Николай Цискаридзе: я был нахальным ребенком

 

Николай Цискаридзе – уроженец Тбилиси, любимец публики, премьер Большого театра России – не любит шумных грузинских застолий, зато с удовольствием вышивает салфетки и не признает разговоров о соперничестве Большого и Мариинского театров. 

Вы родились 31 декабря. Как вы отмечали этот праздник в детстве?

У меня было странное детство. Такая суета! Я вырос на Кавказе, где в канун Нового года все занимались столом. Мне очень нравилась бурная деятельность – так было у всех, а не только в нашем доме.  Куда бы я ни зашел, мне давали пирожные, поздравляли. В Грузии есть традиция: кто первый переступает порог вашего дома, когда пробили куранты, так и складывается ваш год. Хорошо, если это будет мальчик, который родился в Рождество или под Новый год – у него нога очень счастливая. Значит, все будет замечательно. Маму просили, чтобы после боя курантов она меня отпустила зайти в квартиры. Мне давали поднос, на который клали много конфет и мелочь всякую. Я должен был кинуть конфеты и деньги, чтобы в доме у этой семьи год был сладкий и денежный. Плюс в каждом доме мне дарили что-то. (Смеется). А так как в Грузии готовят хорошо, особенно пирожные, а я люблю сладкое, то воспоминания об этом у меня самые хорошие.

Когда вас заинтересовал балет?

Меня в театр водили для развития, не настраивая ни на что. Мама считала, что чем раньше туда отвести ребенка, тем лучше. Мне очень нравился театр. Любой. Мне безумно нравился кукольный театр. Мне было интересно ходить именно туда. Не было ощущения, что это актеры, мне казалось, что это персонажи. Балет “Жизель” меня восхитил тем, что там во втором акте люди летают. «Полетела» одна балерина, потом другая, третья вышла из могилы. Было так классно! На меня это произвело впечатление. Мне хотелось попасть туда, но мне объяснили, что детям нельзя. Я безумно хотел быть артистом балета.

Как отнеслись родители к вашему желанию пойти в балет?

Грузинская мама не может пожелать своему ребенку стать артистом балета. Грузинский ребенок должен быть в худшем случае директором склада или крупным хирургом. (Смеется). Мама сама была физиком, все ее окружение было из юриспруденции и точных наук, она не понимала, что балет может быть серьезным увлечением.

Я увидел по телевизору, что в “Спящей красавице” танцуют дети, воспитанники ленинградского хореографического училища. Я стал убеждать маму – отведи. Она согласилась, и меня взяли и сказали, что “у мальчика чрезмерные способности”.

Значит, ваши способности заметили еще в детстве?

Способности видно сразу. При поступлении в балет есть норма, которая должна быть. Норма – это хорошо. У меня было сразу все чрезвычайно. И склад фигурки. Я был гуттаперчевый абсолютно. Меня начинали гнуть, я гнулся. Маму стали убеждать, что из этого действительно может что-то получиться. И дальше стали убеждать, что меня нужно везти в Москву. Я уверен, что маму на это склонила только одна вещь: профессия была безумно престижная, выездная (все-таки мы говорим о загнивающем Советском Союзе). А мама была из семьи, которая не могла жить дальше пределов Тбилиси. Им просто повезло, что их  оставили в столице.  Когда были репрессии, отцу удалось, оставив все должности, жить очень тихо. Он избежал и 35-й год, и 53-й. Они никогда об этом не рассказывали. Я об этом узнал, когда мне достались все документы после их смерти. Мама поняла, что моя жизнь может сложиться красивее, чем у нее. Она обожала путешествовать, она изъездила Советский Союз вдоль и поперек. За его пределы она не могла выехать. Она мечтала, чтобы у меня были другие возможности.

В Москве, уже имея статус и имя в Большом театре, вы  жили в коммунальной квартире.

Я там прожил до 26 лет. Меня никогда не волновала коммунальная квартира, такой быт. Другого я не знал. В Тбилиси мы жили в однокомнатной «хрущевке». Тбилисская жизнь сродни коммуналке: двери не закрывались. Те люди, которые жили на нашей лестничной площадке были практически одной семьей. Мы знали все, что у кого происходит. Рождения – вместе, похороны – вместе.

Когда мы переехали в Москву, мне повезло с потрясающими соседями. Эти люди для меня до сих пор как родные. Я не могу назвать их соседями. Но это было безумие, что я продолжал жить в коммуналке, когда уже стал известным артистом. У меня не было в этом дискомфорта. Единственное, мне просто не хватало места. Потому что комната, в которой я жил, была 14 метров, а вещей у меня прибавлялось.  Я танцевал правительственные спектакли. Корреспонденты любят всякие «соленые» вещи, это пресса  придумала заголовки «Принц из коммуналки», и очень много лет это развивали.

У вас сейчас своя квартира в Москве. В каком стиле вы отделали ее?

В современном стиле. Я не люблю антиквариат. Потому что наши родственники жили среди него. Там было нельзя бегать, шалить. Я настолько это не люблю. Наоборот, я  люблю все, что можно сломать, на что можно пролить и не пожалеть. Живу я в той же коммунальной квартире, где жил раньше. Просто теперь она вся моя.

Ваш московский дом похож на грузинский? Открытые двери, друзья, застолья?

Я абсолютный москвич по своему менталитету. Другое дело, что я очень легко пускаю людей в дом. Я очень много лет учился смотреть в глазок, перед тем как открыть дверь. У меня реакция с детства: звонят – сразу открыть дверь. Но я терпеть не могу застолья. Я обожаю столы, где не говорят тосты. Мне это не нравилось даже в детстве. Я не люблю неискренность. Не люблю просто слова. Мне нравятся действия. (Смеется.) Так много слов вокруг…

Как вам удалось адаптироваться? Трудно ли было привыкнуть к московской жизни?

Я был сильно нахальным ребенком. Безумно уверенным в том, что я феноменально талантлив и действительно лучше всех. Сейчас, по прошествии многих лет, смотрю на это и понимаю, что, если бы мне пришлось еще это повторить, я бы не рискнул. Я вошел в этот мир без понятия, что он страшный.

По характеру вы агрессивный человек?

Не могу сказать, что я агрессивный. В один прекрасный момент во мне появилась жесткость, потому что мне нужно было выживать. Меня очень резко стали «кусать», потому что поняли, что пришел не просто ребенок. Я иногда не мог себе представить, что так могут вести себя люди. В Тбилиси другие нравы: когда у ребенка день рождения – весь класс празднует. Это происходит так добродушно. Если у кого-то  был видеомагнитофон, то всей школой смотрели. А в Москве приглашали только отдельных детей. Московское хореографическое училище было главной балетной школой страны. Оно стояло в плане посещения первых лиц государства. Мы были выездные с детства. И за это боролись. Но знакомства в нашем деле не могут помочь. Никакие связи не помогут ножке стать маленькой, а душе большой.

Ваши друзья принадлежат к миру балета?

Балетных очень мало. В театре очень опасно дружить. Не потому, что люди плохие, просто там могут сложиться обстоятельства, при которых вы невольно окажетесь по разные стороны баррикад. Человеку свойственно искать, где лучше. Обижаться на актерские поступки невозможно.  В театре я дружу с теми, кого называют обслугой. Гримеры, костюмеры,  пианисты – с кем приходится работать и от кого зависит моя жизнь театральная. Без любви и дружбы результат будет нехороший.

Я читала, что вы безумно бережете свои костюмы…

Я люблю на миллион долларов выглядеть. (Смеется).

Танцор должен быть сексуальным?

Это искусство, настолько обнажено, что конечно сексуальность присутствует. Ведь когда-то балетное искусство было единственным, где легально приоткрывали части тела. Человек может быть некрасивым, но он должен быть привлекательным, особенно в балете. Это обнаженное искусство с эротическим подтекстом. Таким оно было весь XX век, начиная со всех балетов Фокина.

Есть ли какие-то балеты, какие вам бы хотелось станцевать?

Их миллион. Но разве в России можно дождаться чего-то хорошего? Мне повезло –  я много лет работаю в Мариинском театре. И он на три шага впереди. Именно в Мариинском театре состоялся мой первый в жизни бенефис. Такой чести не был удостоен ни один танцовщик из Москвы за всю историю русского балета. Для меня это очень важно, потому что многие спектакли, которые никогда не пойдут в эпоху моего танца на сцене Большого, я исполнил благодаря Мариинскому театру. В данной ситуации, когда многие говорят о соперничестве, в моей карьере этого совсем нет – и слава Богу.

А балет для вас – профессия?

Я увлекаюсь балетом. Балет – это прежде всего хобби, которое стало профессией. Те люди, которые занимаются искусством, но это не является их хобби, несчастны. Есть много артистов, которые и выше прыгают, и техничнее. Терпеть не могу, когда я смотрю на танец и понимаю, как это сделать, не люблю трудяг на сцене, у которых все высчитано. Я Сальери в искусстве не люблю. В жизни, если я что-то начинаю и это с первого раза не получается интересно, то я за это не берусь. Когда люди на меня смотрят, я хочу, чтобы это выглядело легко и было видно, что я тоже получаю от этого удовольствие. Если я плачу, люди должны плакать вместе со мной. Мое глубокое убеждение, что театр – это прежде всего удовольствие.

В детстве вы увлекались кукольным театром и в результате сами стали мастерить куклы и их коллекционировать. А откуда пошло увлечение вышиванием?

Вышивать обожаю. Меня это очень сильно успокаивает. Я могу этим зарабатывать на жизнь. (Смеется). Я все могу. В основном я вышиваю салфетки и скатерти. Каждый раз, когда мы садимся пить чай дома у моих друзей, на столе появляется новая салфетка, вышитая кем-то из нас. Я научился этому в детстве. Моя няня сидела, пела песенки и вышивала. Она была украинка и очень хорошо это делала. Балетные туфли в Большом театре стоили 10 рублей. Мама не могла покупать мне для школы много туфель: в крайнем случае, две пары с месяц. А они рвались постоянно. Каждый вечер, когда я делал уроки, я штопал туфли – и так  восемь лет. Когда я пришел в театр и туфель появилось дикое количество, желание водить иголкой туда-сюда никуда не исчезло. Я стал вышивать. Это меня сильно успокаивает. Когда мне неспокойно я или пасьянс раскладываю, или вышиваю.

Какие книги вы читаете?

Я не люблю современную литературу, потому что с реальностью сталкиваюсь все время. Предпочитаю классическую литературу и часто возвращаюсь к тому, что читал раньше, еще в школе. Читаю по настроению. Я завидую тем людям, которые читают все подряд, все помнят и сразу вникают. У меня, к сожалению, такого дара нет.

У вас был перерыв в выступлениях после травмы. Сейчас вы опять танцуете?

Да, в середине апреля я  в паре с Ульяной Лопаткиной выступил в рамках VII Международного фестиваля балета “Мариинский” в спектакле “Баядерка” в Мариинском театре, затем проехался с гастролями программы “Русские сезоны. XXI век” по нескольким российским городам. В мае танцевал в спектаклях “Дочь Фараона” в Teatro degli Arcimboldi (Милан) в рамках гастролей Большого театра в Ла Скала и “Синий Бог” в рамках фестиваля “Черешневый лес” в театре Оперетты в Москве.