Модильяни

«О ком бы человек ни говорил, он всегда говорит о себе»

Константин Мелихан

В сонме публикаций, книг, рассказов, киноверсий, небылиц и легенд о жизни Амедео Модильяни доля правды переплетается с фальсификациями, передёргиванием, упрощением; глубокие профессиональные исследования его творчества соседствуют с дилетантскими опусами, усердно поставляемыми на рынок. Так полюбившийся массам стереотип «художника-парии» не от мира сего, нищего, голодного провидца, озарённого вспышками вдохновения вперемешку с пьяными дебошами и приступами депрессии, далёк от реальной жизни. Да, всё имело место быть, но за частоколом мифов стоит истинный художник без засаленных штампов в угоду публике.   

«Всё здесь правда и всё здесь ложь. Правда, что Модильяни голодал, пил, глотал зёрнышки гашиша. Но объяснялось это вовсе не любовью к распутству или к искусственному раю. Ему вовсе не хотелось голодать, и он не искал мученичества. Может быть, больше других он был создан для счастья… Конечно, он мог бы писать портреты (и модные пейзажики, натюрморты), которые нравились бы и критикам, и заказчикам; у него были бы деньги, хорошая мастерская, признание. Но Модильяни не умел ни лгать, ни приспосабливаться; все встречавшиеся с ним знают, что он был очень прямым и гордым… Герой фильма и романов – это Модильяни в минуту отчаяния, безумия. Но ведь Модильяни не только пил в «Ротонде», не только рисовал на бумаге, залитой кофе, он проводил дни, месяцы годы перед мольбертом, писал маслом ню и портреты», – писал Илья Эренбург, долгие годы живший в Париже и друживший с художником, в своей книге «Люди, годы, жизнь».

Модильяни, ослепительно красивый, аристократически вежливый, страстный поклонник поэзии, читавший Данте наизусть; нищий, бесконечно менявший адреса, любовниц; пристрастившийся к алкоголю и наркотикам, перемещавшийся из студии в бары и кафе Монмартра; неутомимый рисовальщик, нередко продававший рисунки за тарелку спагетти или стакан вина; бродяга и непонятый гений, страдающий наследственным хроническим туберкулёзом и умерший в 35 лет от туберкулёзного менингита – стал легендой и символом парижской художественной богемы тех лет. Его драки с мужчинами из-за дам вошли в фольклор Монмартра. Все клише богемной личности в Модильяни воплощены с лихвой.

Пробиться сквозь этот ороговевший панцирь мифов-былей к сердцевине Модильяни-художника можно только через его работы. И тогда удивительным образом все эти щекочущие любопытство реальные и вымышленные слои отпадают, и ты остаёшься один на один с его портретами друзей, возлюбленных, прислуги, с его обнажёнными. Увидев их один-единственный раз, никогда уже не спутаешь с другими. Потому что Модильяни сам незримо присутствует в этих работах, узнаваем всегда и сразу; его творческая манера, живописный канон, идея соединяются в то, что дано очень немногим художникам – свой стиль.

В этом убеждает и открывающаяся в ноябре в лондонской галерее «Тейт Модерн» выставка «Модильяни» – самая крупная ретроспектива работ художника в истории Великобритании. Великолепно подобранное собрание из 100 произведений включает портреты, скульптуры, а также коллекцию из десяти ню.

Эти холсты с изображениями обнажённых женщин стали причиной скандала во время первой и единственной персональной выставки Модильяни, состоявшейся при жизни художника.

Было это ровно сто лет назад, в 1917 году, в парижской галерее Берты Вейль. Чтобы привлечь внимание к экспозиции, хозяйка галереи придумала маркетинговый ход – повесила в витрину несколько ню. Казалось бы, вполне рядовое для Парижа событие – где-где, а уж тут наготой на холсте никого не шокируешь. Так нет же – собралась толпа, с энтузиазмом обсуждающая картины в окне. Как назло, местный комиссар полиции проживал в доме напротив, и, когда возмущённые обыватели бросились к нему с жалобой, приказал закрыть выставку с формулировкой «за грубую непристойность».

Куратор «Тейт» рассказывает, что «современников Модильяни возмутило не то, что женщины были написаны обнажёнными – художники рисовали обнажённую натуру на протяжении столетий – их возмутил факт присутствия в изображении волос на лобке. В те годы отношение к волосам на женском теле (кроме головных, разумеется) было настолько отрицательным, что дабы избавиться от них, дамам даже рекомендовали облучение». Комиссар полиции разрешил возобновить показ выставки лишь после того, как провокационное полотно убрали с витрины. Кстати, рассказывают, что тот же комиссар купил тогда в галерее работу Модильяни и впоследствии продолжал приобретать произведения художника, собрав целую коллекцию, благодаря которой на старости лет сделался миллионером. Впрочем, за достоверность этой истории не поручусь.

«Жизнь – это дар немногих многим, тех, кто знает и умеет, тем, кто не знает и не умеет»

Модильяни

Всё в судьбе Модильяни кажется доведённым до крайности. Даже его появление на свет произошло при драматических обстоятельствах. Амедео родился в 1884 году в итальянском городе Ливорно, как раз в тот день, когда в дом его родителей, еврея-коммерсанта Фламиния Модильяни и Евгении Гарсен, явились чиновники – забирать описанное за долги имущество. Для Евгении это было полной неожиданностью: муж-банкрот предпочитал не посвящать её в свои дела.

Правда, оставалась одна маленькая лазейка: по старинному итальянскому закону, кровать роженицы и имущество на ней конфискации не подлежали. Так что домочадцы поспешно снесли туда всё, что оставалось ценного в доме. Лёжа в заваленной одеждой и вещами кровати, Евгения терзалась невесёлыми мыслями по поводу будущего своего ребёнка – такое дурное предзнаменование не могло быть случайным. Что, к сожалению, и сбылось.

Евгения, родом из семьи интеллектуалов, получила хорошее образование, знала несколько иностранных языков, и, по-видимому, была наделена особой проницательностью. Когда Дэдо (так Амедео – младшего из четырёх детей – называли в семье) исполнилось 11 лет, и он только что оправился от едва не стоившего ему жизни плеврита, мать записала в своём дневнике: «Характер этого ребёнка ещё не достаточно сформировался, чтобы я смогла высказать о нём определённое мнение. Посмотрим ещё, что разовьётся из этого кокона. Может быть, художник?»

Ещё одно сбывшееся предсказание. Амедео учится живописи в Ливорно, Флоренции, изучает скульптуру в Венеции. В начале XX века все дороги не вели больше в Рим: искать и прокладывать новые пути в искусстве нужно было в тогдашней столице авангарда – Париже. Так, в 1906 году в колонии молодых художников, поэтов, литераторов, актёров, обитавших на Монмартре, появился 22-летний Модильяни.                                                                                                              

Пабло Пикассо, Фернан Леже, Гийом Аполлинер, Блез Сандрар, Жан Кокто, Альберто Джакометти, Марк Шагал, Хаим Сутин, Макс Жакоб, Александр Архипенко, Робер Делоне – все они были здесь: в кафе «Ротонда», в кабачке «Проворный кролик»; ютились в мансардах или крошечных, приспособленных под мастерские кельях-сотах огромного нелепого пятиугольного строения, метко названного «Улей». Оказавшись в самом центре этого гудящего идеями роя экспериментаторов-авангардистов, Модильяни, тем не менее, не примыкает ни к одному из входящих в моду течений – его не влекло ни неистовство цвета фовистов, ни маниакальное разложение мира на фрагменты у кубистов, ни агрессивность футуристов. Его трудно поместить на полочку какого-то направления, хотя косвенно художник испытал влияние многих. Модильяни был ближе к примитивному искусству Африки и Океании, которое тогда открывали для себя европейские художники; довольно сильное воздействие на него оказало творчество Гогена и особенно Сезанна. При этом в подсознании художника всегда жили творения мастеров эпохи Возрождения: Боттичелли, Гирландайо, Тициана –годы учёбы в Италии оставили след на всю жизнь. Бесспорно одно: в творчестве Модильяни всегда оставался самим собой.

 «Творить, как Бог, владеть, как король, работать, как невольник»                                      

Модильяни

В Париж Модильяни приехал, чтобы заниматься скульптурой. И ещё больше утвердился в этом решении, повстречавшись с румынским скульптором Константином Бранкузи, оказавшим огромное влияние на развитие скульптуры XX века – Модильяни многому у него научился. Восторгался египетскими рельефами, изучал античное искусство, африканский примитив. Плоские вытянутые лица, длинные шеи, «слепые глаза» его вырезанных из камня скульптур этого периода вызывают в памяти африканские маски.

Модильяни мыслил себя как скульптор и оставался им даже в своей живописи и графике, к которым серьёзно обратился в 1913 году. Занятия скульптурой пришлось оставить: камень стоил слишком дорого, да ещё мучил кашель от разъедающей лёгкие каменной пыли. Огромное напряжение от физической работы оказалось непосильным: однажды зимним днём он упал на улице без сознания.

Выписавшись из госпиталя, Моди (так сократили его длинную итальянскую фамилию парижские друзья, что придало имени зловещий оттенок: «моди» в переводе с французского означает «проклятый судьбой; демон») снял помещение на бульваре Распай и сложил там все непроданные головы. Ходили даже слухи, что он утопил несколько своих скульптур…

Жизнь Моди настолько тесно переплетена с его творчеством, что писать о них по отдельности просто невозможно. Большинство написанных им портретов – люди, которых он знал, с кем дружил, общался – поэты, художники, арт-дилеры, скульпторы, писатели.

Беатрис Хастингс, состоятельную английскую писательницу, критика и поэтессу, жившую в Париже, Моди повстречал в 1914 году. Их двухлетний роман был бурным и неистовым, но обречённым на короткое бытие – слишком уж яркой личностью и заводным темпераментом обладал каждый, чтобы прожить жизнь ладком да мирком. Частые конфликты между любовниками вызывали не столько альковные похождения Беатрис (она слыла женщиной свободной, бисексуалом). Стычки между ней и Модильяни (с настоящими сражениями и битьём горшков) происходили по вопросам, касающимся творчества. Как бы то ни было, Модильяни написал 14 портретов своей любовницы. Многие критики сходятся во мнении, что именно в те годы, когда они были вместе, художник работал наиболее плодотворно, а его стиль развился и определился.

Моди всегда пользовался успехом у женщин, и было их в жизни художника великое множество. Но, говорят, он всё ждал единственную, которая станет его вечной, настоящей любовью.

Девятнадцатилетнюю студентку Жанну Эбютерн Модильяни встретил, когда ему было 33. Жанна, Кокосовый орех (так девушку называли за контраст белоснежной кожи и тёмно-каштановых волос), стала для Моди ангелом-хранителем. Хрупкая, нежная, почти ребёнок, она оказалась способной на любовь и преданность такой силы, что её не смогли поколебать ни упорное сопротивление их союзу её респектабельной и строгой католической семьи, ни постоянное безденежье. Ни измены Моди. Ни его нервозность и раздражительность, приступы депрессии и отчаяния: родилась дочь, нужны деньги, а работы по-прежнему не продавались. Ни то, что, невзирая на катастрофически ухудшающееся здоровье, он продолжал пить, курить, нюхать гашиш. Даже смерть Моди оказалась не способной победить любовь Жанны: не мысля без него своей жизни, на рассвете следующего дня она выбросилась из окна пятого этажа, разбившись насмерть. Была она на девятом месяце беременности их вторым ребёнком…

Лишь десять лет спустя семья Жанны дала разрешение перенести её прах с маленького кладбища за городом в могилу её любимого Моди. На стоящей на могиле плите добавили новую надпись: «Жанна Эбютерн… Верная спутница Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним».

Сестра Моди Маргарита воспитала их дочь Джин, которая написала впоследствии книгу об отце «Человек и миф».

Модильяни написал 25 портретов Жанны. Это одни из самых глубоких, проникновенных полотен художника. Её любовь, покорность, жертвенность, изящество и женственность Моди воплотил с захватывающей дух нежностью и печалью.

Утверждают, что Модильяни никогда не рисовал близких и друзей обнажёнными. Его длительные связи были слишком сложными и мучительными. Срабатывало некое табу – он не мог изобразить Беатрис или Жанну в великолепии наготы. Но и профессиональных натурщиц не любил. Или не имел денег, чтобы им заплатить. Моделями для ню у него были горничные, официантки, прислуга, молочницы – их пышущие здоровьем тела контрастировали с его болезненной худобой.

Задорный флирт со смертью в духе «конца века» закончился, когда художник осознал, что умирает. Но успел трансформировать боль в энергию жизни в своих обнажённых. Здесь доминирует плоть. «Писать женщину – значит обладать ею», – говорил Моди. Он словно бросает эти обнажённые тела нам в лицо: между ними и зрителями нет композиционного или перспективного барьера. Откровенная, неприкрытая эротичность поз, отсутствие индивидуальных характеристик превращают деперсонифицированных героинь картин в знаки, эротические символы. Плотные, звонкие, горящие краски придают полотнам звенящее напряжение.

В отличие от хаоса и беспорядка личной жизни, мир в работах Моди полон ясности и простоты. Часто в его портретах видим людей, погружённых в свои мысли, но одновременно их взгляд прямо из глубины сердца направлен на нас. То же чувство возникает от немногих дошедших до нас фотографий Моди: художник пристально смотрит нам в глаза, и в то же время – в себя. Женские портреты Модильяни словно объединяет некое фамильное родство: лебединые вытянутые шеи; миндалевидной формы глаза, нередко лишённые зрачков; покатые плечи; плавные, изящные изгибы тел. Он как будто ищет некий архетип женщины.

«Человек – вот что меня интересует. Человеческое лицо – наивысшее создание природы. Для меня это неисчерпаемый источник».

Амедео Модильяни

Modigliani                                                                                                                          

23 ноября 2017 – 2 апреля 2018                                                                                                   

Tate Modern                                                                                                                           

Bankside, London SE1 9TG