Воспоминания Чингиза Айтматова

Рахима Абудвалиева  –  директор Академии Айтматова в Лондоне, приглашенный профессор Евразийского университета Астаны, научный сотрудник Кембриджского Центрально-Азиатского Форума.

Воспоминания Чингиза Айтматова из книги « Детство в Киргизии»

Перевод с немецкого Рахима Абдувалиева

«В моих ранних воспоминаниях встает образ отца – высокого, статного, с густой копной иссиня-черных волос, в гимнастерке, галифе и высоких кожаных сапогах. Он ездил на двуколке, впереди – кучер, а сзади на сиденье – мой отец.

Я вспоминаю дома в Ферганской долине, ведомственные, скрытые от чужих глаз высокими заборами.

Здесь были свои порядки. Жили дружно всем кварталом – махаллёй. Заправляли всем старшие по возрасту мужчины и женщины, будь то свадьба или похороны. Сходился весь квартал дружно. Эта традиция до сих пор сохранилась на Юге Киргизии и в Узбекистане.

Начало 1934 года, мне было только шесть лет. Мой отец – Торекул Айтматов был в свое время известной личностью. Он был начитан и образован, закончил русскую школу в Джамбуле. Он занимал ответственный пост, не будучи еще и 30 лет от роду. Революционные завоевания претворялись в жизнь. На повестке дня стояла коллективизация сельского хозяйства. Большинство голосовало за нее! Нужно было менять старые устои. Стремились вырваться из нужды за счет объединения усилий!

В Ферганской долине, в районе Араван, на Юге Киргизии, мой отец занимался хлопководством, требующим изнурительного и методичного труда по выращиванию хлопка. И днем и ночью был он на ногах, стремясь обеспечить хлопководов техникой, водой для орошения полей, приличными условиями труда. Вокруг него постоянно были люди.

В моем детстве царил вокруг голод. Вспоминаю, как много было попрошаек!

Помню, как к нашему дому похаживал часто мальчик лет десяти-одиннадцати, сирота. Он знал, что здесь ему дадут что-нибудь поесть. Жалобным голосом на смеси киргизского и русского языков он клянчил: «Мамочка, мамочка, видишь, как мой курсак (живот) запал – ничего не ел! Дай поесть…»

Услышав этот жалобный голос, мама давала мне кусок хлеба или чего-нибудь съестного и просила меня отнести мальчику. Он стал приходить чаще, иногда мы с ним играли во дворе или в нашем саду.

Даже отец приметил мальчишку и спросил: «Кто такой?» Отец дал мне монетку, чтобы я мог отдать этому парнишке. Не помню, какая это была монетка, но мальчик был очень рад получить ее!

До сих пор перед моими глазами этот мальчик с льняной сумкой через плечо, в которой он прятал свои скудные принадлежности. Была в ней и консервная банка, которую мы ставили между двумя черепицами, засыпали порохом и поджигали, чтобы видеть фейерверк. Он же готовил себе еду в таких банках.

Однажды мой отец взял меня с собой в служебную поездку в Андижан – один из больших городов в Ферганской долине, ныне в Узбекистане. Мы часто останавливались в дороге. Люди подходили к нам, приветствовали отца и обсуждали с ним насущные проблемы. Это было время великих идей!

Тяжелая судьба выпала моему отцу – претворять в жизнь эти идеи!

Скоро его вызвали в Москву. Мы долго не видели его и переехали во Фрунзе. Он учился в Москве в школе Красной профессуры, где представители из разных советских республик изучали основы марксистско-ленинской философии. Мы жили почти полтора года без него. Тогда нас было только трое: моя сестра, я и мой младший брат. Наконец наступил день, когда мама с нами отправилась в Москву к папе. Это я помню очень хорошо по сей день.

Наши многочисленные родственники снабдили нас провиантом в дальнюю дорогу до Москвы. Пять дней в пути, во время остановок можно было купить чайник с чаем или набрать питьевой воды. Укрывались всем, что попадалось под руки. Эта поездка для меня казалась самым большим приключением!

Мы ехали в Москву в первый раз в жизни, мы ехали к отцу!

Мы знали, что там мы будем жить, ходить в школу и учиться.

Как только мой отец получил комнату в общежитии, он решил забрать к себе семью. Ярким впечатлением от этой поездки в моей памяти осталось Аральское море, представляющее собой тогда голубое море в середине пустыни, волны которого почти набегали на железную дорогу через степь.

Настоящее чудо среди бела дня!

Поезд останавливался часто, мы выбегали на станции из поезда ненадолго. Мама боялась потерять нас. Мы стояли у окон и смотрели на море. Между ним и поездом появлялись в окне казашки во время остановок, предлагая что-нибудь съестное и рыбу. Размеры и протяженность моря меня тогда просто потрясли! К сожалению, в нынешние дни, проезжая по этому пути, Аральского моря уже не увидишь. Осталось только его жалкое, усыхающее подобие! И важная экологическая проблема на сей день – вернуть Аральское море к первозданному виду, каким было оно сотворено природой исконно!

После Аральского моря наступила очередь реки Волги, а на Волге уже была Россия с ее лесами, полями и зеленью вокруг.

Мы приехали на переполненный людьми Казанский вокзал в Москве. Отец джал нас…

Многого я уже не помню, но знаю, что мы жили на улице Воровского, где в доме № 25 позже обосновался Союз писателей. В детстве я часто ходил по этой улице, а позже она стала для меня служебным пунктом. Напротив находился знаменитый «Дом киноактера». Если мне память не изменяет, я был в том доме в 1936 году, когда умер Максим Горький. Отец взял меня за руку и повел в этот дом попрощаться с известным на то время пролетарским писателем. На этой улице располагались Верховный Суд, посольства, банки.

В Москве я опять пошел в русскую школу. Мы прибыли в Москву весной 1935 года и прожили там до конца августа 1937 года.

Помню, как отец учил нас писать и читать.

Наша семья из пяти человек жила в одной большой комнате в коммуналке. Одна кухня на всех. Было тесно. Но дом был прекрасный, большой с широкими коридорами.

Наша жизнь в Москве началась!

В память глубоко врезался эпизод похода в кино с отцом в том же «Доме киноактера» на фильм «Соловей-Соловушка». Фильм был настолько трогательным, что я на весь зал рыдал, жалея главную героиню фильма. Отец не знал, что со мной делать? Он обнял меня за плечи, погладил по головке и всячески пытался меня утешить.

«Видишь сколько людей вокруг? Нельзя же так при них громко плакать…»

Мы досмотрели фильм до конца, отец привел меня, заплаканного, домой. Молча подошел к маме и сказал: «Нельзя, чтобы мальчик был таким сердобольным! Всем было жалко девочку (героиню), но он один рыдал в зале громко за всех!» Меня немного пожурили и пожалели.

То же самое повторилось летом 1936 года!

На лето москвичи уезжали на дачу. Поехали на дачу за городом, в Парфеновку, и мы. Ехали мы туда с Ленинградского вокзала.

Мы сняли две комнаты у местных, которые жили на другой половине этого же дома. Между прочим, нас было уже четверо детей, родилась Роза – самая младшая у нас. Ей было всего четыре месяца, и ее нужно было носить на руках. Для меня это было самое прекрасное время. Я играл с местными пацанами, иногда дрались или бегали на речку купаться. Можно было достать в этой деревне парное молоко, которое мы пили с удовольствием.

Собирали грибы. Одним словом, окунулись полностью в деревенскую жизнь того времени.Почти целый месяц я ходил в школу в Парфеновке.

Мои родители были необыкновенными людьми, интересовались всем, хотели объять необъятное! Приехав издали в Москву, они полностью окунулись в быт москвичей. Москва дала им много, но и забрала самое ценное!

В 1937 году начались репрессии. Уже в августе мы возвращались в город, хотя могли бы пожить там. Отец как будто предчувствовал страшное, настоял на быстром отъезде, чтобы успеть отправить нас всех назад, в Киргизию. Он не хотел нас оставлять на произвол судьбы. Но вернуться во Фрунзе мы тоже не могли, там тоже шли массовые репрессии. Но куда с нами? Надежда оставалась на станцию Маймак, от которой было недалеко добраться до Шекера через туннель, построенный моим дедом и отцом вместе. С этого туннеля началась трудовая жизнь моего отца, потом учеба, благодаря которой он смог подняться по служебной лестнице до хорошей жизни, но и заплатил за эту жизнь очень высокую цену!

Почему он не мог уехать вместе с нами, я тогда этого не понимал. Но глядя на своих родителей, я чувствовал, что происходит что-то неотвратимое, чудовищное! Мудрая предосторожность отца – отправить нас любой ценой к младшему брату Рыскулбеку, да бережет его Бог всегда!

В конце августа 1937 года, упаковав наши пожитки, распродав частично наш скарб, с маленькой шестимесячной Розой на руках матери, мы двинулись в дальнюю дорогу. Отец привез нас на Казанский вокзал. Нашел наши места в вагоне, устроил нас. Мама плачет, папа еле сдерживается, чтобы не заплакать. Казалось бы, он должен уже уходить, но не уходит. Начинается обычная суматоха перед отправлением поезда… Поезд тронулся, и отец бежит рядом с нами, как бы хочет насмотреться на нас… и машет рукой нам на прощание. Я лежал на вехней полке и вдруг почувствовал интуитивно, что мы его больше никогда не увидим!

Я плакал весь день до сумерек. Мама поняла сразу, что я уже все знаю. Она то вставала, то садилась, тяжело вздыхала и искала меня, чтобы утешить. Она успокаивала меня и умоляла: «Мы же не одни в этом вагоне…»

Так мы расстались с отцом навсегда!

Мы прибыли в Маймак первого сентября 1937 года, где нас уже ждали родственники. Они отвезли нас на повозках в село Шекер, которое до конца жизни оставалось для нас родным! Там мы прижились…»