Советские песни – это наша жизнь, наша история

Хор Михаила Турецкого уже много лет гремит по всему миру. В начале девяностых Турецкий создал Мужской хор Московской хоральной синагоги. Из него с годами образовался коллектив, который в 2003 году приобретает современное имя – «Арт-группа «Хор Турецкого». Теперь в репертуаре арт-группы произведения западной и российской эстрады, городской фольклор, оперные арии, мюзиклы, еврейские молитвы и песни, православная литургия, католические песнопения и многие другие направления лучшей, проверенной временем музыки. Концерты хора проходят с непременным успехом. После 20 лет работы с талантливыми мужчинами Михаил создал коллектив «Сопрано10» с талантливыми женщинами. Харизматичный Михаил рассказывал о своем творчестве и руководстве коллективами эмоционально и с энтузиазмом: как он штрафует певцов за лишний вес и заставляет их заниматься спортом, как знакомит публику с классикой и как выкладывается на каждом концерте.

Ваши родители не боялись, когда вы решили сделать пение своей профессией?
Они ничего не могли сделать, потому что я начал петь в полтора года. Дома стояло пианино, которое мне не давало покоя, и я на нем наигрывал какие-то модные мелодии вроде «Сиреневый туман», то, что слышал в компании своего старшего брата. Когда я что-то пел, я видел, с каким воодушевлением девушки из компании моего старшего брата на меня смотрели, и понял, что музыка, песня завоевывает сердца. Я попросил маму отвести меня учиться музыке. Мы пришли в музыкальную школу, а там прейскурант: фортепьяно – 20 рублей, скрипка – 15 рублей и т. д., а самая дешевая – флейта-пикколо – 1,5 рубля. Поскольку семья была стеснена в средствах, я и начал учиться играть на флейте-пикколо. Все было неплохо до того момента, когда к нам на обед пришел двоюродный брат отца, знаменитый музыкант, альтист Рудольф Баршай. Он попросил меня спеть. В 10 лет я уже пел классным детским голосом. «Ничего себе! Миша должен петь и учиться!» – сказал он и позвонил в хоровое училище Свешникова. «Посмотрите внимательно на Мишу», – сказал он директору Геннадию Копченкову. Я понял, что он имел в виду: не возьмите ради меня по блату, а дайте шанс. Конкурс там тогда был 200 человек на место. Меня сразу взяли в 5-й класс, так как посчитали талантливым, но мне пришлось всех догонять. Из-за этого до 8-го класса у меня было много комплексов. Я засел за уроки музыки. А в коммунальной квартире ведь все слышно – соседи запротестовали! И я вставал в 5.45 утра, ехал в училище и с 6.15 утра до 8.45 сам там занимался. Кто сегодня способен на такое? У современных детей нет правильной мотивации и каких-то важных стремлений в жизни. А мне тогда очень не нравилось быть в хвосте, и это меня мотивировало. В 8-м классе я всех догнал, а в училище – перегнал. Институт им. Гнесиных я окончил уже с отличием. Меня там даже в аспирантуре оставили.

Расскажите о своем рабочем графике.
Сегодня у меня фотосессия, а вечером Михаил Барщевский пригласил поддержать один концерт. Завтра репетиция, ночью самолет в Карпаты, 12-го у одного знакового человека Украины 50-летие, 13-го – назад и вечером уже выступление, 14-го будут две песни в Кремле, 15-го – выходной, а 16-го – два концерта в Нижнем Новгороде, 17-го – в Казани, 18-го – в Ижевске, 19-го – в Перми, 22-го – в Москве в Крокус Сити Холле, 23-го – в Кремле с программой «Мужские песни», уже 24-го в Воронеж… И я как-то не понимаю, что у меня за жизнь-то такая.

Ну, вы об этом говорите с удовольствием.
Ну, конечно, это же определенное артистическое кокетство, а с другой стороны – довольно смешанные чувства. У меня должны быть гастроли в начале месяца, я и раньше себя ими сильно нагружал – Сибирь, Дальний Восток, я это все люблю. А сейчас уже так думаю: вот эти перелеты-переезды, к примеру, из Кемерово в Красноярск – ночью 7 часов ехать на машине, четыре города Дальнего Востока придется перелетать, смена времени, уже начинаешь об этом задумываться-побаиваться, и меня это расстраивает.

А как ваши коллеги?
Они все же моложе меня. Мне 50, а средний возраст – 41-43 года. Я всех заставляю заниматься спортом, раз в месяц вставать на весы. От этого даже зарплата зависит.

Неужели штрафуете за лишний вес?
Ну зарплату, конечно, не минусуем, но не даем или сокращаем премию. Смотрю на тенденцию: если центнер веса скачет по сцене, то это уже смотрится комично, а не брутально, как должно быть. Вес должен быть, скажем, максимально 85 кг. Так как я сам 74 кг при росте 1 метр 78 см, то я всех под свой стандарт не подгоняю, но когда человек моего роста весит 94 кг, то это недопустимо.

А вот у вас появилось женский хор «Сопрано 10». Вы их тоже на весы ставите?
Я их дисциплинирую и объясняю, что артист имеет обязательства перед своей публикой и аудиторией. Английское слово «шоу» означает «показывать», «презентовать». Должны быть либо выдающиеся вокальные данные, как у Кабалье или Паваротти, и в таком случае люди просто стоят и их правильно подсвечивают, за ними экраны, а публика слушает исключительно голос. Или, если такого голоса нет, ты добавляешь актерское мастерство, пластику, грацию, хореографию, тогда это уже обязывает иметь стройную фигуру. Сегодня одного только голоса недостаточно. Поэтому в рабочий график моего коллектива входит фитнес 3 раза в неделю. То есть они приходят на работу, и их рабочий день начинается с полутора часов фитнеса. Они за эти три года все преобразились.

Как вы формируете новую программу, чтобы она была и интересна, и узнаваема для публики?
Есть такая формулировка: новое и лучшее. Обязательно нужны новые композиции. Не только новая песня, но и новый ход в ее подаче: добавить больше театральности, смешать с другим жанром типа мюзикла или музыкального театра. (В этот момент в комнату заходит дочка Михаила, трехлетняя Беата, а через некоторое время и семилетняя Эммануэль.)

– Доченька, давай споем! (Начинают петь песню «Кавалеры приглашают дамов!», переходят к другой: «Забота у нас простая») Можно погромче!.. Пока немножко стесняется… Это история моей жизни. В 1965-1967-е годы, я приходил к отцу по воскресеньям и говорил: «Папа, давай «Заботу»!» И мы начинали: «За-бо-та у нас простая!..» Потом я это все принес в Кремль, в регионы, соединили песни Пахмутовой, Марка Фрадкина и других. Некоторые называют это музыкальной эксцентрикой, но я категорически против: мы из этого состоим. Когда мы поем эти песни, у публики поднимается волна энтузиазма: «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди!..» Люди прямо встают с мест! Я чувствую их энергию. У меня была такая история: в Нью-Йорке, когда из-за задержки моего рейса по погодным условиям я вышел на сцену только в 23.45 вместо 19.30. А было продано 6000 билетов! 15% людей, конечно, ушли. Я вышел на сцену прямо в том, в чем ехал, даже не сняв верхнюю одежду, и обратился к огромному залу: «Америка учит терпению и пониманию, но нам надо еще 40 минут, чтобы петь вам живым звуком». Концерт шел до 5 часов утра! Зал был в восторге. Эта музыка для нас органична. Мы теперь капиталисты, мы крутые, но советские песни – это наша жизнь, это наша история. В меня это посеял мой папа, а теперь я передаю это своим детям.

Говорят, что из вашего хора не уходят.
С одной стороны – это хорошо, с другой – я не могу взять ведущих исполнителей, которые ко мне иногда просятся в коллектив. Я вроде бы и хочу кого-то взять, но для этого мне надо кого-то убрать. И я отдаю себе отчет в том, что у моих людей, с которыми я сейчас работаю, есть огромный опыт – несколько тысяч концертов, понимание формата. Они, может быть, по голосу и по возрасту могут уступать кому-то, но в исполнении сегодня они сильнее. Сложилась команда, и она сильна тем, что у нас огромный репертуар – 400 композиций на разных языках, многоголосие. Ввести нового человека непросто. В моей команде было много сложностей, но мы через это прошли. Я их таким образом воспитал, что если что-то будет не так, то человек сам уйдет. Я в свое время тоже уйду, уступлю место другому.

Какие у вас голоса в коллективе?
У нас разные голоса: есть оперные, роковые, джазовые, эстрадные. В этом-то и специфика. Так как в нашем репертуаре есть разные жанры и музыкальные направления, то нужны и разные голоса. Иногда оперным певцам приходится петь в смежных жанрах.

Я слышала, что у вас была идея детского проекта.
Да, я хочу открыть авторскую музыкальную школу, где я воспитывал бы артистов синтетического жанра, где они учились бы и петь, и двигаться. Все упирается в отсутствие места. Я слишком занят своей артистической карьерой. У меня два уникальных коллектива, которые пропагандируют музыку, в том числе и классическую. 90% моей аудитории в консерваторию никогда не пойдут. А я пою им Верди, Моцарта, Шумана, другую классику, молитвы. Я рассказываю детям, что в XVII веке немецкий ребенок прошел пешком 300 км, чтобы стать великим композитором, – это Иоганн Себастьян Бах. Поем мы его а капелла. Это называется музыкальным просвещением.

Но вы же это и для собственного удовольствия делаете!
Абсолютно верно, я делаю только то, что мне самому очень нравится, во что верю. Никогда не делаю конъюнктуру. Нашей публике очень нравится песня Розенбаума «Гоп-стоп», но пою я ее редко, так как не чувствую себя органично. Песню «Владимирский централ» мы сделали небольшой постановкой, так как это культовая песня поколения. Она меня волнует, и я ее сделал так, что зал встает.

Как вы боретесь со звездной болезнью?
Это длится уже довольно долго, и начинаешь думать, что все это когда-нибудь потеряешь. Поэтому появляются другие вопросы: как удержать этот интерес к себе, ведь появляется новое поколение артистов; как удержаться на плаву, быть модным. Ощущение звездности уже не дает мне подпитки для собственного «эго». У меня никогда не было момента, чтобы я проснулся знаменитым. Весь мой путь – очень тяжелый, многолетний титанический труд, многочасовые репетиции до сих пор. Люди не верят, что перед концертом, к примеру, в Иваново, я 2 часа репетирую. Сегодня мне хочется стать частью какой-нибудь социальной программы, начать приносить дополнительную пользу стране. Мои дети живут здесь, мой дом – Москва, Россия.