Время говорить правду
…Бесстрастную повесть изгнанья,
Быть может, напишут потом,
А мы под дождя дребезжанье
В промокшей земле подождем.
Ю. Терапиано
Ушла в прошлое великая русская эмиграция — неистовые художники и обреченные поэты, мэтры и эпигоны, надменные нищие и замарашки-«вамп».
Кто-то упокоился под Парижем, кто-то в Калифорнии, кто в Харбине или под Нью-Йорком. Эти алхимики духа вопреки отчаянью, в полосе отчуждения, в безвоздушном пространстве продолжали творить — писать стихи и картины, создавать симфонии и философские постулаты – оттого, что по-другому они жить просто не смогли бы.
Долгие годы для России, как и для Запада, эти блуждающие звезды первой величины были под шапкой-невидимкой либо под позорным колпаком идеологического еретика.
Но есть живое зеркало памяти о прошедшем. О прошедшем, не ставшем прошлым, в марте 2009-го беседовали два неординарных человека. Это Аркадий Ваксберг – маститый публицист, парижский собкор «Литгазеты» с 1996 г., юрист, историк, вице-президент ПЕН-клуба, автор биографий Коллонтай, Горького, Вышинского, Лили Брик… Другой собеседник — Ренэ Герра, крупный французский профессор-славист, знаменитый собиратель творений русского зарубежья.
Их общая книга «Семь дней в марте» родилась из бесед в Ницце, в нежном месяце марте, на элегантной вилле в окружении цветущнго фруктового сада. Эти беседы вначале послужили основой для документального телесериала «Мы унесли с собой Россию», который летом того же года показывали по телеканалу «Культура». Телесериал, задуманный в восьми частях, был посвящен судьбам творческой и интеллектуальной элиты первой волны эмиграции.
Диалоги А. Ваксберга и Р. Герра вскоре увидели свет в печатном виде. Летом 2010 года в «Библиотеке альманаха «Русский мiръ» был издан добротный том, озаглавленный «Семь дней в марте».
На обложке – репродукция знаменитой картины Сержа Полякова «Сакре Кёр» (1941 г.) – из громадной коллекции раритетов, которые всю жизнь собирает, хранит и непрестанно пополняет Ренэ Юлианович Герра.
…Бывает влюбленность длиною в жизнь. Это может быть любовь к кому-то или к чему-то — к эпохе, например, кватроченто либо авангарду… И есть особо одержимые – те, кто открывает собственный «затерянный» мир. Шлиман нашел свою Трою. Ренэ Герра – эмигрантское лукоморье…
«У лукоморья дуб зеленый» – этому стихотворению научила 11-летнего мальчика поэтесса Екатерина Таубер, выкинутая на Лазурный берег беженской волной.
Любовь бывает с первого взгляда. А бывает — и с первого слова. Бескорыстная привязанность и любовь французского филолога к русской культуре в изгнании пришла к Ренэ Герра, когда он впервые услышал неповторимый по красоте «могучий, правдивый и свободный»… Эта любовь и по сей день удивляет наших соотечественников: как смог француз, сам, без всяческой подсказки, лишь на поводу у собственного чувства — добиться такого проникновенного понимания этих людей, всего этого скола грандиозной цивилизации?!
В середине 60-х для дипломной работы в Сорбонне Р. Герра избрал творчество Бориса Зайцева, у которого он был секретарем. Эта диссертация была встречена с недоумением. Ведь французские левые слависты тогда писали о Горьком, Бедном, Голодном… А Зайцев для них оставался «невидимкой», а вместе с ним — десятки тех, кем сегодня гордится просвещенный мир.
…Но вернемся к книге «Семь дней в марте». Она субъективна, но не голословна. И правда новейшей истории, подчас весьма суровая, там доказуема документально. О ней кричат десятки писем, документов — ничтожная часть грандиозного собрания Ренэ Герра.
Собирательство — дело его жизни Его коллекция, включающая картины, графику, письма, архивы, автографы, бесценна и беспрецедентна. Большинство писателей и художников-эмигрантов, чьи автографы он хранит, были его знакомыми и друзьями. И в книге «Семь дней в марте» рябит в глазах от воспроизведенных на ее страницах автографов, фотографий, посвящений на книгах и в альманахах — от Бориса Зайцева, от Юрия Анненкова, от Ирины Одоевцевой…
Переиначивая Булгакова — правду не всегда говорить легко и приятно. Но нельзя и выкидывать из истории ее неотъемлемую часть, какова бы эта правда ни была… «Нельзя лакировать историю и нельзя чернить историю», – уверен Аркадий Ваксберг. И в книге открытым текстом говорится о сотрудничестве А. Бенуа с пронацистской газетой «Парижский вестник» и выдается непреложный факт: коллаборационизм Ремизова и Лифаря с немцами в годы оккупации.
Особо «взрывная» тема – о возвращенцах: о Цветаевой, Куприне, о неудавшейся попытке соблазнить Бунина… И именно эти факты, документы и делают книгу «Семь дней в марте» одновременно увлекательным чтением и ценным пособием для исследователей.
Да, это так, но все же…
История — то, что творится сегодня. Она, словно пена морская, бьется о берег Времени. Пена изменчива, в радуге брызг, непрестанно меняющая очертания… Что ни всплеск, то судьба.
В этой «пене дней» – иные люди, другие пути. И в последней главе книги упомянуто и о действующих лицах третьего акта трагедии, чье имя «Исход». Эта глава – о культурном сопротивлении третьей волны эмиграции. Как во времена Бунина и Зайцева, многие из них оказались в культурной столице мира – Париже. Я же, плоть от плоти этих российских изгнанников, я также была принесена третьей волной на берега Сены, поскольку за железным занавесом задыхалась. И тут, на приютившей меня чужбине, ставшей второй родиной, я вновь убедилась, что прошедшее и правда не становится прошлым. Как встарь, мы оставались здесь особым племенем «дисси» (от слова «диссидент») – так называется население «затерянного мирка», о котором я сочла своим долгом рассказать в своем романе «Ткань лжи»…
И сегодня, как полноправный член «клуба дисси» третьей волны я решила задать авторам «Семи дней в марте» пару вопросов – «не из-под глыб»…
– Аркадий Иосифович, что для вас главное в этих диалогах?
– Главное то, что наши разговоры начистоту не были втиснуты ни в какие рамки так называемой «политкорректности», что чаще всего обозначает самоцензуру. Мы свободно говорили, спорили и высказывали в открытую отношение к тому или иному персонажу — без ненужного пиетета. И наши высказывания доведены до сведения читателя в неприкосновенном виде, оставаясь, как принято говорить, целиком на совести сказавшего. И, что особенно ценно, наш недельный диалог с Ренэ, посвященный судьбам творческой русской эмиграции, подкреплен материалами из его поистине уникальной коллекции.
– Почему в числе перечисляемых вами культурных деятелей третьей волны оказались те, кто покинул страну уже после распада СССР? Ведь их отъезд зависел уже не от ОВИРа и КГБ, а от иностранных консульств.
– Дело вовсе не в том, от кого зависел исход. Дело в душевном настрое, в стремлении к свободе, не зависящей от каких бы то ни было политических игр. И на мой взгляд, подобный подход помогает точнее и глубже понять феномен всей русской эмиграции, началом которому послужила первая волна, унесшая из России ее гениев, ее гордость, ее славу.
– Ренэ, вы — коренной француз. Можно ли сказать, что между русской эмиграцией и вами, французом, все же существует некая стенка из прозрачного, но непробиваемого стекла? Или же вам удалось пробить ее?
– Ваш вопрос очень дельный. Больше сорока лет назад Ирина Одоевцева меня окрестила «наш русский француз». И это правда. Мне не пришлось пробивать никакую стену. Между русскими белыми эмигрантами и мною ее не было и быть не могло. Дело в том, что моя судьба с самого отрочества – «русская» судьба. Меня эти «странники» сразу привлекли, покорили рафинированностью, интеллигентностью, чувством достоинства, аристократической учтивостью, сердечным теплом и, главное, верностью и преданностью покинутой родине и своим беззаветным служением русской культуре. Между нами были не просто добросердечные отношения. То было взаимное уважение и понимание, восхищение и любовь. Я горжусь дружбой с ними, их любовью. Они посвящали мне стихи, дарили книги и картины, писали мои портреты.
Поэтому никакой стены, ни стеклянной, ни оловянной, ни деревянной, между мною и ими не было и быть не могло! И все-таки долгие годы между ними и западным миром стена существовала – даже не стена, а железный занавес. Десятилетиями он отгораживал белую эмиграцию от славы, карьеры, элементарного благосостояния. Этот занавес — не только вина Советов, клеймивших изгнанников «предателями» и «отщепенцами». Во многом это дело рук левой французской профессуры — коллаборационистов и попутчиков Кремля. И я счастлив, что благодаря и моему собирательству до людей теперь дошла хотя бы малая часть правды об этом времени, об великих «невидимках», – хотя она и сегодня лишь верхушка айсберга, всплывающего из неведомых глубин Атлантиды.
автор: Кира Сапгир
Этот текст был опубликован в номере 93 (03/93 - 2011) журнала "НОВЫЙ СТИЛЬ" на странице 50. Кликнув на обложку вы сможете просмотреть флеш-версию этого номера >>
