Большой секрет невероятного успеха
Татьяна и Сергей Никитины – это уже не просто имена двух известных людей, музыкантов и исполнителей бардовских песен. С их творчеством связаны самые теплые воспоминания о студенческой молодости и песнях у костра, о добрых детских песенках, которые слушали наши дети. Он стали символом молодости и доброты благодаря не только песням, но и вечерам и концертам для детей «Никитинские встречи» и благотворительной деятельности – помощи детским домам. В советские времена кандидаты физико-математических наук, выпускники Московского университета, они занимались научной работой и выступали с концертами. Последние двадцать лет они ведут активную концертную деятельность, география их концертов: Россия – Европа – Америка. И всюду есть люди, которые прекрасно знают творчество композитора-барда Сергея Никитина, работающего с высокой поэзией, и Татьяны Никитиной, неотъемлемой части этого дуэта.
» Для меня было полным откровением, что у вас особый настрой гитары: вторая и пятая струны настроены по-другому. Как это получилось?
Сергей: Исторически сложилось. Во-первых, я играю на семиструнной гитаре. Сейчас мало кто из профессионалов, даже среди так называемых «цыган», играет на семиструнной гитаре, история которой насчитывает два столетия – с конца XVIII до конца XX века. Позднее ее вытеснила шестиструнная. Я впервые взял в руки гитару, когда мне было 14 лет, в музыкальных магазинах 90% гитар были семиструнными. Шестиструнные – это было что-то специальное, для классики, или испанское. Мало того, гитару мне дал в руки муж моей сестры, и инструмент был настроен на минорный цыганский лад. Мне показали 5 аккордов, а остальные 584 я придумал сам. (Смеется.) Были у меня позже поползновения перейти на шестиструнную гитару, но я этого не сделал. Во-первых, привык уже, а также у меня была некая свобода: все, что я находил в семиструнной, было мое, личное достижение. Люди, интересующиеся гитарой, говорили, что звучание моей гитары можно отличить от многих других, это такой никитинский портрет.
» Вы считаете, что возникновение авторской песни именно в МГУ, на вашем факультете, было реакцией социальной…
Татьяна: Надо начинать говорить о корнях, об источнике – это городской русский романс. А когда начались посадки, возникло зековское творчество. Огромное количество интеллигенции тоже сидело в тюрьмах.
И они, с одной стороны, как бы подделывались под блатные песни, а с другой – это уже были драматичные, иногда очень даже неплохие стихи. И когда в начале 1950-х, после смерти Сталина люди начали возвращаться, хлынула волна народного творчества. Возникли Окуджава, Анчаров – поющие поэты. Это дало толчок московской студенческой среде. Первое гнездо авторской песни возникло на биофаке МГУ. Наш факультет был ужасный, антисемитский; ревностные партийные теоретики выводили роль Сталина в развитии физики. И когда в хрущевские времена зажим был чуть-чуть снят, начался подъем на физфаке – видно, лежащие в обмороке партийные боссы еще не знали, что делать, а народ просто ринулся к творчеству. Начали сочинять частушки, причем довольно хулиганские, дерзкие – о профессорах, которые у нас преподавали. (Смеется.) А вот третий центр возник в педагогическом институте, и не случайно – туда шли учиться дети репрессированных, которых не пускали в более «престижные» вузы. Образовалось гнездо интеллектуалов: Ада Якушева, Юрий Визбор, Владимир Красновский, Юрий Коваль, позднее Юлий Ким, а еще через несколько поколений – Егоров и Вероника Долина. Независимо от этого был ленинградский центр, где были Клячкин, Городницкий. Помню, в 1964 году к нам приехал целый десант из Питера, и было такое товарищеское противостояние: ленинградцы пели, а москвичи им отвечали. Была атмосфера праздника, короткое время небольших свобод, и инъекция свободы осталась в людях, которые были к этому причастны, на всю жизнь.
Вокруг плеяды авторов возникло массовое движение, почти во всех городах Советского Союза. И сегодня ежегодно проходит около шестисот фестивалей авторской песни.
Сергей: Нужно подчеркнуть, что явление авторской песни шло с двух сторон: с одной – профессиональные литераторы и поэты – Окуджава, Новелла Матвеева, Галич, Анчаров, позже Высоцкий, а с другой стороны – студенческая среда. Это движение возникло в ответ на существующий культурный вакуум – официальные средства массовой информации предлагали уж слишком фальшивую продукцию! Я помню, как мы издевались над этими так называемыми произведениями.
Татьяна: Эти произведения были обезличенными. Слова даже самой интимной любовной лирической песни адресовались массам, не личности.
Все было усреднено – и радость, и любовь. Как инкубаторское. И вдруг пришли люди, как Булат Окуджава, который пел о себе лично, о своей любви к Арбату. И это было настолько необычно! Это несло заряд личной свободы, независимости.
» Вы это тогда понимали?
Татьяна: Мы это чувствовали. И нам это нравилось. После Сережиного квартета у нас был квинтет, мы выходили на сцену каждый в своей одежде. И это было очень необычно по тем временам, тогда все выступали в униформе. Каждое отступление от правил имело свое значение, откликалось в людях. Мы были свои, работали в институтах и здесь же продолжали выступать. Приходили наши коллеги, и мы со сцены говорили то, что думали. Это были особые взаимоотношения сцены и зала.
» А как начальство реагировало на вашу концертную деятельность? Два кандидата физико-математических наук в свободное от научной работы время пели на концертах.
Татьяна: С уважением и симпатией. Институт, в котором Сергей работал, пытался его поощрить тем, что зазывал в коммунистическую партию. (Смеется.) Без очереди! Два месяца обрабатывали, а Сергей говорил: «Нет, я не дорос!» Так и отбился. Со мной тоже был разговор, но я своему шефу сразу сказала: «Зачем же вы будете мне давать рекомендацию? Я на первом же собрании встану и ляпну что-нибудь такое, что и меня исключат, и у вас будут неприятности». И от меня отстали. Правда, не выпускали за границу.
Сергей: У нас всегда была своя среда обитания. Мы и сами чувствовали себя выдвиженцами этой среды, и наши коллеги болели, переживали за нас, критиковали, это была очень серьезная критика. 10 лет, которые я проработал в Институте органической химии, были весьма плодотворными в творческом отношении. А вот в научном – я бы не сказал! (Смеется.)
Татьяна: Мы так устроили свою жизнь, что никаких дивидендов за то, что выступаем, по работе не имели. На овощную базу – так на овощную, диссертацию – так диссертацию.
» Что можно было бы назвать основой вашего творческого союза?
Татьяна: Кроме сына и двух внуков, которых мы обожаем, я думаю – наша среда. Нам посчастливилось по жизни общаться с избранными людьми. Писатели, которых мы очень любим, – Булат Окуджава, Фазиль Искандер, Алесь Адамович, Юрий Левитанский, Борис Слуцкий и, конечно, Зиновий Гердт, который был для нас как старший брат. С годами песня отбирает людей по качеству – мы были этим избалованы и очень дорожили. Дружба ведь проверяется не только когда все бедные, но и когда приходит успех. Жили тогда скромно, и когда начались странные повороты в жизни – меня вдруг позвали работать в министерство культуры, – я долго не давала согласия на такой шаг.
И мне было очень важно, что и Рязанов, и Зиновий Гердт, и Окуджава горячо меня поддержали. Я работала сразу после путча и до 1994 года, а потом сама ушла – начался советский подхалимаж, выслуживание, причем добровольное. Это было гигантским разочарованием для меня.
» В вашем репертуаре много классической поэзии. Как происходит выбор произведений, для которых вы пишете музыку?
Сергей: Систему можно обнаружить только постфактум. А так идет сканирование…
Татьяна: Нет дня, чтобы мы не читали каких-то стихов. Отмечаем точечками и потом обсуждаем вместе. И еще у нас были такие преданные друзья, которые от руки переписывали для нас стихотворения, и это восхитительно! Например, стихотворение Бараташвили «Цвет небесный, синий цвет» нам прислала пожилая сотрудница Марья Львовна. Это дрожание пера, как говорил Хлебников, выдает волнение души. И то, как напечатан текст, на какой бумаге, тоже эмоционально воздействует! Изначально важно, чтобы поэзия была очень высокого качества. Второе – о чем! Бывает, что вроде бы ни о чем, но это так высоко и прекрасно, что чувствуешь состояние души. Последние несколько лет мы осваивали стихи современного поэта Бориса Рыжего. Этот ушедший из жизни в 27 лет поэт был маргиналом, эдаким свердловским смурным парнем, и в тоже время – поэтом с большой буквы, обладателем премии «Антибукер». Для нас это нечто новое, другое поколение, среда, но там есть что-то человечески важное, и качество стихов очень высокое.
Сергей: Моя первая профессиональная работа состоялась, когда я заканчивал физфак. В театральную студию МГУ на Ленинских горах пришел Петр Фоменко, и было решено поставить спектакль «Вечер Михаила Светлова, или Человек, похожий на самого себя». Фоменко предложил мне быть музыкальным руководителем постановки, и я написал несколько песен на стихи Светлова. Тогда же я открывал для себя поэтов – Юнну Мориц и Давида Самойлова. Это сыграло очень большую роль, и я думаю, именно тогда я сделал серьезный скачок как композитор, сочиняющий на современную поэзию. Цикл «О царе Иване» Самойлова – это драматические стихи, и Самойлов просто не представлял, что их можно петь, он был поражен; а меня это вдохновило, окрылило. То же касается Юнны Мориц. Тогда на ее стихи у меня были только детские песенки: о пони, про Ваню-пастушка. Я понимал, что оказался причастным к чему-то очень важному… В 60-е годы очень тяжело было достать книги Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой. Все это появлялось у нас в доме в виде любовно переплетенного самиздата. И хотя в их стихотворениях нет социального протеста, само поэтическое слово на фоне нашей фальшивой советской жизни уже было актом духовного сопротивления. К сожалению или к счастью (!), и в современной России вопрос духовного выживания актуален, и даже, как мне кажется, в большей степени – когда идет засилье коммерции, попсы.
» Ваш сын, который рос среди песен, получил прекрасное музыкальное образование, также поет, участвует в ваших концертах?
Татьяна: Сын закончил в Америке колледж, аспирантуру. Он филолог, писал диссертацию по футуристам, но академическую карьеру делать не захотел. Женился на американке, у них двое детей – идет дикая борьба за то, чтобы они говорили по-русски. Саша великолепно играет на гитаре, в основном в джазовом ключе, у него прекрасный голос, и когда мы приезжаем в Америку, то выступаем вместе. Но поскольку мы ребенка по-советски воспитывали, критиковали и стружку снимали, мне кажется, что мы его несколько «задавили»: у Саши очень высокие критерии, и, наверное, пока он боится сочинять.
Сергей: Несколько лет назад в Пенсильвании был фестиваль авторской песни, и Саша впервые выступил независимо, со своей программой, в которой сопоставлял Окуджаву, Брассенса, исполнял американских авторов, босанову.
» Расскажите, пожалуйста, о Никитинских встречах в клубе для детей и их родителей.
Сергей: Никитинские встречи проходят уже девятнадцатый сезон. У нас наладилась особая атмосфера: мы собираемся как бы вокруг семейного очага, но общение проходит на очень высоком человеческом уровне. Не обязательно, чтобы исполнение детей было высокопрофессиональным, – гораздо важнее искренность. Бывает, что к нам приходят дети из коллективов, эдакие механические куколки, имитирующие исполнение звезд, но в нашей аудитории это не проходит!
Татьяна: На протяжении многих лет на встречах выступали лучшие люди: Гердт, Юнна Мориц, Крамер, Юрий Никулин, одаренные дети, проходят выступления цирка, театров, джазовых музыкантов.
С одной стороны, это и игра (мы много вместе поем «ритуальные» песенки, играем), но при этом все дети, которые хотят самовыразиться, имеют такую возможность.
Сергей: Особенно ценно, когда дети проявляют себя совершенно неожиданно: вдруг выступают со стихотворением, песней, и, как правило, это бывает очень здорово.
Татьяна: Вход у нас свободный, иногда удается раздобыть какие-то деньги – тогда раздаем их тем, кто выступает или помогает нам, служит этому делу по доброй воле.
» У вас хватает времени на столько разных дел. Мне бы хотелось коснуться вашей благотворительной деятельности…
Сергей: Все происходило естественным путем, как и с Никитинскими встречами. Я считаю, что вместо того, чтобы философствовать на общегуманитарные темы, надо что-то делать. Так получилось два дела: первое – пытаться делать прививку человечности, а второе – помогать не всему человечеству, а конкретным людям в определенной точке.
Исторически получилось, что мы познакомились со смоленским областным интернатом для слепых и слабовидящих детей. Когда мы только начали работать с интернатом, нищета была полная, зимой в спальнях +12 градусов. Потом удалось привлечь российских предпринимателей, американские фонды, они дали деньги, и интернат сделал ремонт, купил машину и необходимое медицинское оборудование.
Татьяна: В течение многих лет всех детей вывозят на отдых. Кроме того, мы регулярно ездим туда сами, привозим артистов-друзей. Подарили пять баянов. Дети хотят учиться, они такие чуткие – ведь когда у тебя что-то отсутствует, развивается особая чуткость.
Сергей: Другая точка – в Москве. Наш друг физик, тоже «ушибленный» идеей, что надо делать что-то конкретное, занимается беспризорными детьми. Один предприниматель подарил недостроенную усадьбу под Москвой, но нужен большой финансовый скачок, чтобы это закончить. (дополнительная информация о фонде – на сайте – www.fund.snikitin.ru – примеч.ред.)
» Много лет назад я была на одном из концертов проекта «Песня века», и это произвело огромное впечатление.
Татьяна: С точки зрения популяризации авторской песни и коммерческого аспекта первые два диска были успешными. Этот проект был очень трудоемкий – Сергей учил людей петь вместе…
Сергей: Было два художественных руководителя – Виктор Берковский и я. И это было собрание солистов, не статистов. Конечно, помогло, что у меня большая практика в ансамблевом пении. Я этот проект оцениваю, в общем, положительно, хотя и отдаю себе отчет, что суть авторской песни – в проявлении индивидуальности. Некая соборность, которая возникла в этом проекте, отражает отношение любителей авторской песни к этому явлению как к чему-то объединяющему. Это своеобразный пароль общности. И в этом смысле такое совместное пение имеет право на жизнь.
» У вас очень насыщенная программа: в месяц бывает до 10 выступлений, и сейчас до апреля все расписано…
Татьяна: Вот уже второй год мы делаем гастроли по России. У нас были гастроли по Америке, но там это чередовалось с отдыхом, а в России – один концерт за другим. Для нас это оказалось довольно тяжело. Сказывается том, что мы не умеем делать «чес» – выступать «вполноги», и каждый раз выкладываемся по полной программе. Но, с другой стороны, мы приехали в Сибирь, куда в основном ездит попса, и у нас были там такие хорошие отзывы! Мы даже забыли, что люди такие слова говорят! И дело даже не в аплодисментах, а в том, как они слушают: в зале стоит такая напряженная тишина… Наверное, мы могли бы выступать почти каждый день, люди просят, но не хотим «замыливать» песни, мы все время меняем программу.
» Все равно, наверное, люди хотят слышать и старые любимые песни…И подпевать…
Сергей: Да, «Александру», «Брич Муллу», «Когда мы были молодые»… и про ежика! (Смеется.)
