Игорь Цуканов. От Саатчи к Саатчи
Предприниматель и коллекционер, филантроп и меценат, основатель культурного фонда Tsukanov Family Foundation
– Игорь, в январе в галерее Саатчи (Saatchi Gallery) открывается выставка «Champagne Life», которой с большим интересом ожидают все любители современного искусства. Одновременно с «Champagne Life» будут представлены «Откровения» Айдан Салаховой («Revelations»). Это уже далеко не первый проект, который вы готовите в галерее Саатчи. Почему именно в Саатчи и почему именно Айдан?
– С Чарльзом Саатчи у меня договор о партнерстве на шесть лет. За два года было две выставки: «Из-подо льда» («Breaking the Ice») и «Пост Поп-арт: встреча Востока и Запада» («Post Pop: East meets West»), которые прошли с большим успехом. Еще почти четыре года интенсивной работы впереди. Этот проект уже третий. Выставка Айдан Салаховой «Откровения» очень хорошо дополняет международный проект Чарльза Саатчи «Champagne Life» с участием женщин-художниц, который он сам курирует. Экспозиция займет два этажа галереи.
Мне показалось интересным объединить работы азербайджано-российской художницы с произведениями других мировых имен. Чарльз Саатчи – очень успешный и выдающийся арт-деятель, именно так выбрал ракурс в этот раз. Именно женщины.
Наше партнерство с Саатчи построено таким образом, что только от меня зависит, что я буду представлять. Галерея Саатчи на деле является не галереей, а скорее арт-центром. Проводимые здесь выставки привлекают огромное внимание лондонской (и не только) аудитории. При этом они не являются коммерческими: работы не продаются.
– Вы для себя ставите какую-то определенную цель, сотрудничая с галереей Саатчи?
– Моя цель – представить восточную Европу, скорее, даже страны из бывшего СССР в таком ракурсе, в котором здесь их еще не видели. К счастью, за несколько последних лет взгляд на эти страны уже изменился. Раньше искусство из России и связанных с ней стран воспринималось, скорее, как экзотика. Художники представляли собой некую историю политико-экономического режима, где подавлялась творческая свобода, поэтому возник андеграунд. Хотя, конечно, были выдающиеся художники, как Илья Кабаков и Эрик Булатов, которые вырвались из этого ракурса и стали международным брендом. Для меня главным было изменить эту точку зрения, показать, что художники из бывшего СССР работают в том же дискурсе, как и восточные, и европейские, и американские художники, включая концептуальное искусство, и поп-арт, и абстракционизм. Я все время старался привести русских художников в соответствие с теми определениями, которые здесь изучают студенты арт-школ и используют местные музейные кураторы. Это была и есть главная задача того, что я делаю.
– У вас есть четкое представление, как это нужно делать?
– Для того чтобы это делать правильно и привлечь внимание не только прессы, что очень важно, но и академического арт-сообщества в Лондоне, нужно, чтобы совпало несколько вещей: правильные время, место, масштаб и контекст. Мы должны собрать в единую точку много публики и сильную прессу. Об этом должны высказаться профессора, преподающие в арт-школах. Выставка должна войти в контекст арт-истории.
Галерея Саатчи – именно такое место, которое при этом еще и позволяет двигаться быстро. Это невозможно сделать с музеями, у них другие задачи. И сроки другие. С музейной средой контактировать быстро очень сложно. Если что-то делать в Лондоне, с точки зрения внимания к русской культуре, то надо обязательно делать что-то очень-очень большое. Если не делать это очень большим, то это будет полезный, но холостой выстрел.
– А со стороны Саатчи? В чем их интерес к такого рода сотрудничеству?
– Галерея, как мне представляется, довольна нашим сотрудничеством. Во-первых, с нее снимается вопрос, откуда приходит качественный материал. Они понимают, что партнер может принести хороший материал. Снимаются репутационные риски. А это очень важно.
Во-вторых, если партнер привлекает финансирование, что особенно приветствуется. И, в-третьих, возможность сделать масштабный мировой проект.
Сначала было довольно непросто, но сейчас все идет по отработанной схеме. И сейчас я, скорее, должен придумывать, что хочу сделать, каких художников выставить и как это все построить.
– У вас уже есть какие-то мысли по поводу новых проектов?
– Мне интересно делать то, что еще не делал никто в истории и мире. Например, сделать выставку contemporary art – современного искусства двух разных народов с близкой историей, соединив две культуры. К примеру, Армении и Турции, Азербайджана и Казахстана или России и Грузии. Надо найти какой-то диалог. Диалог искусства. И через это показать, что культура объединяет разные нации, становясь главным языком коммуникаций.
– Существует ли конкуренция между галереями? Можно ли говорить о конкуренции в арт-мире?
– Очевидно, есть. Везде есть конкуренция. Так устроен мир. Все со всеми конкурируют.
Если брать Лондон, который сейчас является главным арт-центром, то здесь безусловный лидер, как public institution (государственное учреждение) – это Tate. Они очень профессиональны. С 2000 года, когда они открылись, были сделаны совершенно невероятные вещи. Я их очень люблю. Это такой публичный институт, который делает все, как они считают правильным. Все клеточки заполнены.
С другой стороны, есть Галерея Саатчи (Saatchi Gallery), где все идет совершенно по-другому. В Саатчи я могу сделать глобальную выставку за 15 месяцев. В Tate выставки готовятся по четыре года. Разные скорости принятия решения. Все разное.
Эти два института смотрят друг за другом. Считается, что они не конкуренты, но все время посматривают друг на друга.
Когда я придумал выставку «Post Pop», просто придумал, я не знал, что они уже готовили свою «The World Goes Pop». Но когда они об этом узнали, все были немного напряжены.
Еще есть галерея Serpentine в Хайд Парке (Hyde Park), которая считается некоммерческим арт-центром. У них совсем другая ситуация, другой взгляд на вещи. Они считают себя такими тонкими и выдающимися специалистами, занимающимися какими-то особенными проектами. А с точки зрения посещения выставок они не привлекают и десятой части внимания, какое есть у галереи Саатчи.
– Вы считаете, что Лондон по-прежнему остается главным арт-центром в мире? Не уходит ли отсюда энергетика, как, например, считает Ольга Свиблова, в Берлин?
– Об этом даже и говорить нечего. Где нет денег, там и энергетики нет. И не может быть в принципе. В Лондоне денег все больше и больше. Больше, чем в Нью-Йорке, больше, чем где бы то ни было в мире. Очень странно сравнивать Берлин и Лондон.
Здесь все только растет и становится сильнее и мощнее. По всем показателям мировая арт-индустрия имеет только два центра: Лондон и Нью-Йорк. Здесь находятся самые большие галереи и проводятся самые большие аукционы.
– А Москва, что, совсем на обочине?
– Москвы, с точки зрения мировой арт-индустрии, не существует.
В Москве я стараюсь делать все, что можно. Уже сделал несколько выставок. В этом году в Музее современного искусства на Гоголевском бульваре состоялась первая выставка Немухина и Мастерковой. Пару лет назад там же прошла выставка классика соц-арта Леонида Сокова. Я делаю и буду делать в Москве и выставки, и ярмарки. Но арт-рынок в Москве занимает одну тысячную долю арт-рынка в Лондоне. А может, и еще меньше. Все галереи борются там за выживание. Покупателей нет.
– Должна ли быть личная симпатия к художникам, которых вы выставляете, продвигаете, которых хотите показать?
– Я не продвигаю никаких молодых художников. У меня в этом нет никакой финансовой составляющей. Поэтому у меня со всеми складываются очень простые и ясные отношения. Все понимают, что я на этом денег не зарабатываю, только трачу. А когда человек тратит, это либо сумасшедший, либо филантроп такой, не вполне понятный. Мне легко общаться со всеми. Я довольно легко нахожу общий язык с художниками разных поколений.
Но общение с художниками – это не социальный клуб. Часто это очень нервные люди, со сложными судьбами. Многие считают, что они недооценены как-то. Но я обязательно с ними общаюсь.
– Художники как-то отличаются от обычных людей? Что-то особенное им присуще?
– Художники – удивительные люди. В них живет какая-то необыкновенная энергия. И Кабаков, и Булатов, и Оскар Рабин, и Олег Целков – каждому из них уже за восемьдесят. Они живут в Америке и во Франции. Эта энергия позволяет им, несмотря на такую тяжелую жизнь, даже в 80 лет каждое утро вставать и сразу приниматься за работу. Это дает не только жажду жизни, как у Ван Гога в книге «Жажда жизни», но и определенную ответственность.
Один человек мне говорил, что, начиная новую работу, он должен обязательно ее завершить. И ничего не должно случиться, пока работа не закончена. Но, завершая одну, он сразу же начинает работать над другой, тем самым постоянно отодвигая срок, когда что-то может случиться.
Это поколение продолжает работать и в 80 лет, и в 83, и в 85.
Всем бы так.
– Игорь, мы желаем удачи вам и вашим проектам! И, конечно же, продуктивной работы на долгие годы!
