Налог на богатство: справедливость или наказание за успех

Когда речь заходит о налогах, люди начинают ерзать на стуле, как школьники на контрольной. Вроде бы все знают, что без налогов государство жить не может, но каждый в глубине души надеется, что именно его копилка останется в тени. И тут на сцену выходит он — налог на богатство. Не скромный парень вроде подоходного, который тихо снимает процент с зарплаты, а такой себе громкий революционер, который лезет в карман прямо к накопленному добру.

Сама идея проста: у тебя есть много имущества, акций, домов, яхт, винтажных «феррари» и коллекция марок, которую никто не видел? Отлично, давай поделись процентом в пользу государства. Не с того, что ты заработал вчера, а с того, что у тебя уже есть и пылится на полках или растет в цене где-то в сейфах. Логика в этом вроде бы есть — богатство же тоже форма силы, а значит, должно быть обложено.

Налоги на богатство существовали еще во времена, когда никто не знал слова «офшор». В Древней Греции граждане платили «эйсфору» — такой себе налог на имущество во времена войны. В Римской республике любили переписывать имущество по цензу, чтобы понимать, кто сколько должен. Средневековые монархи тоже не стеснялись: хочешь держать землю, скот и замки? Плати. Иногда добровольно, чаще под угрозой меча.

Современные версии этого налога расцвели после Второй мировой войны. Европа лежала в руинах, нужны были деньги на восстановление. Ну и кто у нас тут с золотыми часами и фабриками? Правильно. В результате к 70–80-м годам в десятке стран Западной Европы работал ежегодный налог на богатство. Швеция, Германия, Франция, Италия, Нидерланды — все экспериментировали. Только вот результат оказался не таким блестящим, как задумывалось. Богатые начали паковать чемоданы и деньги в Швейцарию, а государственные кассы все равно оставались полупустыми.

В итоге к XXI веку большинство стран махнули рукой. Германия отказалась от налога на богатство в 1997 году, Швеция в 2007-м, Франция тоже сбежала в 2018-м, оставив вместо общего налога узкий налог только на недвижимость. Из крепких держателей остались Испания, Норвегия, Швейцария и Аргентина. Там до сих пор богатым приходится открывать кошельки. Но даже там речь идет о сравнительно небольших процентах — обычно до 1–2% в год.

Аргументы «за» звучат красиво и справедливо. Богатство растет быстрее зарплат, а значит, без вмешательства государства разрыв между богатыми и бедными становится пропастью. Если доход можно спрятать с помощью хитрой бухгалтерии, то виллу на Майорке или коллекцию вин не так-то легко увезти в офшор. Налог на богатство — символ того, что социальная справедливость еще жива.

Но есть и другая сторона медали. Практическая реализация — это тот самый ад на земле, где бухгалтеры и юристы чувствуют себя как рыбы в воде. Как оценить стоимость семейной компании, которая существует только на бумаге? Сколько стоит картина, которую никто не продавал сто лет? И вообще, почему один и тот же капитал должен облагаться и налогом на доход, и на наследство, и еще раз на само существование? Тут уже начинаются разговоры о «тройном налогообложении» и несправедливости.

Богатые, как известно, не дремлют. Услышав про новые налоги, они массово эмигрируют, вывозят деньги, нанимают армии юристов и начинают играть в кошки-мышки с государством. В итоге в какой-нибудь Франции сборы с налога на богатство составляли меньше 1% бюджета, но политический шум был такой, что казалось, Париж снова готовится к штурму Бастилии.

А теперь давайте заглянем в Британию. Тут ситуация интересная. Официального налога на богатство нет и никогда не было в современном виде. Зато есть куча его братьев и кузенов: налог на наследство (40% на все, что выше 325 тысяч фунтов, хотя и с уймой лазеек), налог на прирост капитала, героически раздражающий владельцев инвестпортфелей, и, конечно, любимая всеми боль — пошлины на покупку недвижимости.

В 2020 году британская комиссия по налогу на богатство (да, была и такая) выпустила отчет. Предложили ввести «разовый налог» — 1% в год в течение пяти лет для тех, у кого больше полумиллиона фунтов. По расчетам, это могло бы принести 260 миллиардов фунтов. Красота! Только вот правительство посмотрело на это предложение и вежливо отодвинуло его в дальний ящик. Слишком рискованно, слишком сложно, слишком много потенциальных побегов состоятельных граждан в Дублин или Цюрих.

С тех пор разговоры вспыхивают время от времени. Особенно когда казна начинает скрипеть под весом кризисов, будь то пандемия или рост социальных расходов. Но пока политической воли нет. Ни консерваторы, ни лейбористы не решаются нажать красную кнопку. Максимум — слегка подкрутить налоги на наследство или подровнять ставки по доходам.

Любопытно, что общественное мнение, как ни странно, довольно благосклонно к самой идее. Большинство опросов показывают: люди считают справедливым брать с богачей больше. Ну конечно, если «богач» — это кто-то другой. Но когда начинаешь считать: вот дом в Лондоне, вот дача в Корнуолле, вот акции на пенсионном счете — и вдруг ты сам пересекаешь границу в полмиллиона. Тут уже энтузиазм заметно остывает.

Если попытаться резюмировать, налог на богатство похож на ту диету, о которой все говорят, но мало кто реально садится. На бумаге выглядит здорово: справедливо, прогрессивно, социально. Но на практике — дорогая, сложная и не очень эффективная. Вот почему этот налог остался экзотикой в паре стран и предметом вечных дебатов в остальных.

В Британии, скорее всего, все останется как есть: с нас будут брать по чуть-чуть с разных сторон — при продаже, при наследстве, при покупке. Никаких громких лозунгов, просто медленный сбор урожая. Как говорил один британский министр, «мы не любим революций в налогообложении, мы любим эволюцию». Ну и чай с печеньками, конечно.

А если смотреть шире, налог на богатство — это вечный спор о справедливости. Должен ли кто-то платить только за то, что у него есть, а не за то, что он делает? Или все-таки работа, инвестиции и предпринимательский риск важнее? Ответа нет, и вряд ли он появится. Но тема эта будет возвращаться снова и снова, потому что зависть и чувство справедливости — вечные спутники человечества. Особенно, когда речь заходит о чужой яхте, пришвартованной на Лазурном берегу.