МОШЕ ДАЯН

— Скажите, у вас есть корм для кошек? — спросила девочка по-грузински.

Из всей фразы я понял только слово «ката», то есть кошка. Но что ещё можно было спросить в зоомагазине? Тем более что менее минуты назад я видел на улице ту самую кату, которой, похоже, и предназначалась еда.

Продавщица понимающе отвесила девочке и её маме добрую мерку сухого корма, завернула в пакет, выбила чек.

Девочка просияла, схватила пакет двумя руками и выбежала наружу с криком: «Кис-кис!», звучащим одинаково на всех языках мира. Кис-кис отозвался незамедлительно, сменив маску жалобного котика на лицо, исполненное благодарности за спасение от голодной смерти.

В отличие от юной спасительницы я уже хорошо знал эту хитрую чёрную морду — самого известного кота в Батуми по кличке Моше Даян, или просто Мойша.

* * *

В батумский зоомагазин на углу Гамсахурдиа и Жордания, что сразу за армянской церковью, я зашёл по пути к морю, вспомнив что для Безымянной Собаки надо купить ошейник от блох. Бедняга, похоже, добывала большую часть белковой пищи непосредственно из своей шерсти, ежеминутно выкусывая очередного паразита то с ноги, то с хвоста. Ошейников, увы, не было, я уже собрался уходить, задержавшись у клеток с попугайчиками, когда услышал девичий голос про «ката-сачмели».

Ката смиренно сидел снаружи за стеклянной дверью. Дальнейшее зрелище, виданное мной уже не раз, всё равно было достойно небольшой паузы, я присел на лавку у церкви, наблюдая за Моше Даяном.

Кличку он получил благодаря своему внешнему виду и способностям выжить в любых условиях. Представьте себе боевого грузинского кота, дотянувшего на улице до восьмилетнего возраста. Заставшего ещё прежний режим, пережившего голод и холод двухтысячных, революцию роз, смену власти, ремонт центральных улиц, пуск канатки и открытие пятизвёздочных отелей вдоль Приморского бульвара. Он видел в этой жизни всё. И это всё отразилось на его собственном виде.

Кончик хвоста Мойши смотрел вверх при любом его настроении, сломанный в двух местах. Одно ухо торчало, как у овчарки, половина второго была потеряна в боях. Левый глаз также отсутствовал, вместо него через всю кошачью морду шёл глубокий шрам, так и не заросший шерстью. Передняя правая лапа слегка прихрамывала, хотя, зная его характер, я мог предположить, что хромает он только в нужные моменты. Уцелевший глаз полыхал яростным зелёным огнём.

Выжив в схватках и битвах, пронеся хвост и глаз через все страдания, дожив до немыслимого на улице возраста, городские кошки редко дотягивают и до двух лет, разгрызаемые стаями собак, наматываемые на колеса грузовиков, замерзающие насмерть в холодных подвалах — Мойша был среди сородичей авторитетом, дедом, котом в законе. И место он себе определил главное во всём городе — у дверей зоомагазина.

Живущие с рыбацких подачек облезлые портовые попрошайки, задохлики у лавок с шаурмой, гоняющие друг друга, не могли и мечтать о таком месте. Мойша питался исключительно сухим кормом, сбалансированным и выверенным, испытанным в течение многих лет на своих сородичах. Любой соперник, случайно появлявшийся в радиусе сотни метров от его зоомагазина, тут же изгонялся светом изумрудного мойшиного глаза и глухим низким рыком.

Другое дело люди. С людьми нужно было уживаться, люди были источником еды. И тут даяновскому артистизму не было предела.

Несколько дней я наблюдал за его выходом. Обычно это происходило после полудня, около двух, когда местные мамаши вели домой из школы своих отпрысков. Мойша выбирал жертву и занимал стратегическое место — слева от двери в магазин, на нагретом бетонном выступе, размером аккурат с его тушку. С каждым шагом ребёнка вид кота становился всё жалостнее, всё несчастнее. Не удивлюсь, если на последних метрах он ещё и пускал слезу из единственного своего глаза.

В первый раз я тоже купился на эту станиславщину. Сердце дрогнуло при виде умирающего с голоду несчастного котика, ноги сами понесли в магазин, продавщица привычным движением отмерила фунт самого дорогого корма. «Кис-кис!» — вышел я с пакетом на улицу покормить хромого одноглазого инвалида.

Инвалид смерил меня изумрудным моновзглядом, сунул морду в пакет, аккуратно подцепил его зубами и поволок в кусты, не удостоив даже намёком на благодарность. А через несколько минут его несчастная тушка опять валялась у зоодверей, являя собой памятник голодающему Поволжью. «Мама, смотри какой бедный котик!» — через улицу к нему уже тянула руки очередная юная жертва. Мама в ответ шипела про блох и послушно плелась за чадом в магазин.

* * *

Пару дней спустя я не выдержал и зашёл внутрь, перешагнув через бездыханное одноглазое тело, растянувшееся совсем уж на пороге, окликнул продавщицу, мол, что это за шоу-программа у них тут каждый день.

— А, это наша звезда, Мошик. Давно тут промышляет, — ответила та с улыбкой. — Такой жулик! Вы не представляете!

— Да я который день за ним наблюдаю. Пройдоха и артист, каких поискать.

— Это точно. Да я не против, люди идут, корм продаётся, у каждого свой бизнес.

Снаружи через стекло нехорошо светился подозрительный зелёный глаз.

— Я вот одного не пойму, куда ему столько еды? Ведь он в день выпрашивает корму на пятерых! Лопнул бы давно с такой диеты. Фарцует ей что ли?

— Знаете, я сначала тоже удивлялась. А потом заметила, куда всё уходит.

— Да? Ну и куда же?

— А вы понаблюдайте ещё немного… — улыбнулась продавщица и отвлеклась на очередного покупателя.

Я вышел на улицу, снова переступил через пушистого мафиози. Тот не увидел в моих руках вожделенного пакета, презрительно отвернулся.

В этот момент послышалось тонкое, едва уловимое мяукание откуда-то из глубины кустов за углом магазина. Я замер. Через секунду оттуда показалась Кошка.

Это была самая красивая кошка, которую я вообще видел в своей жизни. Дымчато-серая, с белоснежными лапками, с белейшим кончиком хвоста и с изящной тонкой мордочкой. Глаза у неё были даже не зелёного, а какого-то сумасшедше-оранжевого цвета, огромные, лучистые, испускающие на всё вокруг мягкий и тёплый свет.

Кошка потянулась, выгнула длинную тонкую спину, промурлыкала на солнце и, жмурясь, подошла к одноглазому разбойнику. Потёрлась носом о шрам на морде, лизнула в щёку, что-то проурчала в обрывок боевого бандитского уха. Потом грациозно повернулась и снова исчезла в зарослях.

На морде самого известного батумского кота было даже не счастье. Там было наивысшее блаженство, умиротворение, неимоверный кайф. Счастливее этого кота не было ни одного существа на всём побережье.

Я кивнул бандитской его морде, наконец нашедшей смысл всей своей жизни. Готовой ради этих нескольких секунд блаженства проползти полвселенной на карачках, потерять по пути оба глаза, сломать себе хвост и лапу, порвать стаи котов и собак, вытравить любую живность в радиусе сотен метров от своего прибежища, притворяться самым несчастным и голодным котиком на свете — ради неё одной.

Взгляды наши пересеклись, и на секунду мне показалось, что Мойша подмигнул мне своим единственным изумрудным глазом.

— Скажите, у вас есть корм для кошек? — донёсся из магазина тонкий детский голос.

30 марта 2014 г

          * * *