Эдуард Мане изображая жизнь
Его называют «отцом современной живописи», «революционером в искусстве», героем модернизма, чьи «Олимпия» и «Завтрак на траве» пошатнули академические устои Cалона, «крестным отцом импрессионизма». Все это так, но только гораздо сложнее и глубже. Эдуард Мане так же ускользает от прямолинейной однозначности, как и его живопись – от ярлыков стилей.
Выставку «Эдуард Мане: изображая жизнь» в Королевской академии искусств ждали давно. Если не считать экспозиции 1954 года «Мане и его круг» и небольшой – всего 8 работ – выставки 1910 года, это первая серьезная выставка произведений французского художника в Великобритании. И, как всегда, с Мане все не так просто: с одной стороны – возможность наряду с известными произведениями мастера впервые увидеть работы, практически не выставляемые в музеях, незавершенные или проходные полотна, пастели и эскизы – то есть заглянуть за занавес, в творческую кухню художника, конечно, и радостно, и познавательно. И для тех, кто давно знаком с творчеством Мане, эта выставка, безусловно, редкая возможность увидеть другого, камерного, «менее музейного» Мане. А вот тем, кто лишь открывает для себя это имя и не видел главных шедевров художника, просмотр экспозиции «Эдуард Мане: изображая жизнь» вряд ли прояснит, в чем же мощь и экстраординарность этого новатора. Потому что, за исключением великолепных полотен «Железная дорога», «Завтрак в мастерской», «Портрет Эмиля Золя», «Уличная певица», поздней версии «Завтрака на траве» и «Музыки в саду Тюильри», ключевые работы Мане в экспозиции отсутствуют. Нет учинившей некогда скандал «Олимпии», нет прекрасного портрета родителей 1860 года, нет «Балкона», «Казни императора Максимилиана», «Завтрака на траве» из Музея д’Орсе, отсутствует и последний шедевр мастера – «Бар в «Фоли-Бержер».
Впрочем, в том, что эти работы не попали на выставку в Королевскую академию художеств, кураторов винить трудно. Той же «Олимпией» Музей д’Орсе настолько дорожит, что полотно никогда не покидало его стен. И понадобилось специальное разрешение президента Франции, чтобы «Олимпии» все-таки разрешили съездить на выставку – она примет участие в экспозиции «Мане: возвращение в Венецию», которая с апреля по август этого года будет показана во Дворце дожей в Венеции.
Эдуард Мане родился в 1832 году в Париже. Отец – Огюст Мане – возглавлял отдел министерства юстиции, мать – дочь французского дипломата и крестница
шведского короля Карла III. Предки Мане всегда были успешными юристами и судьями, и Эдуарду пришлось немало сражаться, чтобы добиться у отца согласия связать свое будущее с искусством. Только после двух неудачных попыток поступить в мореходную школу (которая была выбрана как некий компромисс) отец признал наконец художественный талант сына. Этому немало способствовали рисунки и наброски, сделанные Эдуардом во время учебного плавания в экзотические страны на парусном судне. Забегая вперед, скажу, что благодаря значительному семейному капиталу Мане всю свою жизнь был материально обеспеченным человеком, художником, не зависящим от продаж своих работ, вольным экспериментировать в искусстве.
В 1850 году Эдуард поступил на учебу в мастерскую модного тогда академического художника Тома Кутюра, прославившегося гигантским пафосным полотном «Римляне времен упадка», и хотя Мане-студента мало вдохновлял сухой академизм учителя и они без конца ссорились, в студии Кутюра он провел более шести лет.
Зато живопись старых мастеров притягивала его, как магнит. В многочисленных путешествиях по музеям Европы – в Голландии, Италии, Испании, Германии – выкристаллизовался круг его любимых художников. Творения великого Веласкеса, Франса Халса, Тициана, Рубенса, Франциско Гойи, Шардена оказали огромное влияние на Мане, были для него источником вдохновения (нередко – и наследования) на протяжении всей жизни. Фраза «Прежде чем я начну завоевывать официальные салоны, я должен отдать дань старым мастерам» была написана художником не ради красного словца.
В 1859 году Мане решил, что настало время представить свою работу в парижский Салон – главную выставочную площадку Франции в XIX веке. Полотно «Любитель абсента», разумеется, не приняли – это ведь была не мифологическая аллегория пьяницы, а вполне реалистический портрет человека, одержимого этим пороком. Так начался мучительный роман Мане с Салоном, то отвергавшим и осмеивавшим работы художника, то выставлявшим его холсты со славословиями и наградами, – чтобы на следующий год вновь ввергнуть в отчаяние отказом. Трудно понять, почему Мане, столь свободный и новаторский в своем творчестве, с таким упорством всю жизнь добивался признания людей, мнения которых не разделял, почему почести и медали Салона не давали ему покоя.
В Мане словно уживались два взаимоотталкивающихся характера: один – благополучный буржуа, завсегдатай бульвара и модных кафе, с иголочки одетый денди, в неизменных перчатках и с тросточкой в руке фланировавший по Парижу, молодой человек, притягивающий к себе друзей тонким живым умом и острыми шутками, ученик академиста, вслед за своим наставником мечтавший о славе и наградах официального Салона; другой – искатель новых путей в живописи, художник, чье творчество стало стержнем новой эпохи в искусстве. При этом Мане никогда не писал манифестов, не провозглашал новых течений. Его живопись сама по себе и была новым евангелием, которое художник писал – без намерения совершить революцию. Импрессионисты, видевшие в Эдуарде своего единомышленника и учителя, звали его в свои ряды, но этот «революционер поневоле», подсознательный ниспровергатель устоев в искусстве ни разу не принял участия в их выставках, предпочитая экспонировать свои работы в Салоне, а однажды даже выстроил для своей выставки собственный отдельный павильон поблизости моста Альма. При этом Мане дружил с многими импрессионистами, поддерживал их, помогал деньгами, покупал работы.
Со всей его вовлеченностью в жизнь парижской богемы, при обширном круге знакомств и дружбе с литераторами, поэтами, критиками, музыкантами и актерами Мане оставался интровертом, человеком, тщательно скрывавшим от посторонних свою личную жизнь. Когда в 1863 году Эдуард женился на Сюзанне Леенхоф, это было полной неожиданностью даже для самых близких его друзей – поэта Шарля Бодлера и писателя Эмиля Золя. А ведь Сюзанна была любовницей Мане многие годы. Эта подающая надежды пианистка, прибывшая в Париж из Голландии в 1849 году, давала уроки игры на фортепиано самому Эдуарду и его младшему брату. Однако семья Мане умела хранить тайны: до сих пор остается неясным, кто был отцом сына Сюзанны, родившегося в 1852 году, – Эдуард, его отец Огюст Мане или еще кто-то другой? Назвали мальчика Леон-Эдуард, записали под фамилией некоего Коэлло, а Эдуард Мане стал крестным отцом. Мало того – в обществе малыша представили не как сына, а как младшего брата Сюзанны, и в этом статусе Лео и прожил большую часть своей жизни. Даже когда художник официально женился на голландке, ничего не изменилось. Лишь перед самой смертью Сюзанна документально признала свое материнство – только для того, чтобы сын смог унаследовать состояние, которое Эдуард Мане оставил ей на этом условии.
Я остановилась на этой истории подробнее не из желания посплетничать, а потому, что художник Мане писал Лео, росшего в его семье, 17 раз. Именно с портретов Лео и Сюзанны открывается экспозиция работ художника в Королевской академии искусств. Мальчик, выдувающий мыльные пузыри, парень на велосипеде, молодой человек в «Завтраке в мастерской» – это все Лео. Последняя работа – одна из лучших в первом, «семейном» зале экспозиции. Стоящий к нам лицом Лео, кажется, вот-вот выйдет из пространства картины, из XIX века – в XXI. В композиции сконцентрировались черты, которые будут характерны для многих полотен Мане: этот взгляд главного героя «в себя», изолированность и отсутствие какого-либо взаимодействия между участниками группового портрета, в котором каждый погружен в свой мир, соединение в одном холсте нескольких жанров – портрета, натюрморта, жанровой сцены. Мане – и этим он отличается от своих современников – предстает в картинах как беспристрастный хроникер, свидетель происходящего и одновременно как страстный художник, чуждый символической и мифологической напыщенности салонного искусства, как живописец, указавший на красоту ежедневной сиюминутной жизни, представленной без украшательства и ложного пафоса. Как каждый большой мастер, Мане не умещался в рамки доктрины одного стиля, соединяя в своем творчестве и реализм, и импрессионизм, оставаясь при этом верным старым мастерам – Веласкесу, Халсу, Гойе, Шардену, черпая у них перспективу видения, дальнозоркость, причудливо соединяя в своих холстах прошлое и настоящее.
Но вместе с тем и прежде всего Эдуард Мане был живописцем до мозга костей, художником материальной плоти через цвет. Его палитра часто ограничивалась 3-4 цветами и их оттенками, но из этого малого художник выжимал максимум многообразия. Один из шедевров выставки в Королевской академии – «Портрет Викторины Мерен» (1862 г.) – любимой модели Мане. Эта дочь гравера (и сама художница впоследствии) позировала ему с 18-летнего возраста, став героиней лучших полотен – «Уличная певица», «Завтрак на траве», «Олимпия», «Железная дорога». «Портрет Викторины» можно смело поместить в один ряд с портретами времен Возрождения – таким мощным светоносным зарядом красок наделен этот холст. Проник Мане и в тайны самого «нецветного» цвета – черного. Современники считали его «королем черного» – после старых мастеров. «Мане был выше всех нас, он умел извлечь свет из черного цвета», – утверждал импрессионист Писсарро.
В конце жизни Эдуард тяжело болел. В результате прогрессирующего сифилиса ему было тяжело не только стоять у мольберта, но и передвигаться. Последнее большое полотно художника – «Бар в «Фоли-Бержер» было с восторгом принято в Салоне 1882 года. За год до этого по рекомендации первого министра культуры Франции Антонина Пруста (они с Мане дружили со школьных лет) мастер был награжден орденом Почетного легиона. Официальные почести и награды пришли слишком поздно: 19 апреля 1883 года, чтобы остановить развившуюся гангрену, Мане ампутировали левую ногу, а 11 дней спустя в возрасте 51 года он скончался в страшных мучениях. И хотя с тех пор прошло 130 лет, трудно без сожаления думать о том, сколько еще шедевров мог бы создать этот художник, даруй ему судьба еще хотя бы 20-30 лет на творческие деяния. И какими бы они были, эти ненаписанные холсты вечно изменчивого и ищущего мастера, утверждавшего: «Я только пишу то, что вижу».
Manet: Portraying Life
до 14 апреля 2013
Royal Academy of Arts, Burlington House, Piccadilly, London W1J 0BD
www.royalacademy.org.uk
