Customise Consent Preferences

We use cookies to help you navigate efficiently and perform certain functions. You will find detailed information about all cookies under each consent category below.

The cookies that are categorised as "Necessary" are stored on your browser as they are essential for enabling the basic functionalities of the site. ... 

Always Active

Necessary cookies are required to enable the basic features of this site, such as providing secure log-in or adjusting your consent preferences. These cookies do not store any personally identifiable data.

No cookies to display.

Functional cookies help perform certain functionalities like sharing the content of the website on social media platforms, collecting feedback, and other third-party features.

No cookies to display.

Analytical cookies are used to understand how visitors interact with the website. These cookies help provide information on metrics such as the number of visitors, bounce rate, traffic source, etc.

No cookies to display.

Performance cookies are used to understand and analyse the key performance indexes of the website which helps in delivering a better user experience for the visitors.

No cookies to display.

Advertisement cookies are used to provide visitors with customised advertisements based on the pages you visited previously and to analyse the effectiveness of the ad campaigns.

No cookies to display.

Интервью

Юрий Темирканов: настоящая музыка обращается к душе человека

 

Судьба благосклонна к Юрию Темирканову – ведь всемирно известному дирижеру посчастливилось работать и дружить с настоящими звездами классической музыки, танца и литературы – Мстиславом Ростроповичем, Иегуди Менухиным, Гидоном Кремером, Рудольфом Нуриевым, Альфредом Шнитке, Майей Плисецкой, Иосифом Бродским. Проработав во многих городах и странах, он на протяжении уже многих лет хранит верность Петербургу.

Юрий Хатуевич, вы поработали со многими оркестрами Америки, а теперь переехали в Европу. Отличаются ли программы в зависимости от страны?

В принципе нет. Мир стал таким маленьким, что даже мировые вкусы стали схожими. К сожалению, нивелируется исполнение, оркестры стали более или менее похожи друг на друга. Раньше коллективы разных континентов очень сильно отличались манерой игры, репертуаром, а теперь мы сделали земной шар маленьким.

Современная молодежь интересуется классической музыкой или предпочитает только рок, попсу?

Это касается не только молодежи, но и всего общества. Массовая культура хлынула на нас, забила, захватила весь мир. Даже японская молодежь, к сожалению, стала похожа на европейскую: имеет те же привычки, пристрастия, так же одевается. Массовая культура опасна для человека. Она не взывает к духовности, к душе – напротив, она будит в человеке примитивные чувства, оглупляет. Здесь не надо думать, не надо переживать, не надо мучиться душой. Это опаснее, чем атомная война.

А настоящая культура, которая держит человечество на плаву, всегда была не для всех. Это только коммунисты хотели «искусство – в массы». Оно, конечно, для народа, но настоящих ценителей всегда было мало. Они всегда впереди, они всегда в авангарде и ведут человечество. Таких людей сейчас становится все меньше и меньше.

 

Вы работали с такими потрясающими людьми, как Ойстрах, Мравинский. Поделитесь впечатлениями. Это целая эпоха. Люди, которые стали легендами.

Мне повезло. Всех даже перечислять неловко. Невозможно не упомянуть о большой потере, которую недавно понес весь музыкальный мир, – об уходе из жизни Ростроповича. Эта потеря особенно существенна для России. Я думаю, что Ростропович – это последний гениальный музыкант нашей страны. С его уходом закрывается не только музыкальная, но и духовная страница. Он был великим музыкантом, великим гражданином и необыкновенной личностью, украшением нации. К сожалению, он ушел. И никто никогда его не заменит.

Вам довелось работать вместе. Сложно приходилось?

Да, мы выступали вместе. С ним было очень просто. Неприятно и тяжело работать с малоталантливыми людьми, с людьми, которые не уверены в себе, которые тщатся изобразить из себя что-то значимое. А тот, кто по-настоящему велик, ничего не строит, ничего не придумывает, кто настоящий, – с ним легко. Наверняка таким был Чайковский, такими были Шостакович и Ростропович.

Вы постоянно путешествуете. Где же ваш дом?

Мой дом – Петербург. Всегда был, есть и будет, пока я жив. Я совсем мальчиком приехал в Петербург, выучился, стал работать.

Восемь лет назад в Петербурге вы основали рождественский фестиваль «Площадь искусств». Расскажите об этом.

Из всех замечательных городов мира только в Санкт-Петербурге на одной площади вы найдете филармонию, Русский музей, оперный театр, Этнографический музей, Драматический театр и даже кафе «Бродячая собака», где когда-то собирались поэты. Было бы просто грешно не сделать фестиваль на такой площади. Мы представляем не только музыку, но и драматический театр, и балет, и оперу. А в Петербурге это особенно подобающе, потому что сейчас наступило время, когда можно думать о возрождении города, ведь русская культура – это Петербург. А если возрождать город, почему бы не дать бал? Это стиль Петербурга. В рамках фестиваля в Юсуповском дворце устраиваем роскошный новогодний бал. Во дворе дворца, где когда-то добивали Распутина, мы устраиваем фейерверк, представления. Все получают шубы, льется водка, предлагается капуста, а в самом дворце проходит изысканный ужин.

 

Вам нравится Лондон?

У меня здесь дом, и я провожу в Лондоне достаточно много времени. Конечно, это столица, мировой город, где в любое время года можно найти практически все – замечательные концерты, потрясающие спектакли, невероятные выставки. Но больше всего я люблю Рим. И Италию. Я отношусь к Лондону с огромным уважением, а любовь отдаю Италии.

Есть ли у вас ученики?

Нет. Мне некогда учить. По-моему, педагогика – очень ответственная штука. Если молодой музыкант поручает тебе свою судьбу, нужно относиться к этому очень серьезно и нельзя, как многие делают, иногда появляться в классе, делать несколько замечаний… Это не учеба.

Есть ли у вас любимые произведения, композиторы?

Я редко хожу на концерты, потому что в отличие от тех, кто покупает билет, для меня концерт – это работа. Крайне редко случается, что я прихожу в концертный зал и забываю, что я – профессионал. Я дирижирую только то, что мне нравится. Когда мне что-то не нравится, я забываю, как действовать дирижерской палочкой. Были случаи в жизни, когда приходилось дирижировать то, что не нравилось, так вот я все время стоял и думал, когда же это кончится, потому что я всех обманываю. (Смеется.)

 

Расскажите о своем отношении к современной классической музыке.

К сожалению, 99 процентов музыки, написанной сегодня, к музыке, строго говоря, никакого отношения не имеет. Может, я несколько старомодно буду говорить, но музыка, которая не обращается к моей душе, – это не музыка. Музыка вообще обращается не к разуму человека, а к его душе. Если я пришел на концерт и эта музыка меня не тронула, то это много нот, собранных вместе. Так, для кино, для сопровождения.

Ситуация напоминает мне посещение выставки современного искусства. Когда я вижу: стоят люди и делают вид, что размышляют над абстрактной картиной, они прячут свою малообразованность вместо того, чтобы сказать «г…о». Если человек образован и у него есть духовная связь с прошлым, то его надуть нельзя.

Я считаю, что жанр классической оперы погиб, его практически не существует. Дело в том, что происходящее на сцене не имеет отношения к музыке. Если в «Риголетто» действие происходит на планете обезьян, 90 процентов людей скажут: «Смело», а смелость к происходящему не имеет отношения. Все мучаются, терпят, никто не может сказать: «Г…о же! Отдайте мне деньги. Я потратил время». Оперных режиссеров сейчас нет, эта профессия скончалась. Берут режиссеров из драматических театров, но они не знают, что ставить, потому что есть понятие «музыкальная драматургия» – все, что я увижу, должно исходить из того, что я слышу. Приходит режиссер – и Чайковский будет сопровождать его фантазию? Он превращает гениальную драму Чайковского в помойку. Я достаточно современный человек, и когда я смотрю на Венеру Милосскую, мне кажется, что она толстовата для меня. Если у меня не хватает ума, воспитания, образования посмотреть на это глазами того времени, того мастера, который ее точил, то мне она покажется толстоватой, я подумаю: надо отбить немножко. Давай «отстучим». А в опере можно «отстучать»! Поправить Чайковского! Дирижируя, я много думаю, что переживал Чайковский в этот момент, что он хотел сказать. И поскольку я знаю музыку, то, что я вижу, стараюсь точно приблизить к первоначальному замыслу.

 

Leave a Reply