Неподражаемый Чарльз Диккенс
7 февраля 1812 года родился Чарльз Джон Гаффам Диккенс — великий английский писатель, классик мировой литературы.
14 июня 1870 года в Лондоне хоронили великого писателя. Чарльз Диккенс похоронен в Вестминстерском аббатстве. Среди тысяч англичан, пришедших проститься со своим любимым литератором, не было двух главных женщин в его жизни: жены — Кэтрин Диккенс и любовницы — Эллен Тернан.
Чарльз Диккенс родился близ Портсмута, в небольшом городке Лендпорт. Отец — Джон Диккенс — служил в Военно-морском казначействе. Несмотря на прозаическую работу, был он человеком веселым, добродушным, по-своему артистичным и не чуждым искусству. Во всяком случае, любительские домашние спектакли у Диккенсов были обычной практикой, и тут отцовскому любимцу Чарльзу не было равных.
Джон очень гордился актерскими талантами сына, водил его в театры, а также частенько брал с собою в пабы, где Чарли развлекал завсегдатаев куплетами и танцами. Мальчик и сам чувствовал, что у него здорово получается, и мечтал о карьере в театре. Публика и родители поощряли честолюбие маленького актера. Пройдет немного времени, и он напишет о своих «Очерках Боза»: «Это мои первые шаги — если не считать нескольких трагедий, написанных рукой зрелого мастера лет девяти и сыгранных под бурные аплодисменты переполненных детских».
Столь милые сердцу юного тщеславного актера аплодисменты резко оборвались, когда отец неожиданно разорился и попал в долговую тюрьму. К тому времени семья переехала в Лондон, и мама Чарльза решила, что ему пора помогать семье. Закончилось милое, безмятежное детство: 10-летнего Чарльза отправили работать на гуталинную фабрику Уоррена на Стренде.
Переход из мира фантазий, в которых пребывал этот чувствительный, хрупкий, влюбленный в себя ребенок, в жесткую действительность, к жестянкам с ваксой, в долгие дни, заполненные унизительным для него трудом и насмешками окружающих, перевернул сознание Чарльза и повлиял на всю его будущую писательскую деятельность, определив круг тем и пристрастий на долгие годы. В школу удалось вернуться, только когда отец получил наследство и расплатился с долгами.
Недолгая работа клерком в юридической конторе, короткий курс стенографии — и вот Чарльз уже строчит репортажи с дебатов в галереях парламента для Mirror of Parliament. Журналистика давалась ему легко. Неутомимость, энергия, иронический склад ума, юмор и живость изложения сразу выделили его из среды репортеров. Как нельзя кстати пришелся и всплеск интереса английской публики к прессе, вызванный оживлением политической и социальной жизни: росли тиражи газет, появлялись новые издания, хорошие репортеры были нарасхват. Литературная карьера Диккенса пошла в гору.
Героями его первых рассказов и скетчей стали обитатели лондонского дна. А после выхода в 1836 году первого сборника рассказов Чарльза появился и престижный заказ от издательского дома «Чепмэн и Холл» — ежемесячные серии рассказов с продолжениями. 20 тысяч слов на протяжении 20 месяцев гарантировали регулярные финансовые поступления.
Отныне Диккенс постоянно будет работать для изданий, предоставляющих ему возможность «сериализации» его произведений. Нетерпение зрителей, ожидающих продолжения диккенсовских историй, готовых скупать все издания, где он публиковался, работало лучше всякой рекламы.
Росла известность, имя «Диккенс» стремительно превращалось в бренд.
С появлением «Записок Пиквикского клуба» рухнули последние бастионы скептиков: за возможность от души похохотать англичане отдадут многое. Мистер Пиквик стал всеобщим любимцем — шляпы Пиквика, сигары Пиквика, пабы Пиквика наводнили Британские острова. Если первый тираж «Записок» насчитывал скромные 400 экземпляров, то последующие взлетели до 40 тысяч. Умелое дозирование фарса и патетики, комического и трагического вербовало в ряды поклонников писателя все новых и новых читателей.
Сам Диккенс называл свой метод «эффектом хорошо приготовленного бекона с прослойками». Неподражаемый «английский юмор» многим обязан одному из любимых писателей нации. Простое перечисление произведений Диккенса вызывает в памяти сонм героев, сформировавших не одно поколение британцев: «Большие надежды», «Холодный дом», «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Домби и сын», «Оливер Твист», «Лавка древностей», «Тяжелые времена», «Крошка Доррит», «Дэвид Копперфильд», «Повесть о двух городах».
Имена многих персонажей диккенсовских романов стали нарицательными, по его произведениям снято более 180 фильмов и телевизионных адаптаций, написаны мюзиклы, книги Диккенса любимы и читаемы по всему миру.
Полагают, что «Рождественская песнь» из известного одноименного цикла повестей писателя положила начало чисто английской «рождественской философии», и имя Диккенса в Англии неизменно ассоциируется с этим волшебным праздником. Теперь трудно поверить, что до 40-х годов XIX века Рождество в Англии вообще не праздновалось. Лишь во времена королевы Виктории на острове появился обычай украшать елку, исполнять рождественские духовные песнопения в публичных местах и на улицах, отправлять друг другу рождественские поздравления — на впервые начавших издаваться к празднику открытках.
Трогательные истории, рассказанные Чарльзом в этих святочных притчах, задуманных как проповеди нравственного очищения, обладали магической силой — они превратили Рождество в Англии в теплый праздник семейного единения, любви, сострадания, примирения и веселья. А также пиров, подарков, и щедрой благотворительности. Для самого же писателя «это была прежде всего возможность перед лицом высшего символа добра (а именно так он воспринимал христианство) задуматься над собственной жизнью и переосмыслить прошлое.
В канун и день Рождества Чарльз Диккенс оценивал прожитую жизнь и свои неудачи и отношения с близкими. Это и стало для многих поколений англичан примером того восприятия Рождества, которое со временем укоренилось в национальном характере», — считает куратор лондонского Музея Диккенса Софи Слейд.
Однако мысли, которые обуревали самого Диккенса в канун праздника, далеко не всегда были радостными. «Человек, который придумал Рождество» скрывал за фасадом главного прозаика викторианской эпохи и успешного общественного деятеля мучительные комплексы, страсти и душевные недуги. Было как бы два различных Диккенса — публичный и частный.
С карьерой все складывалось удачно: Диккенс не только стал первым писателем XIX века, живущим на доходы от своих литературных трудов, но и, говоря современным языком, настоящей звездой, сродни голливудским. Толпы людей приветствовали Чарльза на торжественных ужинах и встречах с читателями, а однажды почитатели даже разорвали на клочки его пальто — на сувениры. Случилось это в Америке, куда в 1842 году писатель отправился в шестимесячное турне.
«Ты бы видел, как тысячи клерков, священников и юристов заполнили улицы, не давая пройти и приветствуя «Неподражаемого», — писал Диккенс Джону Форстеру из Америки.
Этот шутливый эпитет, придуманный тогда писателем, превратился в прозвище. Слава и популярность, конечно, тешили самолюбие (даже ковбои запоем читали его романы у ночных костров!), но и причиняли немалые неудобства. Нередко, чтобы избежать назойливых почитателей, Диккенс покидал учреждения через черный ход.
Когда в последние годы жизни писатель стал практиковать публичное чтение своих романов, люди с вечера занимали очередь, чтобы купить билет, а полиции приходилось ставить оцепление — чтобы избежать давки. «Неподражаемый» со свежим цветком в петлице стоял на сцене и читал — нет, не читал (он помнил все свои романы наизусть), а преображался в созданных им героев. Нереализованные в юности актерские способности выплескивались в мощном феерическом представлении. Говорят, между писателем и слушателями устанавливался мистический контакт, и Чарльз Диккенс вводил публику в состояние транса.
Впрочем, театр в жизни Диккенса все-таки имел место: он создал собственный любительский театр, где ставил пьесы Джонсона и Шекспира, выступая одновременно режиссером, бутафором, суфлером и ведущим актером. Спектакли его труппы с успехом шли по Англии, а в одном из них — поставленном по водевилю, написанному писателем, сам он исполнял сразу шесть ролей: глухого пономаря, лакея, пешехода, ипохондрика, адвоката и старой дамы.
Нет, не карьерные проблемы тревожили писателя — душевные терзания рождали перипетии личной жизни, которая с самого начала не заладилась. Сначала унизительный отказ Марии Биднелл — юной дочери банкира, пустой взбалмошной барышни, в которую Чарльз был пылко влюблен. Отец девушки, узнавший о банкротстве Диккенса-старшего, указал юноше на дверь.
Затем женитьба на Кэтрин Хогарт, дочери приятеля, журналиста Джорджа Хогарта. И вновь, как и в ситуации с Марией, неуемная фантазия Диккенса сыграла роковую роль: он видел не столько реальную Кэтрин, сколько нарисованный его воображением образ, а семейную жизнь представлял в виде идиллии любви и дружбы.
Впрочем, в первые годы их брака Чарльз Диккенс испытывал к жене горячую привязанность. Ее преданность, мягкость и добросердечие служили ему надежной опорой в жизни. Правда, сестра Кэтрин — юная Мэри все больше притягивала его своей невинностью и живым веселым нравом. Неизвестно, как долго он сопротивлялся бы своему влечению, если бы девушка скоропостижно не умерла от сердечного приступа на руках Чарльза. Диккенс глубоко переживал эту смерть и даже завещал похоронить его в могиле Мэри.
Со временем у Чарльза все больше стали проявляться черты домашнего деспота: когда он работал, все в доме замирало, когда желал веселиться — комнаты заполнялись гостями. При этом Кэтрин, хронически беременная (у Диккенсов родилось 9 детей) и поэтому часто недомогавшая, должна была неизменно оставаться жизнерадостной и участвовать во всех забавах. Кроме того, Чарльза постоянно обуревали страхи: постоянная тревога за здоровье детей и ужас, что им придется испытать те же унижения, что выпали на его долю в детстве.
И, несмотря на то, что финансовое положение писателя вовсе не было плачевным, боязнь нищеты заставляла его работать с колоссальным напряжением и надрывом.
Эта же боязнь и какое-то постоянное состояние возбужденного беспокойства лихорадочно гнали его с одного места на другое.
По настоянию Чарльза многодетная семья постоянно переезжала, при этом мнение Кэтрин, тянувшей на себе все тяготы домашних дел, во внимание не принималось. Кэтрин была стойкой женщиной, никогда не жаловалась, однако ее послеродовые депрессии и болезни все больше раздражали Чарльза. Да выглядела она теперь не слишком привлекательно — обрюзгшая, тяжелая.
Диккенс стал поглядывать налево. При этом, как человек викторианской эпохи с ее идеалами добропорядочного семьянина, испытывал чувство вины и оттого еще больше терзался, срывая досаду на семье.
Двойственность его натуры проявлялась и в отношениях с детьми, о которых он то нежно заботился, то совершенно охладевал. Первый открытый бунт жены, потребовавшей порвать отношения «с другой женщиной», потряс Диккенса, и он подчинился ее требованию: перестал проводить «терапевтические сеансы» с Августой де ля Руа, которую лечил «энергетическими флюидами» от психического расстройства. В ту пору Чарльз увлекся месмеризмом и обнаружил у себя сильную энергетику, способную подавлять чужую волю.
Как бы то ни было, отношения между супругами не улучшились. Чарльз Диккенс пригласил в дом другую сестру жены — Джорджину, которая напоминала ему умершую Мэри. Затем в его жизни появилась 18-летняя актриса Эллен Тернан. По собственному признанию Диккенса, он «помешался» на девушке. Чарльз велел служанке разделить семейную спальню ширмой, а Кэтрин — уехать во Францию, оставив его с детьми и Джорджиной.
Кэтрин глубоко страдала, но медлила. Лишь найдя браслет, купленный Чарльзом для Эллен, она со старшим сыном в истерике уехала к родителям. Остальных детей Диккенс ей забрать не разрешил. Он и видеться им не позволял, и только старшие дочери изредка навещали мать.
Всех перипетий этой запутанной семейной истории не перескажешь. Был там и визит к врачу, чтобы доказать девственность Джорджины, и яростное письмо-исповедь Диккенса, опубликованное в еженедельнике «Домашнее чтение»: изменив своему правилу тщательно скрывать личную жизнь, он выдал читателям собственную версию их семейной драмы, возложив всю вину на Кэтрин. Друзья встали на сторону жены — он им этого никогда не смог простить.
Не был Диккенс счастлив и с Эллен, хотя никогда бы в этом не признался. Их роман, длившийся 14 лет, состоял из метаний писателя между домом, в котором он обитал с Джорджиной и детьми, и редакцией, городов, в которых выходил на сцену, и тайных визитов к любовнице: Чарльз снял для Эллен и ее матери дом.
В конце концов Тернан, которая была младше писателя на 27 лет и никогда не теряла надежды выйти замуж, свела их отношения к минимуму, оставив Диккенсу удел покровителя и ментора. Именно в такой роли прибыл 58-летний Чарльз к Эллен 8 июня 1870 года — эта встреча оказалась последней. Потерявшего сознание писателя Эллен доставила в экипаже домой, к Джорджине, там он и скончался на следующий день, так и не приходя в сознание. Тайну последних слов писателя Эллен унесла с собой.
Впрочем, разве это важно? Мир, который создал Чарльз Диккенс в своих книгах «Неподражаемый», остался жить, вдохновляя писателей, столь непохожих и самобытных, как Достоевский и Шоу, Пруст и Кафка, Конрад и Ивлин Во, а с ними и читателей всего мира.
