Неизвестный Таир Салахов

Таир Теймурович Салахов, или Таир Теймур-оглы, как зовут его в родном Азербайджане, прекрасно смотрелся в зале аукционного дома «Сотбис» на Нью-Бонд-стрит. Статный аксакал поприветствовал собравшихся – посмотреть его ретроспективную выставку «Неизвестный Салахов» пришли несколько сотен гостей, среди которых были и посол Азербайджана в Великобритании Фахраддин Гурбанов и глава «Сотбис» лорд Полтимор.

Один из основоположников «сурового стиля», вице-президент Российской академии художеств, а для нового поколения – отец художницы и галеристки Айдан Салаховой, в ноябре отметил 82-й день рождения. По произведениям можно было проследить всю жизнь – вот все оттенки серого в работах 50-60-х, герои вроде политически правильные – нефтяники, рыбаки, ремонтники, а дух совсем не как в парадной живописи соцреализма; портреты известных людей, с кем свела судьба, – Мстислава Ростроповича, Дмитрия Шостаковича, Кара Караева, Максимилиана Шелла, Германа Гессе.

Таир Салахов родился в Баку. Получить образование сыну репрессированного «врага народа» было непросто, однако уроженец Баку и поступил в художественное училище им. А. Азим-заде, и смог в 1957 году окончить Московский государственный художественный институт им. В. И. Сурикова. Спустя двадцать с небольшим, в 1984 г., он стал заведовать кафедрой живописи и композиции этого института. За графичный «суровый стиль» его критиковали. Несмотря на это, Таир Теймурович постоянно участвует в крупных выставках, в том числе и международных. Судьба Т. Салахова интересным образом изменилась с «вхождением во власть», о котором он скромно умалчивает. «Товарищи доверили», – говорит он. А доверили ему – ни много, ни мало – должность ответственного секретаря Союза художников Азербайджана (1960 –1961). Работал хорошо – а иначе как объяснить, что в 1973 году он занял должность первого секретаря правления Союза художников СССР? Такая должность давала многое – например, незнакомую многим советским гражданам возможность путешествовать по миру. Или приглашать в СССР культовых художников – Э.Уорхола, Ф. Бэкона, Гильберта и Джорджа. Сегодня в длинном списке его званий часто упоминается «почетный член» – с опытом Т. Салахова считается Международная ассоциация изобразительных искусств ЮНЕСКО, Международная федерация художников России, Академия изящных искусств Азербайджана, Академия художеств Кыргызстана, Общество деятелей изобразительных искусств Австрии, Союз художников Германии, Академия искусств Франции. За таким «иконостасом» разглядеть человека сложно – так кто он, «неизвестный Салахов»?

»Таир Теймурович, кому пришла в голову идея организовать вашу выставку в здании аукционного дома «Сотбис»?

Я азербайджанец и приехал в Лондон на фестиваль азербайджанского искусства «Бута» по приглашению его организатора Насиба Пириева. На фестиваль собрались и пианисты, и исполнители мугамной песни (мугам – наш древнейший музыкальный жанр, шедевр устного наследия); организовали и выставку фотографии, и выставку традиционного прикладного искусства. Устроители фестиваля – люди молодые, с большим энтузиазмом, а это надо поддерживать. В его голосе было столько жара, столько убежденности в нужности такого мероприятия, что я не мог сказать «нет». И результатом я доволен. Пусть и не все работы удалось привезти вовремя, но столько людей смогли встретиться, пообщаться, может быть, что-то понять о культуре и традициях Азербайджана.

» Что такое мероприятие и, в частности, ваша выставка могут принести жителям Лондона?

Это форма гуманитарного обмена. Вот во Франции проходят Дни России, а в России – Дни Франции. Люди общаются и говорят не о деньгах, не о политике, а о музыке, живописи, кино – разве это не прекрасно? Это важно для здорового менталитета народа. На моей выставке те, кто знает и любит искусство Азербайджана,  лишний раз собрались вместе, кто не знает – познакомились с ним. Вот в Советский Союз в начале 60-х гг. приехал Лоренс Оливье, привез спектакли «Отелло» и «Король Лир», и так мы впервые познакомились с английским театром. Это было замечательно – те, кто знал Шекспира, заново познали его, посмотрели, как именно были сделаны эти спектакли, его режиссуру.

» Вы на протяжении десятилетий были председателем Союза художников СССР. Вас можно назвать «художником во власти»?

Во власти – это те, кто к ней рвется. А я там оказался по желанию моих коллег-художников, которые избрали меня на этот пост. Кто-то старался держаться подальше от власти, открыто ее не признавать, а во мне не было такого антагонизма. Я пытался оправдать доверие своих коллег.

» Но вот ваш коллега, друг, с которым вы вместе жили в общежитии и учились, – Илья Кабаков – вступал в оппозицию с властью.

Поймите, Кабаков занимался своим творчеством. Его не понимали – он не протестовал и не сбегал, просто пытался как талантливый художник отстаивать право на собственное видение в искусстве. В основном конфликт вызывало его стремление продвигать только свое направление, а чиновникам нужен был соцреализм. А как можно искусственно добиваться господства одного направления? Это противоестественно: у нас есть народные традиции в искусстве, есть классика, есть искусство, которое родилось в дни революции, в 20-30-е гг. – главное, чтобы все направления сосуществовали. Я заметил, что в современном искусстве каждое направление хочет довлеть над другими. А Кабаков выставлял произведения на Западе, и в 1982 г. мне предложили исключить его из Союза художников. Как можно было утвердить такое решение?

Я вплоть до отставки готов был бороться, не боялся – я уже все видел к тому времени. Я знал Кабакова как человека, как художника – было бы противоестественно его исключить. Если вы говорите, что я был во власти, значит, власть могла выходить в оппозицию к самой себе.

» Каково ваше отношение к коммерциализации искусства? А может, в этом ничего нового и нет?

У нас в стране работает новая экономика, новый подход к организации отношений. А все в жизни взаимосвязано – экономика распространяется на все сферы. Конечно, кто-то конъюнктурит: популярно стало такое-то течение, значит, будем работать в нем, сделаем на моде деньги. Но это ведь неоригинально. По моему мнению, конъюнктура конъюнктуре рознь. Главное – чтобы было написано талантливо, а там из подражательства что-то свое толковое может вырасти. Многие выдающиеся художники создавали свои шедевры на заказ и менее талантливыми от этого не стали. Художнику не обязательно жить в нищете. Искусство и деньги – понятия, идущие рука об руку с незапамятных времен. Но современный подход – смотреть на искусство в первую очередь как на объект инвестиций, создавать искусственные рынки – мне претит.

» Во время пребывания в должности главы Союза художников СССР вы помогли организовать много интересных выставок, например, Фрэнсиса Бэкона, Гильберта и Джорджа, Розенквиста. Как удалось протащить такие авангардные течения через железный занавес между СССР и Западом?

Тогда необходимо было знать, что делается в мировом искусстве, и изучать его не по репортажам и репродукциям, а вживую. С Робертом Раушенбергом я, например, встретился в Москве – он обходил организации, узнавая, кто бы помог в организации выставки. У этого художника было огромное желание показать свое творчество в столице СССР, в этом закрытом пространстве, чтобы огромная часть планеты о нем узнала. Я считаю, он шел на огромный риск, ведь такое искусство вполне могли не принять. Вот он и предлагал всем подряд организовать его выставку, но никто не реагировал – либо боялись, либо не понимали. А я подписал с ним соглашение, и выставка состоялась.

» Вам пришлось как-то оправдывать их присутствие в России?

Мое положение давало определенные привилегии и одновременно накладывало обязанности. С одной стороны, я мог принимать решения такого рода, с другой – брал на себя ответственность как художник, как гражданин, как человек. Я не мог уподобиться функционерам, которые гнули линию партии и просто не воспринимали искусство, которое с ней расходилось. Я приглашал художников с разными концепциями, но все равно это были лидеры целых направлений, о которых мы должны были знать, чтобы двигаться дальше.

» Вы стали известны в какой-то мере и благодаря портретам, в том числе и известных людей. Это был стратегический шаг или как художник вы питали особую склонность к портретному жанру?

Я думаю, у меня портреты неплохо получались. Я хорошо сходился с некоторыми людьми, чувствовал их. Чаще всего вспоминают написанный мной портрет Мстислава Ростроповича. Я присутствовал на его концерте в Париже, когда исполнялось 200 лет Академии искусств Франции, мы еще не были знакомы. Он давал очень серьезный концерт, и тогда у меня родилась идея написать его портрет. Встретились мы только через три года в Баку, откуда он родом. Я ходил на его мастер-классы, наблюдал, как он общался с людьми, смотрел его и во фраке, и без фрака. Я хотел написать знаковую картину, по которой о нем могли бы через поколения судить люди, может быть, и незнакомые с творчеством этого гениального виолончелиста.

» А вот Пьер Карден назвал вас гением. Вы его портрет тоже удачно нарисовали?

Он переборщил – он и сам гений… Я не рисовал его портрет, но он приезжал на мой юбилей, заходил в мастерскую. По-моему, тогда он и высказал такое лестное мнение. Скажу вам, что он сильно переоценил мои возможности.

» Есть такое выражение, что все мы родом из дет-ства. Ваше пришлось на суровые 30-е годы. Какой отпечаток они оставили на вас?

Моей семье пришлось пережить нелегкое время – моего отца репрессировали, правда, впоследствии оправдали. Это была настоящая трагедия для всех нас – матери, пятерых детей. Понимаете, в один день – 29 сентября 1937 года – отца просто не стало. И ведь двадцать лет, с 37-го по 57-й, к нам в дом никто не приходил – все боялись. А затем был развенчан культ личности, и стали потихоньку рассматривать дела репрессированных. Отец был обвинен по четырем тяжелейшим статьям и расстрелян 4 июля 1938 года. А нам говорили, что он жив. Как детям «врага народа» нам приходилось несладко, это была тяжелейшая ситуация. Отношение было предвзятое – например, за правдивую запись в графе «отец» при поступлении в институт не брали. Главным желанием за эти двадцать лет было очистить имя отца и дать какую-то надежду матери, дать ей веру в то, что отец наш был нормальным человеком, а не тем, кого из него сделала пропаганда.

» А разве после такой семейной трагедии у вас не возникло отвращения к власти?

У меня не было озлобленности. Людям, которые хорошо знакомы с историей Советского Союза, известно, что реформы шли и сверху тоже, не все были подлецами. Многие понимали, что такое свобода, демократия и что на самом деле значил сталинский режим. Конечно, в то же время реформы шли и снизу – это были люди, которые сопротивлялись власти.

» В отличие от многих из них вы-то могли ездить за границу!

Да, тогда существовала целая структура, которая решала, кому дорога открыта, кому – нет. Эти выездные комиссии. Я ездил в силу должности. Первый раз я поехал по творческому обмену в Чехословакию.

» А что произошло после перестройки?

Были на самом деле интересные выставки. Союз художников СССР входил в Международную ассоциацию классических искусств под эгидой ЮНЕСКО. Мы не жили изолированно. И падение занавеса пробудило громадный интерес к нам – это было взаимно. На административном уровне мы участвовали в заседаниях в Штутгарте, в Финляндии, Норвегии, Багдаде. Устраивали ответные – в Москве, Ленинграде, на юге – в районе Пицунды и Сочи. Результатом стали соглашения по обмену – и это была не пустая формальность. Откуда, думаете, появились выставки Раушенберга, Розенквиста и Шемякина?! В отношении последнего я помог восстановить историческую справедливость, которую в какой то момент развития Советского Союза стали игнорировать. После лет культурной блокады хотелось показать всю широту мирового искусства – задача тяжелейшая, но решаемая. И тогда шла обойма таких выставок. Например, сорок нью-йоркских художников, в числе которых Энди Уорхол, Джаспер Джонс, приехали на показ в Москву в 1987 году. Это было огромное счастье, когда советские художники пожимали руки своим нью-йоркским друзьям. А наши встречи с израильскими художниками, когда еще не было дипломатических отношений! Выставку надо было везти рейсом Москва – Дюссельдорф – Иерусалим, а не напрямую. С Англией в 1998 году были сложные дипломатические отношения, но выставка Бэкона-то состоялась. Потому что тогда речь шла не только о том, чтобы показать Бэкона, а представить Англию в Российской Федерции. Вопрос заключался не только в личности художника, а в том, чтобы устранить барьеры в общении людей. Интерес был взаимный, и после перестройки впервые начался такой интенсивный обмен.

» Административная работа отнимала много времени от основного занятия художника – собственно живописи. Вы не думаете, что достигли бы в живописи куда больше, если бы забыли про властные структуры?

У каждого своя судьба. Я прожил интересную и полезную жизнь, жалеть не о чем. Знаете, когда делегаты конгресса меня выдвигали на должность главного секретаря Союза художников, я отказывался. Но меня «настоятельно попросили» исполнять волю большинства. Такая нагрузка не помогла исполнить творческие планы. Просто планы со временем стали меняться. Я считал, что чем бороться с негативными явлениями извне, лучше самому вести дела и продвигать идеи, которые кажутся разумными и справедливыми.