Михаил Шишкин. Вкусы меняются, литература остается
Михаил Шишкин — фигура для современной русской литературы ключевая. И причин тут несколько. Каждый его роман — «Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник» — тут же получает главные российские литературные премии: «Русского Букера», «Большую книгу» и «Нацбест». Театральные постановки по каждому из этих произведений идут на лучших сценах Москвы. Его книги переведены на 26 языков. Несмотря на то, что последние 18 лет писатель живет в эмиграции между Москвой, Берлином и Швейцарией, он все равно остается ярким представителем русской литературы. Шишкин имеет четкую позицию по отношению к происходящему в России и смело высказывает свое мнение. Наверное, за это его многие критикуют – возможно, боятся, возможно, завидуют, но какое это имеет значение? Главное, его читают! К примеру, в марте этого года в Лондоне состоялась презентация перевода на английский романа «Письмовник», а это значит, количество поклонников его творчества увеличится.
Михаил, вам часто приходится давать автографы, подписывать свои книги? Что вы испытываете? Кто эти люди?
Теперь часто. Испытываю иногда счастье, иногда усталость, а подчас и недоумение: как так получилось, что я вот здесь раздаю вот этим людям автографы? Например, такое странное чувство нереальности испытал на Фарерских островах, когда меня пригласили на презентацию перевода «Письмовника» на фарерский язык. Там населения 50 000 человек. Они еще «Преступление и наказание» не перевели. Чудны дела твои, Господи!
Когда вы поняли, что вы писатель?
Сначала, лет в пять, я хотел быть артиллеристом, очевидно, слова меня уже тогда завораживали. Потом, сколько себя помню, я уже был писателем, даже еще ничего не написав. То есть я единственный это знал, никто больше. Оставалось только всем это доказать. И вот всю жизнь потратил на доказательство. А теперь тех людей, кому мне важно было это доказать, давно нет на свете. Теперь у меня есть доказательства – книги, но после «Письмовника» я ничего не пишу. И, может, уже ничего больше не напишу. То есть теперь, на этом конце жизни, все наоборот – все знают, что я писатель, а я один, кто этого не знает.
Почему для «Письмовника» вы выбрали эпистолярный жанр, очень редкий в современной литературе?
Потому, наверное, и выбрал, что очень редкий. А если серьезно, то это мое внятное заявление: мне важна традиция. В искусстве можно сказать что-то новое, только разрушая и продолжая собой традицию. Ты ведь отвечаешь не перед сегодняшним вкусом публики, а перед литературой. Вкусы меняются, а настоящая литература остается.
Что вы думаете по поводу того, что в современной жизни традиция писать друг другу письма отмирает? Они преобразовались в короткие эсэмэски, посылаемые с телефона на телефон, или, в лучшем случае, мейлы. Как это, на ваш взгляд, влияет (деформирует) на внутреннюю жизнь человека, его восприятие мира?
Есть вещи, на которые технический прогресс вряд ли может повлиять. Если ты любишь и пишешь любимому человеку, то важны не носители этой информации – письмо пером, мейл или эсэмэска – важна твоя искренность.
Мне очень интересно, как происходит таинство появления литературного произведения. Некоторые авторы рассказывают, что их герои сами действуют, а они только записывают. А как у вас?
Да и мне интересно, в конце концов, понять, как все это происходит. Завидую тем, кто знает, как написать роман, и может поделиться этим рецептом со студентами или написать бестселлер «Как написать бестселлер». Мне с каждым романом приходится все начинать заново, с нуля. Я каждый раз не знаю, как написать роман, всякий раз изобретаю роман заново. И происходит это примерно так: несколько лет мучений и депрессий, а потом целый год только успевай записывать.
Как вы относитесь к постановкам ваших произведений на театральной сцене (спектакль «Самое важное» по роману «Венерин волос» в московском театре «Мастерская П. Фоменко», спектакль «Письмовник» на Малой сцене МХТ им. Чехова, спектакль «Аттракцион», представляющий собой синтез трагикомедии по роману Михаила Шишкина «Взятие Измаила» и комедии А. Чехова «Чайка» в московском театре МОСТ. – Прим. ред.)? Получается то, что вы задумали, или есть расхождения, иной взгляд на текст, историю, вами рассказанную, расставление акцентов?
Радует, разумеется, что кто-то заразился энергией моих текстов и эта энергия выплеснулась теперь на сцену. С другой стороны, каждый раз замирает сердце от боли, когда вижу, как сократили для постановки мой текст. Ту линию выкинули, этот эпизод вырезали… Это как наблюдать, как вашему ребенку отрезают пальцы, обрубают руки. Но публика на это по-другому смотрит, со своей колокольни.
Кто вы: русский писатель, живущий за границей, или европейский писатель, пишущий на русском языке?
Чтобы ответить на этот вопрос, придется выяснить, что есть писательская «русскость». Если русский писатель – это тот, кто заявляет, что наши отцы под «менеджерством» Сталина построили великую империю, а евреи ее разворовали, то я однозначно европеец, имеющий честь или несчастье, (как посмотреть), писать по-русски. Но я считаю, что авторы, готовые ради пресловутого национального величия на унижение человеческого достоинства своих и чужих, не имеют никакого морального права называться русскими писателями. Только не надо приводить антисемитские цитаты из Достоевского и Гоголя и декламировать строчки из «Клеветникам России» Пушкина! У них не было опыта чудовищного русского XX века. Настоящий русский писатель всегда будет в оппозиции к русской власти, потому что власть в России всегда хамская. И прогресса тут не намечается, скорее регресс, если сравнить Николая Первого, «первого читателя» Пушкина, с нынешними.
Вам хорошо пишется в Швейцарии или русскому писателю нужна «подпитка» в виде проживания на родине?
Я живу последние годы между Москвой, Швейцарией и Берлином. «Венерин волос» хорошо писался в Цюрихе и Риме. «Письмовник» хорошо писался в Берлине и Америке. Не думаю, что география играет какую-то роль. В России важно вырасти, провести детство и юность, повзрослеть. Этого вполне достаточно, чтобы понять, что наша родина уже в тебе, что ты из нее состоишь и ничего нового ты про нее не узнаешь. Русская история скручена в ленту Мебиуса, и мы ползаем по ней поколениями, мучаясь над одними и теми же вопросами и оставляя их всякий раз нерешенными. Страна оказывается снова в империи всякий раз, когда пытается построить демократическое общество, ввести выборы, парламент, республику. И каждая новая империя все подлей и подлей. И детям нашим и внукам ползать – если, конечно, не уедут. Для того, кто там вырос и провел полжизни, постоянная
«подпитка» отечеством необязательна. Хотя я много времени провожу в Москве.
Ностальгия. Вам это знакомо?
Ностальгия желудка – да. Иногда так припрет, что сваришь себе борщ, именно такой, как мама варила. Ностальгия по-прошлому? По молодости? Это же совсем другое. А ностальгия по России – это что-то из устаревшего лексикона времен эмиграций прошлого века. Мы живем в XXI веке, здесь нет ни границ, ни эмиграций. Купил билет на «Аэрофлот» – и вперед, enjoy it! Добро пожаловать в пространство экстрима!
Вы в одном из интервью говорили, что всем нам приходится идти на разные компромиссы ради семьи, сохранения жизни. («Просто в разные времена существует различный прожиточный минимум подлости. Но сама подлость всегда присутствует. Нам нынешним и тем более молодым просто повезло со временем — оно нас щадит».) На какие компромиссы приходилось идти вам? И на какой компромисс вы бы не пошли никогда или очень не хотели бы, чтобы жизнь перед вами ставила такую дилемму?
Конечно, нам повезло со временем, если подумать, что пришлось испытать в жизни нашим родителям и их родителям. Последние события в России показали, что русские новости – это ничего нового. Опять, в который раз, подтвердилось, что Россия – прекрасная страна для подлецов или для борцов с подлостью. Для «нормальной» достойной жизни эта империя не предусмотрена. Если ты по натуре своей не борец и не подлец, а хочешь только прожить жизнь достойно, зарабатывая честным трудом на семью, то у тебя все равно нет выбора: каждый день подталкивает тебя или к одним, или к другим. Не хочешь быть подлецом, воровать или стоять на стреме, пока большие дяди воруют, – становись трагическим борцом, готовым пожертвовать всем, в том числе и семьей, ради борьбы. Не хочешь быть героем и сгинуть в тюрьме или чтобы тебя забили насмерть в подъезде – пристраивайся к ворам и подлецам. И что делать, если ты не хочешь становиться частью криминальной структуры (а там само государство – это огромная криминальная структура), но и не хочешь быть революционером? Хочешь просто достойной человеческой жизни. Россия в последние двадцать лет потеряла миллионы тех, кто мог бы составить тот самый искомый «средний» класс, опору демократического общества. Потеряет в ближайшие годы еще миллионы. Все будет зависеть от того, захочет ли русская молодежь, которая имеет теперь возможность получить образование на Западе, вернуться потом в Россию. Пока все идет к тому, что не захочет. А по поводу компромисса: не хочу придумывать ситуации, в которых мне или моим детям придется выбирать между подлостью побольше и подлостью поменьше. Лучше ждать от жизни чего-нибудь хорошего.
