Иван Путров: Я живу любовью
В одном из интервью ведущий премьер лондонского театра Ковент-Гарден Иван Путров признался, что в детстве ему очень нравилось карате. И в хореографическое училище по совету мамы (прима-балерины Натальи Березиной) поступил, чтобы выработать хорошую растяжку – вещь в карате незаменимую. Чемпиона карате из него не вышло, а вот на балетном Олимпе Путров добился многого. Ивану было пятнадцать, когда на Международном балетном конкурсе в Лозанне (Швейцария) он получил первую премию. Как следствие – 15 стран пригласили парня совершенствовать у них свое мастерство. Путров выбрал Лондон. Стажировка, а затем учеба в Королевской школе балета, предложение танцевать в кордебалете Ковент-Гарден, и спустя три года Иван уже танцует в театре заглавные партии. Британские критики не скупились на похвалы: «лучший молодой классический танцовщик Англии», «обаяние юности, техническое великолепие, это – событие». Да и на родине Иван Путров не обделен наградами: золотая медаль на конкурсе Сержа Лифаря в Киеве, медаль «За труд и доблесть», врученная лично президентом Украины в 2004 году. Круг лондонских друзей и знакомых Ивана впечатляет: сэр Элтон Джон, дуэт «Пет Шоп Бойз», фотограф Сэм Тейлор Вуд. А главное – калейдоскоп ведущих партий в классических и современных балетах – мечта каждого служителя Терпсихоры.
» Иван, ты в Лондоне уже много лет. Как ты оказался в Англии?
Впервые я приехал в Лондон на две недели в 1996 году, чтобы повидаться с педагогом Германом Замуэлем, который вел летние семинары Королевской балетной школы. Замуэль – петербуржец, последователь вагановской системы преподавания, уехал в США в 1980-е годы. Я почувствовал, что он может дать мне то, что нужно. И последние полтора года своего балетного обучения я провел в Королевской балетной школе, получил диплом этой школы.
» К моменту твоего переезда в Лондон у тебя уже были некоторый опыт и признание – премия на конкурсе в Лозанне. Почувствовал ли ты разницу между школами и системой преподавания в Киеве и столице Британии?
Дело в том, что и киевская, и петербургская школы основаны на одной системе преподавания – вагановской. А поскольку моим преподавателем в Королевской балетной школе был петербуржец Зоумель, то резкого скачка не произошло. Другое дело, что Зоумель был не только педагогом, но и хореографом и долгое время, живя на Западе, видел и впитал множество различных направлений в танце и свой опыт передавал ученикам. Это были знания, которые я не мог бы в то время получить в Киеве. Плюс английский язык, современный танец, искусство, которым наполнен Лондон, – все это были пусть не главные, но очень важные факторы. Конечно, театр и школа первичны, но не меньшее значение имеет среда, в которой ты учишься и живешь.
» Насколько сложно было вписаться в новое для себя окружение? Ты ведь был совсем молодым тогда, 16-летним парнем.
Я и сейчас еще молодой! (Смеется.) Конечно, было тяжело поначалу: языком не владел, друзей не было. Из-за незнания английского мой круг общения был очень узким. Единственными людьми, с которыми я мог говорить по-русски, были Герман и его жена Валентина Муханова. Однако то, что я был один, вынуждало меня говорить по-английски, и я освоился довольно быстро, впитал новую для себя культуру.
» Твои родители – артисты балета, ты с детства был в этой среде…
Да, я вырос в театре, помню, как отец и мать танцевали на сцене. Мама была прима-балерина, а отец, кроме балета, интересовался многими другими вещами. Например, фотографией. Он и сейчас продолжает заниматься театральной фотографией и как человек, знающий балет изнутри, выбирает для снимков самые эффектные, интересные моменты. Мне кажется, его можно назвать фотолетописцем украинского балетного и оперного искусства.
» А когда мальчишкой, сидя за кулисами, смотрел, как родители танцуют на сцене, не представлял себя в будущем артистом балета?
Конечно, дети ведь увлекаются очень легко. Мама отвела меня в хореографическое училище, и уже в первый год обучения я впервые вышел на сцену в роли Лукашика – сына главного героя балета «Лесная песня» Лукаша. Несколько мизансцен и короткое соло: мальчик выбегает на полянку перед домом, делает себе дудочку и танцует. До сих помню свои ощущения, приподнятое настроение, ожидание чего-то необыкновенного. Мне нравилось танцевать, публика принимала горячо, кричала «браво» – детей обычно очень хорошо принимают на сцене. Я думаю, именно в этот момент я заразился танцем, и с тех пор никогда не оборачивался. Танец для меня не только профессия, но и хобби. Я люблю выходить на сцену, иногда это волнительно, но страха никогда не испытываю. Хорошо запомнил слова, сказанные одной английской актрисой: «Если вы будете воспринимать свое искусство как хобби, все ваши страхи и сомнения на сцене пропадут».
» Ты исполняешь заглавные партии практически во всех постановках Ковент-Гарден…
Я счастлив, что у меня такой обширный репертуар: от драматических ролей (Ленского) – до классического Принца в «Лебедином озере», «Щелкунчике», «Спящей красавице», комические роли, как в «Дон Кихоте», партии в нехарактерных балетах типа «Коппелия», в современных балетах.
» В Лондонском Королевском балете у тебя нет возможности танцевать современный балет?
Дело в том, что Королевский балет, если можно так сказать, является лицом страны. Поэтому очень трудно составлять репертуар таким образом, чтобы сохранять баланс между классикой, постановками типа Баланчина и современным балетом. Хорошо продаются обычно большие балеты-истории типа «Ромео и Джульетты», «Евгения Онегина».
» Однако по условиям контракта с Ковент-Гарден у тебя есть право танцевать в постановках других театров?
Это зависит от того, занят ли я в спектаклях театра в это время. Если нет – меня отпускают, и я могу танцевать где хочу. Мне интересно выступать с другими труппами: к примеру, недавно выступал в Японии, в «Жизели» в постановке сэра Питера Райта, до этого – в той же Японии в балете «Тщетная предосторожность» Аштона, танцевал партию Ленского в «Евгении Онегине» в Венской опере, в Вильнюсе – в «Сильфиде», с удовольствием танцую в Киевском театре оперы и балета и т. д.
» А ты любишь танцевать в современном балете?
Люблю. Это как другой диалект, иной язык. Мне интересно выразить то, как видели себя Рассел, Форсайт, МакГрегор. И все же наиболее близки мне драматические партии, которые можно развить, подойти творчески.
» Ты недавно танцевал нуриевскую партию…
Нуриев всегда танцевал роли, которые были ему интересны, отличались особой интенсивностью и наполненностью. И наиболее успешные из них воспринимались уже как чисто нуриевские партии.
» Я прочла, что однажды тебя даже благословил Михаил Барышников.
Я танцевал «Блудного сына» – этот балет Баланчина, созданный в 1920-е годы для Сергея Лифаря, мне всегда хотелось станцевать (До Ивана Путрова эту партию танцевали только Лифарь и Барышников. Прим. редакции). На один из спектаклей пришел Барышников. После окончания балета появился за кулисами, поздравлял меня, показывал, как бы он танцевал отдельные части этой партии. Было очень интересно, но вскоре вокруг начала собираться толпа, которая все густела, народ жаждал на Михаила посмотреть – как в цирке. Я глубоко уважаю Барышникова за его искусство, за то, что он не обманывает себя и публику, делая вид, что может сейчас исполнять то, что танцевал когда-то. Он созидает новое, исходя из своих сегодняшних возможностей.
» Когда ты начинал работать в Ковент-Гарден, там почти не было танцовщиков из бывшего Советского Союза, а сейчас вас уже шестеро.
Когда я пришел в труппу, в театре было двое русскоговорящих – педагог Александр Агаджанов и танцовщик Ирек Мухаммедов.
» До какого возраста, по твоему мнению, правильно танцевать в балете?
Мне трудно определить эту границу. Мне нравится танцевать сегодня, и я танцую. А завтра, может быть, проснусь и подумаю: «Я хочу в кино играть». И уйду в кино.
» А что, приходилось играть в кино?
Да. Я играл в нескольких короткометражных фильмах режиссера Филипа Хаса.
Его фильмы, хотя и номинировались на «Оскара», не получили широкого распространения. В одной из кинолент Хаса я играл художника – было очень интересно.
» Для меня было огромным шоком, когда во время представления на сцене ты сломал ногу….
Ну, это не совсем так, у меня была травма колена. Пришлось пропустить одиннадцать месяцев, после чего вернулся на сцену. Когда, по возвращении, окончился мой первый спектакль и я кланялся зрителям, на сцену вдруг полетели цветы, целый водопад цветов. Меня очень тронула такая поддержка зрителей – не из-за моего «я», а потому что они поддерживали человека, созидающего на сцене.
» Ты нас тоже очень поддержал на благотворительном балу в помощь фонду «Дети Марии», неожиданно предложив в дар свой мастер-класс рок-танца. Ты и раньше задумывался о благотворительности или это был спонтанный порыв?
В тот вечер – спонтанный. Я просто увидел, что делает Фонд Марии для детей, и решил, что, может быть, тоже смогу чем-то помочь. До этого мне приходилось принимать участие в благотворительных акциях, и не один раз, но я не хотел бы об этом говорить. Я рад, что есть люди, которые этим занимаются, и рад помочь каждому, кто бы ко мне ни подошел. Я думаю, не стоит чураться человека, который к тебе обратился: выслушай его, помоги, если можешь, или скажи, что не можешь помочь – но обязательно выслушай, дай ему шанс высказаться, если у тебя есть время. И это тоже благотворительность, возможность «творить благо».
» Кстати, психологи, работающие в Фонде Марии, рассказали, что в психологии существует понятие: когда оказываешь кому-то помощь, то делаешь это в первую очередь для себя, потому что таким образом ты реализуешь себя.
В какой-то степени это, наверное, так. Для меня же лично важно другое. Я живу любовью. И любовь для меня – это отдавать в дар всего себя, не ожидая чего-то взамен.
» Задумывался, чем займешься, когда уйдешь со сцены как танцовщик?
Я считаю, что человек должен жить сегодняшним днем, не думая о том, что прошло, не загадывая, что случится в будущем. Конечно, все мы строим какие-то планы, но ведь далеко не все зависит от тебя самого, завтра для кого-то, может, никогда и не наступит. Кроме балета у меня есть другие увлечения, я многим хочу заниматься, и есть задумки, связанные не только с танцем.