Джорджия О’Кифф. Ретроспектива

«Ненавижу цветы. Рисую их лишь потому, что они дешевле моделей, к тому же не шевелятся». Неожиданное высказывание для автора множества картин, на которых увековечены гигантские маки, ирисы, каллы, петунии, и чья работа “Дурман. Белый цветок №1” была продана на Sotheby’s за $44,4 млн, не правда ли?

Сто лет назад в нью-йоркской галерее «291» состоялся дебют Джорджии О’Кифф – тогда еще никому не известной художницы, преподававшей искусство в колледже в деревенском Техасе. Вряд ли тогда, глядя на ее абстрактные рисунки углем, кто-то мог предугадать, что в 1946 году О’Кифф станет первой женщиной, удостоившейся персональной ретроспективы в Музее современного искусства Нью-Йорка, ее изберут членом двух академий, а критики будут называть «матерью американского модернизма».

Парадоксально, но в коллекциях национальных музеев Великобритании – полный вакуум произведений одной из самых знаменитых американских художниц XX cтолетия. Последний раз работы Джорджии О’Кифф в Соединенном королевстве показывали на выставке в лондонской галерее Хейворд более 20 лет тому назад. Так что открывшаяся этим летом в Тейт Модерн масштабная ретроспектива Georgia O’Keeffe – первая за пределами Америки экспозиция такого уровня. Более 100 произведений О’Кифф и коллекция фотографий, сделанных ее супругом Альфредом Стиглицем, а также коллегами Энселем Адамсом, Полом Стрендом и другими, представляют путь художницы, прожившей почти столетие и ставшей иконой в американском искусстве. Правда, сама О’Кифф cчитала себя не художницей, а художником. «Мужчины принижают меня, называя лучшей женщиной-художницей… Я считаю, что являюсь одним из лучших художников», – утверждала Джорджия.

Она всегда хотела стать художником – с самого детства. Джорджия Тотто О’Кифф (Georgia Totto O’Keeffe) родилась в Висконсине (1887) в многодетной семье фермера. Посещала уроки рисования, окончила живописное отделение Чикагского института искусств, училась в Лиге художников-студентов в Нью-Йорке. Будоражащие идеи носились в воздухе – интеллектуалы говорили о создании собственного американского варианта искусства модернизма. В нью-йоркской галерее «291» талантливый фотограф и дилер Альферд Стиглиц представлял новейшее искусство Европы – произведения Брака,  Дюшана, Пикассо, Матисса. Между 1908-1915 годами он выставил 89 работ Пикассо. Продать удалось лишь одну – да и то самому себе. Остальные картины Стиглиц предложил оптом за $2 тыс. директору Метрополитен музея, но тот наотрез отказался, заявив: «Такие безумные вещи никогда не будут приняты Америкой».

Стиглиц не сдавался –  не только не оставлял попыток открыть консервативной американской публике работы европейских модернистов, но и подталкивал местных художников к экспериментам, объединяя вокруг себя самых талантливых творческих людей Нью-Йорка того времени – фотографов, художников, критиков, поэтов, музыкантов. Стиглиц верил в свою миссию – создать американскую художественную элиту. Британская Энциклопедия охарактеризовала его деятельность емкой фразой: «Почти в одиночку Стиглиц втолкнул свою страну в мир искусства XX века». Для Джорджии О’Кифф встреча с этим человеком стала судьбоносной. И не только в творческом плане.

Она бывала в галерее «291», видела рисунки Родена, работы Пикассо и Брака. Идеи художника Артура Уэсли Доу, у которого Джорджия училась в Педагогическом колледже Колумбийского университета – о свободе выражения и гармонии композиции  в противовес копированию природы – перевернули ее художественные воззрения. В 1914 году О’Кифф прочла книгу Василия Кандинского «О духовном в искусстве». Мысль Кандинского, что в красках и формах должна отражаться не природа, а чувства художника, стала для нее толчком к действию – начать все с чистого листа, искать свой путь в искусстве, следуя исключительно интуиции. Работала углем на белой бумаге, как одержимая, вычерчивая новые формы, композиции. Создала серию абстракций и отослала их своей подруге Аните Полицер в Нью-Йорк. 1 января 1916 года Анита отнесла рисунки Альфреду Стиглицу. «Наконец-то – женщина на бумаге!» – с энтузиазмом воскликнул тот и включил работы О’Кифф в групповую выставку в своей галерее. Учитель Джорджии, Артур Доу написал галеристу: «Стиглиц, у этой девушки естественным образом получается то, что тщетно пытаются сделать многие из нас». Спустя год Стиглиц устроил в галерее «291» первое персональное шоу работ Джорджии.

В отношениях Альфреда Стиглица и Джорджии О’Кифф было столько взлетов и падений, что другим парам хватило бы на несколько жизней. Когда они встретились, ему исполнилось 52, ей – 28. Альфред стал для Джорджии покровителем, возлюбленным, мужем; ради нее в 1924 году развелся со своей состоятельной женой, с которой прожил вместе 25 лет, имел дочь и которая все эти годы финансово поддерживала его творчество. А спустя 10 лет Стиглиц предпочел Джорджии О’Кифф свою молодую 22-летнюю ученицу, красавицу Дороти Норманн. Но то, что Стиглиц и О’Кифф успели дать друг другу, измерялось не только чувствами – оба пережили творческий подъем, глубоко и сильно повлияв друг на друга как художники. Оба были романтиками и в пору бурного романа написали друг другу 25 тысяч страниц писем. В один прерасный день день Стиглиц отправил своей возлюбленной 28 писем!

Во время медового месяца Альфред сделал более 200 фотографий Джорджии. «Таких, как она, больше нет. Ее разум и чувства такие ясные, спонтанные, естественно красивые… Жизнь брызжет из нее с каждым ударом пульса», – писал он. Фотопортреты Джорджии – наверное, самые выдающиеся любовные письма одного художника к другому в истории фотографии. 45 из них были представлены на выставке в 1921 году, вызвав весьма неоднозначную реакцию. Один из критиков писал: “Часть за частью фотограф воспроизводит женское тело – рука, грудь, шея, бедро. Стиглиц словно повторил визуально волнующее путешествие мужской руки по телу возлюбленной. Весь экстаз запечатлен на этих снимках”. На какое-то время Джорджия-модель-любовница Стиглица заслонила для публики Джорджию-художника.

К середине 1920-х О’Кифф увлеклась детальным изображением цветов. Она работала в популярном тогда в американской модернистской живописи направлении – «прецизионизм» (от англ. precision – точность, чёткость), для которого характерно увлечение механистический эстетикой и геометрически выверенный визуальный язык, с ощутимым влиянием фотографии. Некоторые критики считают прецизионизм разновидностью магического реализма. Работы «цветочной серии» О’Кифф – как правило, довольно крупных размеров – ряд критиков рассматривали с позиций психоанализа.

 Стиглиц много делал для становления и успешной карьеры О’Кифф: ввел ее в круг своих единомышленников – выдающихся американских модернистов, пробивал выставки, заказы, популяризировал и продавал работы; благодаря его усилиям к концу 20-х Джорджия стала самой важной и высокооплачиваемой художницей в США. О’Кифф многое взяла и от Стиглица-фотографа: изображая цветы, раковины, фрукты, широко использовала методы фотографии – неожиданные обрезы, крупные планы.

По иронии судьбы, именно Стиглиц первый высказал мысли об эротическом подтексте ее картин – фрейдистская трактовка, которую Джорджия всю жизнь будет яростно отрицать. Альфред называл работы О’Кифф манифестацией «вечной женственности» – у фотографа был «гендерный» взгляд на искусство, и он считал женское и мужское начала принципиально разными и несовместимыми. Увидеть, что в ее холстах присутствуют оба – инь и янь – Стиглиц не сумел. Джорджии восприятие ее творчества сквозь линзы фрейдизма казалось слишком примитивным, однобоким и пошлым. Она говорила: «…вы навешиваете ваши собственные ассоциации с цветами на мои цветы и пишете о моих цветах так, будто бы я думаю о них и вижу их так же, как вы – но это не так».

Споры по поводу сексуальных образов и коннотаций в работах художницы не утихают и сегодня. Конечно, трудно не заметить сходство всех этих пестиков и тычинок с человеческими репродуктивными органами – но почему художницу так задевало, когда эти аналогии проводились в связи с ее картинами, понять еще сложнее. Фаллическая символика всегда была неотъемлемой  частью европейской культуры и в работах художников мужчин никого не шокировала. Ажиотаж вызывало то, что О’Кифф изображала цветы с женской точки зрения и публика видела в них выражение ее скрытой сексуальной энергии. Художницу возмущало, что люди вырывали эрос из контекста  – «в моих цветах сексуальности не более, чем заложено природой», – говорила она. «Я знаю, что не способна написать цветок, не смогу я написать и сияние солнца в яркой летний день. Но я надеюсь, что мне удается передать через цвет, мое ощущение цветка или лучше сказать, мое ощущение, которое на какой-то момент становится важным благодаря цветку”, – пыталась объяснить свои работы О’Кифф. Но это мало что меняло – художница крепко застряла в фрейдистской ловушке. Даже феминистское арт-сообщество 1970-х интерпретировало работы О’Кифф с точки зрения психоанализа, назвав ее создательницей «женской иконографии».

В конце 1920-х художница в поисках новых источников вдохновения отправилась Нью-Мексико, в Санта-Фе. И нашла здесь свой магический пейзаж, свое место, куда приезжала почти ежегодно. В 1934-м, вернувшись в Нью-Мексико после двухлетнего лечения от нервного срыва, Джорджия впервые увидела ранчо Ghost Ranch, ставшее впоследствии ее домом (после смерти в 1946 году Стиглица она переехала сюда окончательно). Суровые минималистские ландшафты, пропитанные индейской мистикой, бескрайняя пустыня с плоскими холмами запали ей в душу: у О’Кифф появляются серии пейзажей с голыми скалами и выжженной солнцем оранжевой землей. Спустя годы художница будет сводить их к иероглифам на холстах.

Еще одна тема работ О’Кифф – бычьи черепа с рогами. Ее первый приезд в Нью-Мексико случился после страшной засухи, и, бродя по пустыне в поисках раковин и камней, художница то и дело натыкалась на останки павших животных. Выбеленные солнцем кости поразили ее своей загадочностью и необычностью форм. Все лето собирала она кости, а вернувшись домой, создала серию работ. Пейзажи, натюрморты с черепами, изображения неба и облаков – многие годы О’Кифф работала над темой, которую называла «великой американской вещью».

Джорджия О’Кифф прожила очень долгую жизнь, в которой уместились две мировые войны и одна холодная, Великая депрессия, 17 президентов в Белом Доме и многие другие турбуленции истории. Большую часть жизни – 70 лет – творила. Последний рисунок закончила в 96 лет – за два года до смерти.

Любимыми местами художницы были скалы Плаза Бьянка недалеко от Абикью и гора Серро Педернал, вновь и вновь возникавшие на ее холстах. «Это моя персональная гора, – говорила О’Кифф. Господь сказал, что если я нарисую её достаточное количество раз, то подарит её мне». Над этой горой, по завещанию Джорджии О’Кифф, в 1986 году развеяли ее прах.