Пространства Пауля Клее
Творчество авангардиста Пауля Клее ассоциируется с главными художественными течениями XX века – экспрессионизмом, кубизмом, сюрреализмом, абстракционизмом – но ни одним из этих направлений не исчерпывается. О чем убедительно свидетельствует масштабная ретроспективная выставка немецко-швейцарского художника-новатора, проходящая сейчас в Тейт Модерн. «Искусство не воспроизводит нечто видимое, оно делает видимым постигнутое», – писал Клее в «Творческой исповеди». В современных течениях художник искал лишь средства для передачи этого постигнутого, выстраивая с их помощью свой удивительный неповторимый космос, завораживающией магией колористических мелодий, глубиной и таинством творения.
Пауль Клее (1879-1940) родился в Мюнхенбухзее, под Берном (Швейцария) в семье музыкантов. Отец преподавал музыку, мать была певицей, так что в том, что Пауль с 7 лет учился игре на скрипке, ничего удивительного нет. Музыкальный дар юного Клее был очевиден – с 11 лет он выступал как скрипач в оркестре городского музыкального общества. Не меньший интерес проявлял он и к изобразительному искусству – рисовал пейзажи, карикатуры. Хотя после окончания школы Клее выбрал изобразительное искусство, профессия скрипача не раз помогала ему выжить в трудные годы, а любовь к музыке и глубокое ее понимание органично перешли в живопись и графику, определив формы, мелодику ритмов и колористическое звучание.
В 1898 году Клее отправляется в Мюнхен, где сначала учится в частной рисовальной школе Книрра, затем поступает в Академию художеств в класс Франца фон Штука. Впрочем, традиционная академическая система образования быстро разочаровала студента, и он решил заняться самообразованием. Полугодовая поездка по Италии (1901) произвела на Клее довольно странное действие; образцы высокого искусства Древнего Рима и Ренессанса не вдохновили его, а скорее подавили и парализовали – на их фоне искусство современиков казалось лишь бледной тенью.
Вернувшись в Берн к родителям, Клее в течение нескольких лет посещает курсы анатомического рисунка, много читает, изучает литературу, занимается офортом, экспериментирует с различными техниками. Обнаружив в аттике родительского дома свои детские рисунки, Пауль заявил, что это «самое важное, что ему удалось сделать на сегодняшний день».
В сентябре 1906 года Клее женился на пианистке Лили Штумпф. Супруги сняли небольшую квартирку в Мюнхене. В одной из комнат Лили давала уроки игры на пианино – основной источник дохода семьи, а Пауль приспособился рисовать на кухне или в гостиной. В последующие годы камерные размеры работ Клее объяснялись весьма прозаической причиной – отсутствием собственной студии. В 1907 году у Клее родился сын Феликс, а в 1910-м состоялась первая персональная выставка Пауля в художественном музее Берна.
Начиная с этих лет Клее ведет рукописный каталог, в который методично вносит данные о каждой новой работе – название, порядковый номер, дату создания. Трудно увязать столь неукоснительную – прямо как у архивариуса – тщательность Клее с его спонтанными полными движения полотнами, тем не менее, к великой радости искусствоведов и кураторов будущих выставок, свой католог художник скрупулезно пополнял до самой смерти.
Встреча в 1911 году с Василием Кандинским положила начало многолетней дружбе художников. Клее примкнул к группе экспрессионистов «Синий всадник» (Der Blaue Reiter), в которую кроме основателей – Кандинского и Франца Марка – входили Август Маке, Алексей Явленский, Габриела Мюнтер, а также композиторы и танцоры. В своем ревю к первой выставке художников «Синего всадника» Клее высказал идеи о включении в круг интересов современного искусства этнографических работ, а также детского творчества и произведений душевнобольных.
Пробуждение Клее-живописца произошло в Тунисе, куда он в 1914 году отправился вместе с друзьями – Маке и Малье. 34-летний художник, вооруженный знаниями об античном искусстве и наследии Ренессанса, творчестве Гойи, Блейка, Энсора, Ван Гога, Мунка и Бердслея, немецких символистов и экспрессионистов, лично общавшийся со многими художниками-модернистами – Кандинским, Делоне, Браком, Пикассо и Матиссом, – все еще пребывал в поисках своего видения. Пейзажи, свет, архитектура, музыка и древняя культура мусульманского мира изменили его творческое сознание навсегда. Клее пишет в дневнике: «Цвет овладел мной. Мне не нужно больше гнаться за ним. Я и цвет – одно. Я художник». Вместо строгой и мрачноватой черно-белой графики Клее теперь с упоением предается тончайшим колористическим гармониям в акварелях. Образы, увиденные в Кайруане, не отпускают художника многие годы – все эти купола, минареты, пальмы, сверкающие драгоценными камнями стекла витражей в мечетях, яркие прямоугольники и треугольники традиционных орнаментов ковров стали буквами нового визуального алфавита Клее.
Первая мировая война застала художника в Мюнхене. Василий Кандинский вынужден уехать в Россию, призваны в армию и погибли на западном фронте самые близкие друзья – художники Маке и Марк. И хотя самому Клее не пришлось воевать на передовой, смерть друзей и бессмысленность военной бойни спровоцировали ряд деструктивных работ. «Чем более ужасающим становится мир, тем абстрактнее становится искусство», – написал он в своем дневнике.
1920 год стал для художника переломным: его иллюстрации к повести Вольтера «Кандид» высоко оценены критиками, опубликованы его книга «Творческая исповедь» и альбом рисунков, в Мюнхене открылась большая ретроспектива работ, утвердившая репутацию Клее как видного художника Германии. Вскоре из Веймара пришла телеграмма – Вальтер Гропиус пригласил его на работу в «Баухауз». В одном из самых авангардных учебных заведений страны Клее будет преподавать более десятилетия, читая курсы по формообразованию и цвету, композиции, живописи, издавая теоретические и педагогические труды, широко выставляясь в Европе и Нью-Йорке. Кстати, с 1926 года Клее с женой жили в одном доме с Василием Кандинским, также работавшим в «Баухаузе».
В 1931 году художник переходит на работу в Дюссельдорфскую академию художеств, однако с приходом в 1933 году Гитлера к власти ее новый директор – нацистский функционер – увольняет Клее. Дом художника в Дассау обыскивает полиция. В конце года супруги Клее покидают Германию, обосновавшись в Швейцарии.
В 1937 году в печально знаменитой выставке «Дегенеративное искусство», организованной нацистами, Клее представлен коллекцией из 17 работ. 102 произведения художника выбрасывают из музеев и галерей. Тем большим уважением и успехом пользуются выставки Клее в других странах. И когда на художника обрушивается склеродермия – неизлечимое заболевание соединительной ткани, поражающее весь организм, – поддержать его приезжают Пабло Пикассо, Жорж Брак, Эрнст Кирхнер. Болезнь наступала, беспощадно огрубляя кожу, стягивая лицо в гротескную сардоническую гримасу, изводила жестокими болями. В прямой прогрессии с болезнью росла творческая активность Клее: только за 1939 год он создал 1253 работы – это при том, что художник едва мог двигать пораженной болезнью рукой, а в качестве мольберта приходилось использовать специально оборудованные чертежные столы. «Я едва поспеваю за своими детьми, они убегают от меня», – писал Клее о своих картинах.
Он продолжает экспериментировать с материалами, работая не только маслом и акварелью, но и мелом, углем, пастелью, цветными карандашами, темперой, лаком и гипсом – нередко соединяя их в различных комбинациях на пергаменте, газетах, льне, хлопке, штукатурке и фанере. Даже в начале 1940 года – за полгода до смерти – художник все еще продолжал писать.
Картины Клее, его трактаты вмещают почти полный лексикон современного искусства – как разбегающиеся во все стороны тропинки, по которым шли и продолжают двигаться поколения студентов и художников. Глядя на полотна художника, где линии, поющие красочные массы, геометрические фигуры, точки, пятна, буквы, стрелки находятся в непрестанном движении, то приближаясь, то отступая, то увлекая в глубину, то выталкивая, оказываешься в самой гуще живого процесса творения, вершащегося здесь и сейчас, на наших глазах.
Клее не желает создавать копии природы – он заглядывает в неведомые пространства, в некую «запредельную прареальность», где образ и слово еще не распались на визуальное и вербальное; пишет послания, складывающиеся в фигурки животных и силуэты деревьев, буквы у него превращаются в ландшафты, а пейзажи кажутся нотами или иероглифами.
Современники художника – Лионель и Джулия Фейнингер – вспоминают: «Клее в своей студии: посреди кажущегося, а на самом деле тщательно спланированого беспорядка (Пауль был весьма дотошным в своих привычках) сидит человек с никогда не гаснущей трубкой в окружении множества мольбертов. На каждом из них – одно из этих удивительных созданий, его картин, которые медленно, шаг за шагом движутся к своему завершению. Его метод работы напоминает органичный рост растения – в этом процессе и вправду было нечто магическое. Долгими часами он тихо сидел в углу, покуривая, вроде бы ничем и не занятый, углубленный в свои мысли. Потом поднимался и спокойно, с непоколебимой уверенностью добавлял чуть-чуть цвета здесь, линию или немного тона там, воплощая свое видение с почти бессознательной безошибочной логикой».
Клее создал более 10 000 живописных и графических работ, написал несколько тысяч страниц теоретических и педагогических текстов. Сложные, требующие вдумчивого изучения труды художника невозможно осветить в рамках короткой журнальной статьи. «Дневники Поля Клее» для современного искусства имеют такое же основополагающее значение, что и «Трактат о живописи» Леонардо да Винчи для Ренессанса. Вот запись из этой книги:
«Есть две вершины, на которых ясно и светло:
Вершина животных и вершина богов.
Между ними лежит сумеречная долина людей.
И если кто-то взглянет хоть раз вверх,
Его охватывает древняя неутолимая тоска,
Его, который знает, что он не знает,
По тем, которые не знают, что они не знают,
И по тем, которые знают, что знают».
У художника и поэта Анри Мишо есть эссе «Приключение линий». Я не знаю никого, кто в словах сумел бы ближе подойти к миру, который Клее оставил нам на холстах. Жаль, что нет места привести этот текст целиком:
«Я очутился внутри музыки – в настоящем Stilleben.
Благодаря подвижным и едва заметным переходам тонов, которые будто не наносились на холст, а лишь проступали в нужном месте или росли сами собой, наподобие редкостного мха или плесени, эти образчики «мирной природы» с тонким налетом старины казались существами зрелыми: они насытились годами, неспешной органической жизнью и являлись теперь в мир, излучаясь волна за волной.
Несколько красных точек под сурдинку пели тенорами. И ты уже чувствовал себя в глубине, у подземных вод, в гуще колдовских превращений, сам с душой хризалиды.
Мало-помалу из запутанного узла вырисовывались линии…
Линия, тянущаяся к другой. Линия, избегающая другую. Приключения линий.
Линия, счастливая, что она – линия, что она идет. Линия — и все. Крапины.
Напыления крапин. Мечтательная линия. До сих пор никто не оставлял линию в покое – помечтать.
Заждавшаяся линия. Линия, не теряющая надежды. Линия, разглядывающая лицо.
Линии роста. Линии на уровне муравьиного глаза, хотя самих муравьев никогда нет. В храмах этой природы животные вообще наперечет, а животное в них – притушено. Царят растения. Приветствуются задумчивые рыбы.
Вот линия мысли. Другая подытоживает мысль. Линии-ставки. Линии-решения.
Линия подъема. Линия будущего. Извиваясь, линия-мелодия пересекает линейки-слои, десять, двадцать.
Линия-росток. Тысячи других вокруг, и в каждой – напор: лужайка. Поросль в дюнах.
Линия отказа. Линия отдыха. Перерыв. Перерыв за тремя засовами: жилище.
Линия, погруженная в себя. Раздумье. Паутинки еще расходятся – медленно-медленно.
Вон линия-водораздел, линия-гребень, чуть дальше – сторожевая линия.
Время, Время…
Линия сознания. Перелом к лучшему.
Так или иначе, можно следовать за каждой».
На могильном камне Клее на бернском кладбище высечены его слова: «Я неуловим в имманентности, ибо пребываю как среди умерших, так и среди нерожденных. Немного ближе к истоку творения, чем обычно. И все же недостаточно близко…»
The EY Exhibition:
Paul Klee – Making Visible
до 9 марта 2014
Tate Modern, Bankside, London SE1 9TG
