Людмила Монастырская: Если не пою, чувствую себя не в своей тарелке!

Что может произойти, если мама целыми днями напевает – когда готовит обед, убирает, отдыхает? Ее дочь станет певицей. Во всяком случае, у Людмилы Монастырской все случилось именно так. Уже в 13 лет она точно знала, что хочет быть певицей и как можно скорее. Поэтому экстерном окончила Киевское музыкальное училище им. Глиэра, затем – Национальную музыкальную академию Украины им. Чайковского. Еще будучи студенткой, в 1997 г., выиграла Международный музыкальный конкурс вокалистов им. Лысенко. И была приглашена на работу в Национальную оперу Украины. В последующие годы пришлось поработать и в муниципальной опере для детей и юношества, и в Черкасском академическом театре, и в оперной студии консерватории. И хотя Монастырская пела сложные арии классического репертуара, ее музыкальная карьера на родине складывалась непросто. В 2002 г. Национальная опера не продлила контракт с Людмилой; певица вернулась туда как солистка лишь в 2009 г.

Триумфальный путь Монастырской на главные оперные сцены мира начался… с замены: ей неожиданно предложили спеть Тоску в Берлинской опере, заменив певицу Марию Гулегину. Пришлось за неделю выучить партию. Потом были «Аида» и «Макбет» в театре «Ковент-Гарден» в Лондоне, фестиваль имени Пуччини в Италии. О Монастырской заговорили как о новой звезде, критики называют ее преемницей традиций Марии Каллас и Монтсеррат Кабалье.

Голос Людмилы – лирико-драматическое сопрано редкой красоты и мощи, яркий и роскошный, полнокровно звучит во всех регистрах широчайшего диапазона, обладает бархатным тембром и удивительной гибкостью. Ему в равной степени подвластны кристальной чистоты истаивающие пианиссимо и взлеты форте, без труда перекрывающие все тутти оркестра. Под стать голосу и актерский талант певицы: драматические образы, раскрытые ею на сцене, подкупают глубиной и достоверностью, акварельной тонкостью нюансировки.

Королевский театр в Ковент-Гардене, миланская опера «Ла Скала», Метрополитен-опера в Нью-Йорке, Дойче Опера в Берлине – имена театров, в которых поет Людмила Монастырская, не нуждаются в комментариях. Ее партнерами по сцене были выдающиеся певцы – Пласидо Доминго, Роберт Аланья, Марианна Корнетти, Саймон Кинлисайт.

Многие героини Людмилы – властные сильные женщины: леди Макбет, Абигайль в «Набукко», Одабелла в «Аттиле». После одного из таких спектаклей – оперы «Набукко», совместной работы миланской «Ла Скала» и театра «Ковент-Гарден», – и состоялся наш разговор с певицей.

Людмила, как вы восприняли «Набукко» в постановке Даниэле Аббадо, представившего весьма современную трактовку этой классической оперы Джузеппе Верди? У вас она не вызывала какого-то внутреннего неприятия?
Поначалу было не совсем понятно – все костюмы в одном стиле, декорации необычные. Я предопочитаю более консервативное, классическое прочтение.

Как вы относитесь к предложениям принять участие в таких постановках?
Постепенно привыкла, сейчас воспринимаю нормально. Это зависит от того, насколько режиссерская концепция не противоречит оригинальному замыслу произведения. К примеру, в постановке «Леди Макбет» в Берлине было много современных спецэффектов, элементов эротики, что поначалу, может быть, вызывало некоторый шок. Но в целом эта трактовка не противоречила ни пьесе Шекспира, ни музыке Верди. Процесс осовременивания оперы не повернуть вспять, он будет продолжаться – как и стремление режиссеров к самовыражению, иногда перехлестывающее все границы. Конечно, мы, певцы, имеем право высказать свои пожелания или сомнения в отношении интерпретации роли, но наша главная работа – петь! Каждая постановка должна пройти испытание временем, так что через 4-5 лет увидим, приживется эта версия «Набукко» или нет!

В вашем репертуаре много опер Верди?
Не очень. Все 26 опер Верди я не пою, так что есть еще над чем работать! (Смеется.) Сейчас в основном исполняю драматический колоратурный репертуар, подвижный, в котором кроме голоса – а у Верди без сильного голоса вообще делать нечего! – нужна филигранная техника. Конечно, эти партии требуют от вокалиста на сцене определенных затрат – не только физических, но и психологических, и эмоциональных. Обычно после спектакля нужен хотя бы один день на восстановление. Как правило, в период постановки нового спектакля – а это полтора-два месяца – мы находимся как будто в некой резервации, не видим семьи, мало общаемся с внешним миром. А это немного бьет по психике!

Драматические роли, подобные тем, что вы исполняете в «Аиде», «Леди Макбет», «Набукко», требуют на сцене не только вокальных высот, но и актерского перевоплощения.
Да, роли эти противоречивые, неоднозначные. Певец должен заинтересовать зрителей своей интерпретацией этих образов, показать их эволюцию на сцене. Конечно, во многом трактовка роли зависит от личности певца, от черт его характера. Режиссер дает нам сценические задачи, но в целом принципы работы над ролью здесь и в республиках бывшего СССР довольно отличаются. На Украине, к примеру, принято, что режиссер ставит перед певцом очень конкретные установки и задачи по роли, и отступить от них у исполнителя очень мало шансов. Здесь же режиссер представляет какую-то общую схему, рисунок – это скорее намеки. При этом каждый последующий спектакль отличается от предыдущего – в силу разных состояний, внешних факторов и т. д. После каждого представления режиссер и дирижер вносят коррекцию – что-то меняют, рекомендуют, делают поправки на акустику зала, положение певцов на сцене или, если меняется состав, координируют мизансцены с новым партнером – то есть в основном в работе делается упор на психофизические факторы. Обычно режиссер старается не давить на певцов – как, например, в этом спектакле. Даниэле Аббадо – очень тонкий человек, хороший психолог. У нас также прекрасный дирижер и певческий состав, и я очень надеюсь, что мы еще встретимся в будущем в других постановках.

Вам посчастливилось петь с такими звездами, как Пласидо Доминго.
Не каждому в жизни выпадает такая возможность, и я благодарна судьбе за счастье петь с такими мастерами, учиться у них. Это люди с богатейшим опытом, великие музыканты и фантастические индивидуальности. При этом в работе они ведут себя наравне со всеми, у нас коллегиальные отношения. Конечно, я ощущаю трепет перед Доминго, преклоняюсь перед его творчеством – мы ведь со студенческих лет слушали его записи. Это не только великий голос – это выдающаяся личность; ординарный человек со слабым характером не способен оставить такой след в искусстве. И Пласидо очень много помогает молодым певцам.

От спектакля к спектаклю приходится что-то менять, дорабатывать и в исполнительском, и в певческом плане? Есть какая-то внутренняя потребность себя корректировать или это преимущественно идет со стороны режиссера?
Конечно, каждая партия требует постоянного совершенствования – особенно такая технически сложная, как Абигайль в «Набукко». На спектакль приходят люди, заплатившие немалые деньги за то, чтобы услышать выступление конкретных певцов, и мы просто не имеем права их разочаровать. Нужно иметь высокую требовательность к себе; с каждой постановкой многое переосмысливаешь.

Вы учились вокалу только на Украине?
Да. Хотя итальянцы меня всегда спрашивают: а у кого ты училась в Италии? Я глубоко убеждена, что оперный певец растет на партиях и совершенствуется на сцене. Мои преподаватели на Украине – люди старой традиционной школы, построенной на классических методах. В Музыкальном училище имени Глиэра я училась у Ивана Игнатьевича Паливоды, а в консерватории – у его родной сестры, народной артистки Украины Дианы Петриненко. Иван Игнатьевич рассказывал, что его учителя в свое время учились у преподавателей, чья династия имела итальянские корни. Интересно, что распевки, на которых я училась, потом встретила в книге об Энрико Карузо – оказывается, он распевался так же! Я очень благодарна своим педагогам. Даже давным-давно окончив учебу, я всегда могла прийти к ним, посоветоваться, подкорректировать голос. Диане Петриненко сейчас 83 года, но она до сих пор преподает, и мы часто общаемся. Для вокалиста очень важно иметь такое знающее, чуткое «ухо» своего педагога на протяжении всего творческого пути.

С вами в консерватории училось много студентов, но далеко не все сумели достичь таких высот в карьере.
Знаете, эта работа требует огромной отдачи и жертв – сродни тому, как монахи уходят в монастырь. Пение для тебя должно быть абсолютной необходимостью – как вода, без которой не можешь жить. Уже в 13 лет я точно знала, что хочу стать певицей. Бабушка мечтала, чтобы я была медиком, мама-филолог – чтобы занималась словесностью. Как говорит моя коллега, прекрасная певица Ольга Бородина, пение – это миссия, которую мы должны свершать.

Наверное, требуется еще и некоторое везение?
Важно, что в тебя верили другие люди – в то, что тебе по плечу это сделать, что ты сможешь спеть ту или иную партию. В этом, наверное, и есть элемент везения – когда люди видят в тебе потенциал и готовы сотрудничать с тобой, предложить контракт или роль.

В связи с такой гастрольной занятостью приходится часто бывать врозь с семьей?
Моей дочери сейчас 15 лет, а сыну 13. Аню я родила в 1998 году, когда была на пятом курсе консерватории, а Андрея – летом следующего года. Так что пришлось взять академический отпуск, и консерваторию я окончила вместо 1998-го в 2000 году. До этого училась в музыкальном училище, которое окончила экстерном – третий и четвертый курс прошла за один год, очень уж хотелось поскорее поступить в консерваторию и петь! Теперь даже не верится, что одолела такой сложный путь. Помню, когда только поступила в музыкальное училище – 15 лет, совершеннейший ребенок, наивный, видящий мир в розовых очках. Низкий поклон моему педагогу, Ивану Игнатьевичу Паливоде, заменившему мне и папу, и маму, и дедушку с бабушкой, которые были далеко, в Черкасской области, откуда я родом. Моя дочь очень любит театр, драму, саму атмосферу. Похоже, для нее театр так же важен, как для меня мое пение. Когда я была беременна Аней, на восьмом месяце, я участвовала в конкурсе им. Лысенко, много готовилась, пела. А ученые говорят, что ребенок все слышит и воспринимает. И у дочери, и у сына хороший слух, они оба поют, но пойдут ли по стопам родителей, трудно сказать.

Часто дети не понимают масштаба своих родителей. Вот ваши дети осознают, чего достигла мама?
Я думаю, нет, до конца не понимают. Для них, безусловно, я прежде всего – мама. Дети часто жалуются, что я мало уделяю им внимания. Конечно, есть Интернет и скайп, но для них общения с мамой никогда не бывает много. Вспоминая себя в их возрасте, помню, какой трагедией для меня было то, что я 15-летней уехала из дома, училась в другом городе, жила в общежитии, с чужими людьми. Каждодневные жертвы профессии начались уже тогда. После Лондона была поездка на Украину, хоть и долгожданная встреча с детьми, но и работа – три спектакля: «Бал-маскарад», «Макбет», «Аида», а также выступление в «Реквиеме» в консерватории, сольные концерты. В мае пела в «Бале-маскараде» в Риме. Дирижер оперы Антонио Паппано – не только дирижер, но еще и великолепный учитель, заинтересованный и знающий, работает с нами над драматургией и режиссурой ролей. Это очень важно, когда выступаешь на сцене театра такого уровня. Критика там жестокая: малейшая ошибка – и на тебя навешают столько ярлыков, что потом всю жизнь от них надо будет избавляться! В июне – выступление в Берлине, в Дойче Опера, а в июле – долгожданный отдых с семьей. Моя жизнь расписана на несколько лет вперед, и это прекрасно.