, обожествленный обывателем? Да нет же. Так просто – вещь среди вещей. И более ничего.
