Гойя: Портреты
«Последним из старых мастеров и первым из модернистов» называют художника Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (1746-1828). Портретному творчеству испанского художника посвящена новая выставка в Национальной галерее в Лондоне.
Экспозиции произведений Гойи довольно регулярно проходят в лучших музейных залах мира. «Черные картины», «Капричос», «Бедствия войны», «Образ женщины в работах Гойи», произведения раннего или позднего периодов – в длинном списке выставок, фокусировавших внимание на различных аспектах творчества художника, не было ни одной, всецело посвященной портрету. Между тем в этом жанре написано более 160 произведений – треть всего созданного мастером. И в этом смысле выставка в Лондоне уникальна: это первая экспозиция, посвященная исключительно портрету в творчестве Гойи, необратимо меняющая наше восприятие художника, – как ни парадоксально это звучит более двух с половиной столетий после его смерти. В экспозиции 70 работ – живопись, рисунки, миниатюры. Многие не выставлялись более полувека; есть и работы из частных коллекций, принадлежащих потомкам изображенных аристократов, которые британская публика увидит впервые.
Гойе было за тридцать, когда он написал свой первый автопортрет. И на протяжении всей жизни продолжал с пристальным вниманием изучать черты человека, которого знал ближе всех, – себя самого.
Семь автопортретов Гойи – семь магнитов выставки, силовые поля, собирающие вокруг себя образы людей и эпохи. Кисть художника запечатлела три поколения королевской семьи, аристократов и министров, дипломатов и банкиров, священников, художников, писателей, друзей и близких. Групповые и парные портреты, в полный рост и погрудные, эскизы голов и миниатюрные изображения на маленьких круглых медных досках. Разнообразие композиций, материалов, подходов, техник, манеры письма…
Но кого бы ни рисовал Гойя – монарха, своего патрона, знатного вельможу, герцогиню или нищего, его в первую очередь интересует человек, а не социальный статус. Дипломатия и лесть в творческом арсенале Гойи не в чести. Что вовсе не означает, что художник пренебрегает деталями одежды, регалий или окружения – импозантные костюмы и украшения тщательно и искусно прописаны, атрибуты на месте, антураж соблюден. Характер портретируемого, нюансы его натуры и психики обнаруживают себя в другом: в том, как человек сидит или стоит, в жесте, положении тела, взгляде, выражении лица, позе, мимике. И плевать, что это портрет королевской семьи – Гойя беспристрастно «раздевает» свои модели, какими бы титулами они ни кичились.
Заглянуть за фасад и вытащить характер на холст – такая позиция Гойи вдвойне поражает, если вспомнить, сколько усилий он приложил, чтобы войти в королевские чертоги в роли первого придворного художника – наивысшая по тем временам социальная категория для живописца. От маленькой арагонской деревеньки Фуендетодос в 40 километрах от Сарагосы, где он появился на свет в семье мастера-позолотчика, до мадридского королевского двора – дистанция огромного размера. В письме другу Гойя пишет: «Сейчас мое положение несколько иное, чем думают люди; во-первых, потому что моя позиция нужна мне для того, чтобы выполнить великие задачи, во-вторых, потому что она мне нравится… Я не могу себя ограничивать так, как, может быть, ограничивают себя другие, так как я здесь очень почитаем… Свою жизнь я обустроил завидным образом. Я больше не пресмыкаюсь. Если кто хочет от меня чего-либо, он должен меня найти, но я стараюсь появляться очень редко, и если это личность невысокого ранга или не поручение от моего друга, то я ни с кем не работаю».
Сын Гойи, Хавьер, вспоминал, что отец признавал своими учителями лишь Веласкеса, Рембрандта и природу. И если влияние великого испанского портретиста Веласкеса явственно ощущается в технике, мазке и композиционных построениях работ Гойи, то дар наблюдателя, рентгеновским лучом проникающего сквозь кулисы социального статуса в глубины человеческой натуры, у художника, по-видимому, был врожденным. Он видит и передает благородство, острый ум, утонченность, достоинство и доброту с той же проникновенной силой, что и пороки: тщеславие, мелочность, завистливость, злобность, жестокость, вульгарность, спесь. Как такой беспощадный провокационный реализм сходил Гойе с рук, трудно понять. Как властная, не терпевшая возражений королева, под дудку которой плясал сам король, мирилась с некрасивой cтарухой с грубыми чертами лица и руками-окороками, какой изобразил ее художник на парадном семейном портрете? А монарх Фердинанд VII – со своим обликом напыщенного, тупого и недалекого эгоиста с мясистыми плотоядными кроваво-красными губами, каким воспроизвел его художник? Очевидно другое: о большинстве этих людей мы бы никогда не узнали, не напиши Гойя когда-то свою антологию человеческих типажей и характеров.
Впрочем, себя он разглядывал с таким же беспристрастным любопытством. В «Автопортрете перед мольбертом» художник стоит в профиль к нам, лицо – вполоборота, пристальный острый взгляд, в одной руке кисть, в другой – палитра. На голове – высокая шляпа с креплениями для свечей (художник нередко работал по ночам), одет в нарядный модный камзол с красными бортами, узкие брюки. Гойе почти 50 лет, он слишком стар для этого костюма молодого франта, обтягивающего его толстые ляжки и торчащий животик, и он это знает. Как и то, что небрит и что яркий белый свет из окна беспощадно подчеркивает все детали, но это Гойя – такой, как он есть, и ничего приукрашивать он не намерен.
Непонятная болезнь, поразившая Гойю в те годы, лишила его слуха – до конца жизни художник вынужден был объясняться записками и рисунками, но его творчество при этом обрело большую глубину и интенсивность, зазвучало в новом регистре. Характер человека диктует Гойе масштаб холста и технику исполнения, нюансы и эмоции: камерную интимность, мягкость, изысканность тона или сухую графическую точность; тщательно выписанные детали или бравурный вихрь мазков; эскизную легкость или плотную конкретную живопись – художественные приемы меняются от портрета к портрету. Герцогиня Альба – изящные, мелкие, аристократичные мазки, плотно прилегающее к форме богатство и красота фактур кружев, шелка, цветовых аккордов тканей. Друг Мартин Запатер – большое сердце, широкая душа – большой холст, свободный мазок. Портреты друзей, единомышленников, коллег из мира искусства, литературы и театра поражают простотой и экспрессией, ощущением человеческой значительности, силой внутренней жизни и духовной энергии личности.
Автопортрет с врачом художник назвал «Гойю лечит доктор Арриета». Это одна из самых щемящих, эмоциональных работ художника. Измученное, обессиленное страданиями лицо Франсиско, слабые пальцы которого сжимают край простыни; врач, с состраданием обнимающий художника, подносящий ему лекарство; темный фон, наполненный едва различимыми фигурами-призраками. И надпись в нижней части холста: «Гойя благодарен своему другу Арриете за успешное лечение и большую заботу во время жестокой и опасной болезни в конце 1819 года в возрасте 73 лет». Благодарить было за что – Гойя не только выздоровел от непонятного тяжкого недуга, но и жил и творил еще 9 лет.
Кстати, такая подпись – редкий пример в европейском искусстве. В Южной Африке, к примеру, человек в подобном случае не только вывесил бы в церкви благодарственную картину с подробным описанием своего выздоровления, но и прикрепил бы рядом скульптуру исцеленного органа.
Гойя прожил длинную жизнь, совпавшую с трагическими переломными событиями, потрясшими его родную Испанию: за идеями Просвещения и Французской революции, которым он глубоко сочувствовал, последовали вторжение Наполеона и война, возвращение династии Бурбонов и инквизиции, реакционная политика нового короля Фердинанда VII, заставившая Гойю покинуть родину и жить в добровольном изгнании во Франции, в Бордо. Немного найдется в истории художников, с такой остротой, болью и страстью отзывавшихся в своем искусстве на события современной истории, как Гойя. Философ Ортега-и-Гассет очень точно суммировал это в одной фразе: «Быть может, все его картины – «причудливая исповедь, свидетельствующая об остром и ясном осознании трагедии человеческого бытия».
82-летний Гойя умер во Франции, написав свой последний портрет – внука Марино Гойя, ребенка его единственного сына Хавьера (из 7 детей, родившихся у художника в браке с Хосефой Байеу, выжил только он).
Признаюсь, мне никогда не были близки работы Франсиско Гойи. Наверное, это подсознательная реакция – в современном мире слишком много насилия и агрессии, чтобы искать их еще и в искусстве, подобном «Бедствиям войны» или «Капричос» Гойи. Выставка портретов в Национальной галерее открыла мне другого Гойю, и, надеюсь, эта умная, талантливо срежиссированная экспозиция станет началом нового восприятия художника для многих.
The National Gallery
Trafalgar Square, London WC2N 5DN
www.nationalgallery.org.uk
