Гертруда Стайн гранд-дама модернизма
4 февраля 1874 года родилась Гертруда Стайн – американская писательница, автор экспериментальных романов, поэтических сборников и пьес, теоретик и идеолог нового искусства, оказавшая серьезное влияние на англоязычную литературу. Мировую известность обрела как основательница знаменитого литературно-художественного салона на улице Флерюс, 27, в Париже, завсегдатаями которого были выдающиеся личности западной культуры первой половины XX века. В судьбе многих из них коллекционер авангардного искусства, меценат, муза, критик, друг и первооткрыватель талантов, Гертруда Стайн принимала самое горячее участие.
ВПариже Гертруда Стайн – уроженка города Аллегини (штат Пенсильвания) – оказалась в возрасте 29 лет. Отец, рано умерший зажиточный коммерсант Дэниэл Стайн, неплохо обеспечил своих пятерых детей, так что и старший брат Лео, и сама Гертруда были материально независимыми людьми и могли себе позволить роскошь заниматься тем, что было по душе. Правда, сначала Стайн изучала психологию в Рэдклифском колледже под руководством философа Уильяма Джеймса, затем поступила в медицинскую школу Джонса Хопкинса при Балтиморском университете. Вскоре стало очевидным, что медицине она предпочитает литературу. Свой первый роман с женщиной – Мэй Букстэйвер, пережитый еще в годы учебы в университете, Гертруда описала в книге «Q.E.D.» (аббревиатура латинского выражения «что и требовалось доказать»). Роман не был опубликован при жизни Стайн – такова была ее воля. Это единственное произведение писательницы с ярко выраженным лесбийским содержанием увидело свет в 1950 году под названием «Вещи как они есть».
В 1903 году Гертруда присоединилась к своему брату Лео, уже обосновавшемуся в Париже. Они поселились на левом берегу Сены, неподалеку от Люксембургских садов. Впоследствии этот дом с прилегающей студией по улице Флерюс, 27, стал одним из главных адресов в топографии Парижской школы искусств.
Лео, серьезно и углубленно изучавший искусство, всегда интересовался коллекционированием. В 1904 году, когда на их совместном с Гертрудой счете накопилось 8000 франков, он предложил использовать эти деньги на покупку работ современных художников. Первым совместным приобретением Стайнов в галерее Воллара в Париже были «Подсолнухи» и «Три таитянки» Поля Гогена, «Купальщицы» Сезана и несколько полотен Ренуара.
Хитрый и всегда себе на уме дилер Амбруаз Воллар, за копейки скупавший и припрятывавший до поры до времени лучшие работы тогда еще непризнанных гениев, для Лео и Гертруды делал исключение, милостиво позволяя им заглядывать в свою тайную кладовку. Проверив по надежным каналам материальное благосостояние Стайнов, он отнес их к редкой категории клиентов, которые «покупали искусство не потому, что они были богаты…».
Именно у Воллара было приобретено первое в их коллекции полотно «Отшельника из Экса» – Поля Сезанна. «Женский портрет» тогда еще малоизвестного художника многие годы висел в кабинете Гертруды, вдохновляя ее на поиски нового отношения к форме в литературе. Первым «матиссом» в собрании стала «Женщина в шляпке». Покупка этой работы очень много значила для художника, в те годы отчаянно нуждавшегося. Стайны были первыми покупателями картин у многих будущих столпов авангарда, но дело было не только в материальной поддержке. В салоне Гертруды и Лео художники обрели постоянное экспозиционное пространство, среду, в которой общались с единомышленниками и критиками, место, где обсуждались и зрели новые идеи, куда приходили коллекционеры, галеристы и просто посетители и туристы, стекавшиеся в столицу искусств со всего мира. Здесь можно было встретить художников Анри Руссо и Жоржа Брака, Франсиса Пикабиа и Жюля Паскена, Хуана Гриса и Мари Лорансен, Андре Дерена и Робера Делоне, Андре Массона и Жака Липшица, Джекоба Эпштейна и Тристана Тцара, футуристов во главе с Маринетти, фотографа Ман Рэя и многих других представителей авангардного Парижа.
Это было что-то наподобие арт-центра или музея современного искусства: высокие белые стены дома Стайнов покрывали диковинные, дерзкие, революционные полотна. Даже самые закоренелые скептики, подстегиваемые любопытством, потянулись на улицу Флерюс, чтобы своими глазами увидеть, «весь этот хлам, который эти легковерные американцы развесили по стенам…». Это теперь имена завсегдатаев салона амбициозной американки лидируют в пантеоне славы искусства минувшего столетия, а их работы представлены в главных музеях мира и собирают баснословные суммы на аукционах. В первое десятилетие века XX творения авангардистов вызывали шок и дискуссии с пеной у рта, а их ценители и собиратели казались малочисленной стайкой белых ворон.
На пользовавшихся особой репутацией в богемных кругах субботних приемах у Гертруды встретились и два гиганта живописи – Матисс и Пикассо. Молодой Пабло принципиально не участвовал в совместных выставках, не делая исключения даже для салона Независимых, поэтому увидеть его работы в те годы, собственно, только и можно было в стенах парижской квартиры Стайн. «Такие самцы, как Пабло и Матисс, иначе как гениями быть не могут», – уверенно начертала в своем блокноте Гертруда вскоре после переезда в Париж. И не ошиблась. Незаурядная интуиция, умение увидеть и направить, дать меткую характеристику вскоре завоевали ей репутацию некоего гуру в искусстве. Нередко ее безапелляционные темпераментные вердикты в одночасье создавали или рушили репутации. Своему вкусу Гертруда доверяла безоговорочно – что бы там ни сплетничали в обществе. «Дайте мне послушать меня, а не их», – говаривала Стайн. И еще о себе: «Я римлянин, и Юлий Цезарь, и мост, и колонна, и столп».
Под стать был и внешний облик Гертруды, фигура которой начала приобретать монументальность еще в молодые годы. Писатель Джеймс Меллоу в очерке «Зачарованный круг, или Гертруда Стайн и компания» пишет: «Внешность Гертруды внушала благоговейный страх. Субботними вечерами ее большое тело, как правило, было скрыто под свободным длинным платьем. Она выглядела монументально; большая, мощная голова, обширное тело казались высеченными в камне. Даже те, кто недолюбливал Гертруду, бывали поражены ее статью. Она усаживалась на старинный стул с высокой спинкой, подогнув под себя ноги на манер Будды, – словно таинственная неумолимая сила притворилась неподвижным объектом».
Во всех хрестоматиях по современному искусству неизменно воспроизводится «Портрет Гертруды Стайн», созданный Пикассо в 1906 году. Процесс написания растянулся на 80 сеансов – небывалый случай для обычно очень быстро работавшего художника. В какой-то момент он вдруг одним махом вытер натуралистически тщательно прописанную голову, нарисовав на ее месте нечто, напоминающее печальную маску из комедии дель арте. На замечания, что эта кривая рожа ничуть не похожа на Гертруду, Пикассо философски заметил, что когда-нибудь она будет похожа. Глядя на поздние фотографии Стайн, понимаешь, что он имел в виду.
В 1914 году брат и сестра, к тому времени почти не разговаривавшие друг с другом, решили разъехаться. Надо было делить разросшуюся коллекцию искусства: Лео взял себе всего Ренуара, Гертруда – всего Пикассо (Лео кубизм на дух не переносил). А вот Сезанна, которого любили оба, пришлось делить пополам.
Одной из причин разрыва с братом (они так никогда и не возобновили отношений, хотя каждый прожил еще около 30 лет) стал переезд в дом Стайнов любовницы Гертруды – Алисы Токлас. Женщины повстречались осенью 1907 года в Париже, куда тридцатилетняя Алиса, путешествующая по Европе, прибыла вместе с подругой. «Кошмарная, завернутая в занавеску еврейка», – охарактеризовала маленькую хрупкую женщину, кутавшуюся в экзотические шали с бахромой, художница Мэри Беренсон. Да и самой Гертруде Алиса поначалу показалась «обыкновенной бабой». Однако писательница почувствовала тягу к этой женщине, обладающей «изысканным и безошибочным нравственным чутьем» и к тому же умеющей распознавать гениев: Алиса утверждала, что при каждой встрече с гением слышит отчетливый звон колокольчика.
Летом 1910 года Стайн и Токлас стали «супругами» и с тех пор не расставались до самой смерти. Даже для богемного Парижа такая открытая демонстрация гейских отношений в те годы была вызовом. Гертруда, носившая суперкороткую стрижку «под римского императора» и игравшая в их союзе роль «мужа», утверждала: «Свободная женщина – та, которая позволяет себе секс до свадьбы и работу после свадьбы». От имени возлюбленной Стайн написала самую популярную свою книгу – «Автобиография Элис Б. Токлас».
Впрочем, решительности и смелости Стайн всегда было не занимать. Во время Первой мировой войны она выписала из Америки на свои деньги грузовой «форд», научилась его водить и занималась развозкой медикаментов по госпиталям.
В 1922 году на улицу Флерюс, 27, зачастил недавно приехавший в Париж корреспондент канадской газеты Эрнест Хемингуэй. Появлялся и Скотт Фитцджеральд с женой Зельдой. Постепенно дом Стайн стал центром притяжения американской колонии в городе – здесь встречались Дос Пассос, Хемингуэй, Андерсон, Каули, Крейн, Каммингс. «Мы с Гертрудой Стайн теперь как братья», – восторженно писал другу Хемингуэй. Эрнест выбрал Гертруду крестной матерью своего первого сына, постоянно приносил ей свои рассказы, выслушивал советы и критику; оброненное Стайн в беседе изречение «Все вы – потерянное поколение» вынес в эпиграф романа «Фиеста». Это «потерянное поколение» Гертруда поддерживала, подкармливала, оценивала, критиковала и направляла, была другом и меценатом.
Магнетизм ее личности был неотразим, и критики нередко принимали творчество Стайн на веру, даже до конца не понимая его. Ее неожиданно легкий и нежный при такой тяжеловесной фигуре голос буквально очаровывал. Кто-то из друзей остроумно сравнил заразительный смех Гертруды с бифштексом – так он был сочен и основателен. Другим ее смех напоминал огонь, дремлющий в железной печке студии.
«У нее есть фанатические поклонники, как у голливудской звезды, три поколения молодых писателей были распростерты у ее ног… Еще при жизни она стала легендой и объектом почитания на своей родине… Гертруда Стайн сегодня действительно фольклорная фигура, героиня эпической поэмы», – писал Карл ван Фехтен в предисловии к сборнику ее произведений.
Естественно, нарисованная картина выглядит слишком уж идеальной. К тем, кого Стайн не жаловала, она могла быть пристрастно несправедливой. Так, о писателе Герберте Лоуренсе говорила, что он «жалок и нелеп. И пишет как больной», а автора «Улисса» Джеймса Джойса и вовсе считала своим подражателем и не любила настолько, что тем, кто имел неосторожность дважды упомянуть его имя в ее присутствии, отказывала от дома.
К оценке своего творчества другими Стайн относилась чрезвычайно чувствительно. К сожалению, несмотря на огромную личную популярность писательницы, при жизни оно не было оценено должным образом. Этот уникальный в истории литературы опыт очистки слов от смысла и содержания, попытка использовать их как мазки в живописи, превратив язык в пластическое средство, а повествование – в словесный орнамент, до сих пор вызывает неоднозначную реакцию критиков и читателей. Подобно почитаемым ею художникам-модернистам, ломающим пространство и раскладывающим визуальный мир на элементы, Стайн в своих «Нежных бутонах» или «Становлении американцев» пыталась формировать новое пространство языка, говорила о «едином настоящем, охватывающем все больше и больше чего-либо и охватывающем все больше и больше начал и начал и начал». И никаких запятых!
Годы немецкой оккупации Гертруда и Алиса тихо пересидели в загородном доме; продали картину Сезанна, а на вопросы гостей, впечатленных не по военным временам сытными обедами, была заготовлена дежурная шутка: «Проедаем Сезанна». В 1944-м вернулись в Париж. И вновь в доме на улице Флерюс, на протяжении четырех десятилетий притягивающем художников и писателей, забурлила жизнь. Современник вспоминал, как молодые американские солдаты из самых дальних уголков Франции проделывали долгое путешествие на своих джипах, чтобы провести хотя бы несколько часов своего короткого отпуска в обществе Гертруды Стайн – живой легенды, о которой они читали в книгах Хемингуэя. «Я чувствую себя всеобщей бабушкой», – шутила писательница.
Но болезнь уже подстерегала покровительницу «потерянного поколения». В 1946 году накануне операции по поводу рака кишечника Гертруда задала Алисе Токлас вопрос (в духе любимых загадочных фраз, которыми изобилуют ее книги ): «И каков же ответ?» Прекрасно поняв, что подруга спрашивает о приговоре врачей, Алиса промолчала. Тогда Гертруда, усмехнувшись, произнесла: «Хорошо, тогда спрошу иначе: а каков вопрос?» Это были ее последние слова: Стайн умерла во время операции 27 июля 1946 года. Похоронена на кладбище Пер-Лашез в Париже.
