Customise Consent Preferences

We use cookies to help you navigate efficiently and perform certain functions. You will find detailed information about all cookies under each consent category below.

The cookies that are categorised as "Necessary" are stored on your browser as they are essential for enabling the basic functionalities of the site. ... 

Always Active

Necessary cookies are required to enable the basic features of this site, such as providing secure log-in or adjusting your consent preferences. These cookies do not store any personally identifiable data.

No cookies to display.

Functional cookies help perform certain functionalities like sharing the content of the website on social media platforms, collecting feedback, and other third-party features.

No cookies to display.

Analytical cookies are used to understand how visitors interact with the website. These cookies help provide information on metrics such as the number of visitors, bounce rate, traffic source, etc.

No cookies to display.

Performance cookies are used to understand and analyse the key performance indexes of the website which helps in delivering a better user experience for the visitors.

No cookies to display.

Advertisement cookies are used to provide visitors with customised advertisements based on the pages you visited previously and to analyse the effectiveness of the ad campaigns.

No cookies to display.

Выставки

Метаморфозы пейзажа: От Коро до Моне

 

Летний день на Трафальгарской площади. Орды туристов, торопливый ритм людского муравейника, поток машин, какофония звуков мегаполиса… Контраст между этой крикливой суетой и мирной гармонией лесов и небес в залах выставки пейзажа в Национальной галерее был просто оглушительным. Пришлось постоять несколько минут, чтобы прийти в себя и войти в поток этого неторопливо текущего времени, принять его завораживающий ритм и погрузиться в зеленые дали.

Время для выставки «От Коро до Моне», исследующей эволюцию пейзажного жанра, кураторы Национальной галереи в Лондоне выбрали идеально. Разгар лета, так хочется вырваться из пыльного шумного города и, вместо того, чтобы по утрам обливаться потом в раскаленных душных вагонах метро, оказаться на морском берегу или под прохладными сводами леса. Наверное, так же, около двух веков назад, художников достало сочинение надуманных идеальных пейзажей в четырех стенах пропахших красками студий, и они отправились писать природу с нее самой, а не из ума. На пленэр то бишь. А если серьезно, то, конечно же, эволюция пейзажного жанра обусловлена не только прозой быта, и устроители выставки сумели достойно это показать на основе галерейной коллекции французской пейзажной живописи XVIII – XIX столетий. 90 полотен ведущих мастеров отражают метаморфозы этого жанра – от ранних работ пионеров пленэрной живописи до первой выставки импрессионистов 1874 года. Особый акцент экспозиции – произведения художников барбизонской школы: Теодора Руссо, Жана Франсуа Милле, Нарсиса Виржиль де ла Пенья, Шарля Добиньи.

Барбизон – тихая маленькая деревушка, приютившаяся на окраине Фонтенбло – загородной королевской резиденции близ Парижа. Как это нередко случается в истории, ничем не примечательное место становится ареной событий, меняющих привычный ход вещей. Именно в провинциальной тиши Барбизона произошло событие, ставшее ключевым звеном в цепи развития искусства. Художники родившейся здесь живописной школы разбудили дух импрессионистов, а те в свою очередь навсегда изменили сам ход осмысления искусства.

В начале XIX века чистая пейзажная живопись во Французской академии не занимала первых строчек в иерархии жанров. Скорее, ей отводилась вспомогательная роль фона в композициях на античные, исторические или героические темы. Мертвечина официального искусства с его надуманными классическими композициями раздражала многих художников молодого поколения – пропахшие плесенью и покрытые паутиной веков правила составления композиции, рисунка, живописи явно устарели.

С другой стороны, приобретала популярность философская теория Жан-Жака Руссо, идеи свободного, «естественного» человека и возвращения к природе – в противовес веку индустриализации с его металломеханическими монстрами, грозящими подавить гуманистические корни цивилизации. Вознесение патриархально-крестьянского быта, максимально приближенного к природе, как истинного эталона жизни будущих поколений вызывало отклик у многих художников барбизонской школы. Ее основателем считают другого Руссо – Теодора. Теодор Руссо, один из пионеров пленэрной живописи, с конца 1820-х с упоением пишет непритязательные сельские виды, улочки провинциальных городов, много путешествует по Франции и Швейцарии. Однако его картина «Спуск коров с высокогорных пастбищ Юры» обыденностью сюжета так оскорбила консервативных членов жюри парижского Салона, что те не только не приняли полотно на выставку, но и сочли поведение художника вызывающим – в итоге путь в Салон ему был перекрыт на 13 лет вперед.

Нет худа без добра – обиженный Руссо отправляется подальше от столичных снобов в Барбизон. Вскоре к нему присоединяются единомышленники – Жан Франсуа Милле, Нарсис Виржиль де ла Пенья, Жюль Дюпре, Шарль Добиньи и другие. Родилась барбизонская школа.

Рядом, насколько мог охватить глаз, раскинулся лес Фонтенбло – 42 акра деревьев, перемежающихся лугами, болотами, ущельями. Для обитавших в Барбизоне художников лес был неиссякаемым источником вдохновения. Современник писал, что Фонтенбло вызывал у них такой восторг, что живописцы не могли работать: «гордое величие старых деревьев, непотревоженная красота скал и пустошей, запахи опьяняли их… Они были одержимы лесом». И особенно Теодор Руссо, работавший в лесу даже в пронзительно холодные зимние дни. Этот мастер, считающийся родоначальником «интимного пейзажа», очень переживал, что бурное развитие промышленности и туризма угрожает его любимым вековым дубам. Художник даже написал петицию Наполеону III, и тот объявил территорию заповедником.

Барбизонцы утверждали эстетическую ценность реальной природы Франции – вместо излюбленных классицистами величественных видов Италии писали реки и озера, горные долины, леса и поля, городки и деревеньки родной страны. Субъективности романтиков, наделявших природу драматическими эффектами, они противопоставляли простые пейзажные мотивы в их естественной красоте.

Вслед за малыми голландцами и английскими пейзажистами Ричардом Бонингтоном и Джоном Констеблем, парижская выставка которых в начале 1820-х произвела фурор в Париже, барбизонцы углубляются в передачу реальных деталей, оставляя на холстах непосредственный портрет живой природы.

Пикардия, Нормандия, Бургундия, Оверн, Дофине – художники стремились создать индивидуальные пейзажные мотивы, уйти прочь от нормативных схем; им хотелось передать все многообразие состояний природы, свет и воздух, показать, как связан с нею человек в своем ежедневном бытии. Интимные камерные пейзажи и широкие эпические полотна отражали увиденное через призму личного восприятия. Композиционно работы барбизонцев уравновешенны и естественны, а живопись сдержанна и нередко близка к монохромной, при этом отмечена богатством тонких валеров, цветовых и световых нюансов.

Академики поначалу относились к барбизонцам как к изгоям. Как писал французский чиновник от искусства граф Ньюверкерке, «это живопись демократов, тех, кто не меняет белья, кто хочет взять верх над людьми высшего света». Тот же Руссо смог вернуться в Салон лишь после февральской революции 1848 года, когда жюри было упразднено.

Другой барбизонец – Франсуа Милле создавал полотна на темы крестьянской жизни. «Я крестьянин и ничего больше, как крестьянин», – говорил этот художник, посвящавший свои картины поэзии природы и трудящегося в ее пространстве человека. «Искусство – это битва, в искусстве надо не щадить себя. Надо работать, как целая куча негров сразу» – эту фразу Милле произнес не ради красного словца: отец 9 детей, он неустанно трудился, оставив миру произведения, которые и многие годы спустя завораживали и гипнотизировали других художников. Так, знаменитый Ван Гог, боготворивший Милле, написал целый цикл полотен-подражаний мастеру.

Камиль Коро, один из наиболее сильных и своеобразных пейзажистов XIX века, всю жизнь пылал единственной страстью – к живописи и природе. Именно природу он приглашал к себе в студию после длительных прогулок, и, как писал художник, «вот тут-то и начинается мое безумие: с кистью в руках я ищу орешки в лесах моей мастерской, я слышу, как поют птицы, как трепещет от ветра листва, вижу, как струятся ручейки и реки, даже солнце восходит и закатывается у меня в мастерской». Камиль утверждал, что в природе не бывает двух одинаковых минут, она всегда изменчива соответственно с временами года, со светом, с часом дня. Похоже, природа платила Коро взаимностью: такой свободы, гармонии, чистоты, выразительности, непосредственности и лиризма в пейзаже мало кому удавалось добиться во всей мировой живописи.

О доброте Коро ходили легенды – каждый, в ком он видел профессионала, мог рассчитывать на его помощь. Стареющему живописцу и карикатуристу Оноре Домье Коро купил домик; долгие годы помогал вдове Франсуа Милле. А вот с импрессионистами, предшественником которых он являлся, отношения не складывались. Говорят, он всячески отговаривал своих горячих поклонников художников Камиля Писсарро и Берту Моризо участвовать в экспозициях этой «банды» – как он называл импрессионистов.

Я бы назвала выставку «Искатели правды»: кажущаяся легкость и непосредственность многих работ сродни той порхающей виртуозности в балете, за которой стоят часы упорного каторжного труда. Барбизонцы, а за ними импрессионисты впитывали в себя образы природы и времени в их сложных метаморфозах, изменчивости, многоликости и отражали динамику современного мира, визуализируя его.

Leave a Reply