Дмитрий Хворостовский – лучший баритон века
Дмитрий Хворостовский – один из самых знаменитых баритонов мира, родом из Красноярска, окончил Красноярский институт искусств и затем пять лет пел в Красноярском театре оперы и балета. Любовь к вокальному искусству Дмитрий Хворостовский унаследовал от отца, инженера-химика, который прекрасно пел и играл на фортепиано. Началом стремительного роста карьеры певца послужила победа в 1987 году на Всесоюзном конкурсе певцов имени М. И. Глинки, через год он был удостоен Гран-при на Международном конкурсе певцов в Тулузе (Франция), а в 1989 году имя Дмитрия Хворостовского стало всемирно известным, когда победил на телевизионном конкурсе Би-би-си «Певец мира» в Кардиффе, завоевав титул «Лучший голос». Хворостовский известен не только любителям оперы. Выступая с концертами с циклом «Песни военных лет» и романсами «Я встретил вас» по всему миру, он завоевал любовь зрителей и за свой необыкновенно красивый голос, и за артистизм. Поклонники называют Дмитрия национальной гордостью, бархатным голосом, лучшим баритоном века. График его выступлений расписан на пять лет вперед. Его семья –жена Флоранс, сын и дочь – живут в Лондоне.
Дмитрий, вы часто принимаете участие в благотворительных акциях?
В Англии очень культивируется благотворительность. Я неоднократно выступал в Букингемском дворце. Ковент-Гарден находится под покровительством принца Чарльза, с которым я знаком на протяжении последних двадцати лет. А Ковент-Гарден – значимое для меня место, я работаю здесь много лет и рад участвовать в культурных событиях, которые здесь происходят, независимо, оплачивается это или нет.
У вас огромный концертный диапазон. Вам интересно работать в разных форматах – исполнять романсы, песни военных лет?
Моя карьера началась с концертных программ, и известен я стал в мире прежде всего как концертный певец. И в этом большое преимущество по сравнению с моими оперными коллегами. То, что я делаю на сцене как концертный певец, оттачивает мое оперное мастерство, а то, что я делаю в опере, помогает мне в концертном амплуа.
Вы поете практически во всех лучших оперных театрах мира. Где вы чувствуете себя наиболее комфортно?
В Нью-Йорке, в Метрополитен, в Лондоне, где я живу. Здесь у меня очень бурная жизнь, много работы. И Ковент-Гарден – один из моих любимых, домашних театров.
Говорят, что вы нервничаете перед выступлением. Как это сочетается со сценическим образом – очень уверенного в себе человека?
Под рубашкой не видно! (Смеется.) Нервничать – это естественно, и, мне кажется, именно благодаря этому я продолжаю расти как певец. Если человек полностью доволен тем, что делает, он перестает расти!
А что для вас значит рост?
Голосовые и актерские возможности и, конечно, репертуар. К некоторым партиям идешь постепенно, годами, туша свои амбиции и актерский и певческий темперамент.
Вы говорите, что продолжаете работать со своим голосом. Как вы решаете, в каком направлении двигаться?
Все эти годы я работаю самостоятельно, и все, чего удалось добиться, – это исключительно моя работа. Были проблемы голосового роста. Но, мне кажется, я был всегда на правильном пути. Если у тебя есть человек, который может дать правильный совет, которому ты абсолютно доверяешь, – это большое преимущество в творческой жизни, но у меня таких людей нет. Может быть, потому, что я по своей природе не слишком доверчивый человек.
Мой первый и единственный опыт работы с педагогом Екатериной Иофель, которой я обязан очень многим, был довольно бурным: в течение 5 лет это была и война, и любовь одновременно. Но она меня научила тому, чему сейчас не учат, – искусству переживания, умению делать правду в искусстве. Даже простые гаммы я обязан был петь с определенными эмоциональными задачами! Она воспитала во мне артиста-певца, поэтому для моего пения характерны эмоциональность, заряженность и понимание того, что я делаю. Что касается вокальной технологии, то тут я с ней не согласен и достаточно долго выпутывался из ее вокальных методик.
Но вы сами нашли этот путь! А есть ли в мире какие-то школы, где эта методика поставлена правильно? В Италии, например.
Таких школ нет, смотрите по результатам. В Италии много взаимоисключающих школ. Моя жена поет и мечется от одного педагога к другому.
А вы не можете ей помочь, с вашим-то опытом?
Не могу. Я пытался, но у меня к этому нет призвания. Особенно жене! Не получается. (Смеется.) Хотя у нее прекрасный голос, благодатный материал, внешность, но мне кажется, двое оперных певцов в семье… Нужно, чтобы кто-то работал на кого-то, иначе семья развалится. К тому же одной вокальной технологии недостаточно. Для того, чтобы петь, нужно уметь фразировать, выражать свои мысли. Насколько я знаю, никто в Европе и в Америке этой музыкальной технологией не занимается, только вокальной. Очень мало певцов-артистов, которые завораживают тебя актерской игрой, талантом.
Певцы должны пройти школу драматической игры?
Должна быть система. Есть прекрасные программы, как, например, в Ковент-Гарден, позволяющие студентам работать с лучшими репетиторами-дирижерами мира, изучать репертуар, слушать выступления певцов, самим участвовать в прослушиваниях. Но в такие программы попадают только единицы. Нет потока, существовавшего в СССР, когда тебя обучали, хочешь ты или нет. И когда зерно попадало на благодатную почву, вырастал талант, подобный Елене Образцовой.
Не планируете создать школу Хворостовского?
Хворостовский 365 дней в году занят пением. Я не могу преподавать, школа – это тяжелая рутина, которой человек должен заниматься каждый день.
До какого года у вас сейчас расписаны выступления?
В американских театрах – до 2013-2014 годов. С одной стороны, это стабилизирует жизнь, с другой – за 5 лет твои приоритеты, концепции, желания могут измениться, и тогда приходится расторгать контракт.
А есть ли какой-то репертуар, который вы бы очень хотели исполнить?
Я как раз и буду это делать: Яго в «Отелло», «Эрнани» и другие работы Верди. Хотя самые большие роли в вердиевском репертуаре я уже исполнил: «Симон Бокканегра», «Риголетто», «Трубадур».
Риголетто – очень тяжелая роль, особенно из-за ее драматичности. Если по-настоящему проживаешь ее на сцене, она настолько изматывает эмоционально, физически и вокально, что у тебя просто звезды начинают мерцать перед глазами в последнем акте. Энергетические всплески необходимы на сцене. Если ты не можешь выплеснуть огромную эмоциональную волну на сцене – уходи. В следующем году я буду исполнять Риголетто много раз и надеюсь, что к концу года будет легче, ведь с каждой новой постановкой приобретается новый опыт и роль «выпевается».
Есть ли планы в России?
Когда откроется Большой театр, я буду петь в первой опере. Планируется постановка «Симон Бокканегра». Я уже пел ее во многих странах, «Симон» стала вроде моей фирменной маркой и, думаю, будет сопровождать меня и дальше в творческой жизни. Если говорить о концертной деятельности, то сейчас готовлю большой концерт с Игорем Крутым. Он написал специально для меня 24 песни. Очень надеюсь на успех этой программы.
Я слышала, что вы никогда не отменяете выступление, даже когда больны. Для голоса это опасно?
Нет, нормально. Представьте себе, что процентов 80-90 ведущих спортсменов, танцоров работают, даже если не совсем здоровы, – просто разогревают, подготавливают свое тело специальными упражнениями. То же самое у певцов. Это, конечно, анекдот, но говорят, что «певец бывает здоров два раза в году и в эти дни он не поет».
Вы выглядите настоящим атлетом. Вы занимаетесь спортом?
Да, несколько лет назад стал планомерно заниматься. Мало того, этой зимой, с января, начал купаться в проруби. В Нью-Йорке. Благодаря этому всю зиму не болел. Для меня в день спектакля важно поспать хотя бы 7-8 часов.
Когда слушаешь русские оперы в исполнении иностранцев, половина слов вообще непонятна. Я думаю, аналогичная ситуация происходит и с русскими певцами, поющими на итальянском или французском. Помогает ли вам знание языков в вашем оперном пении?
У меня очень хороший вокальный слух, и это помогает с языками. Конечно, очень важно знать языки и понимать, о чем ты поешь. Работать над произношением. Итальянцы делают комплименты по поводу моего пения на итальянском, но при этом говорят, что, если я хоть одну букву произношу неправильно, их это особенно шокирует. Французский выучил относительно недавно. Начал говорить на итальянском 10 лет назад, когда познакомился с моей женой. У нее первый язык французский, второй – итальянский. Правда, сейчас я с ней говорю по-русски. Дети говорят на трех языках – русском, английском и французском.
А ваши старшие дети-близнецы от первого брака интересуются музыкой?
Они постоянно занимаются музыкой. В русской школе при церкви существует очень хороший хор, в котором они поют, часто солируют. У Дани абсолютный слух, прекрасный голос, у Сашеньки тоже. Надо отдать должное моей первой жене, которая все эти годы настойчиво заставляла их заниматься музыкой, фортепиано. И я очень этому рад. Неизвестно, станут ли мои дети музыкантами, но музыка очень много дает в жизни.
У вас сильный характер, вы находите выход из любой ситуации. Я читала, что вы набирали в рот воды, когда надо было промолчать. Это должно помогать и в семейной жизни, и в работе с режиссерами.
Это чисто русская вещь – когда надо молчать, надо воду набирать. В первые годы нашей жизни с Флоранс мы говорили по-итальянски, она не говорила ни по-русски, ни по-английски. Несмотря на то, что мы любили друг друга, это были самые трудные годы, шел развод, и все эти проблемы постоянно жалили и ранили меня. Еще были проблемы с алкоголем. Но я не срывался – по той простой причине, что не мог мгновенно объяснить на чужом для себя языке, что со мной происходит! Мне нужно было время, чтобы обдумать, как это выразить по-итальянски. И за эти несколько мгновений импульс негативной агрессии или проходил, или затухал. Эта набранная в рот вода, эта пауза позволяет найти какой-то другой выход. Энергетические всплески необходимы на сцене, а не в жизни.
Как продвигается в России ваш проект «Хворостовский и друзья»?
Я выступал с концертами с Рене Флеминг, Суми Джо, Сандрой Радвановски, Йонасом Кауфманом. Публика принимала прекрасно. Это были замечательные концерты. Мы исполняли большие отрезки оперных фрагментов с хором. У нас были «Дон Карлос», «Сила судьбы», «Искатели жемчуга», и Йонас Кауфман московскую публику поразил в самое сердце: великолепный голос, удивительный музыкант, умница, выглядит потрясающе.
Внешний вид певца важен?
Теперь певец должен быть красивым, ярким – по сути, те же требования, что и в популярной культуре. Певцу недостаточно просто стоять на сцене и ручкой водить, Нужно играть, быть пластичным. Думаю, опере, написанной для инструментальных голосов, сложно будет существовать в ХХI веке.
Иногда на оперу в Ковент-Гарден невозможно купить билеты. Люди приходят сюда, потому что ее любят.
Опера – многогранный жанр, включающий практически все виды искусства. Это как музей. И благодаря этому опера и будет жить.
