АЙДАН САЛАХОВА. ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Советский и российский художник-живописец, скульптор, галерист и общественный деятель, педагог. Участник ключевых международных ярмарок и биеннале.
– Уже совсем скоро, в середине января, в Галерее Саатчи откроется ваша выставка «Revelations» («Откровения»). Она будет проходить в рамках выставки Champagne Life – международные художники-женщины. Вы считаете, что у искусства может быть такое разделение на художников-мужчин и художников-женщин?
– Я считаю, что у произведений искусства не должно быть никакого разделения. Это разделение находится в головах людей. Когда я смотрю на произведение искусства, меня не интересует, женщина это сделала или мужчина. Здесь не должно быть половой принадлежности. На то оно и произведение искусства.
– А национальность? Имеет ли искусство национальную принадлежность?
– Нет. Не имеет. Меня всегда раздражает, когда говорят: искусство русских художников, искусство американских художников. Зона искусства – зона свободы, зона без границ. Внешний мир все время пытается эти границы в искусство привнести. Абсолютно консервативный подход. Национальность в искусстве можно увидеть, только если туда включаются какие-то национальные вещи, атрибутика.
– Галерея Саатчи является одним из самых знаковых мест, одной из главных выставочных площадок в мире. Выставляться в Саатчи – с чем это может для вас сравниться?
– Премия Оскара. Что-то такое…
– Волнуетесь?
– Готовлюсь. Самое большое удовольствие – увидеть свои произведения в той канве, которую выстраивала, и наконец-то посмотреть на свой проект целиком. Увидеть в реальности – это самое главное. А какая потом будет реакция, что будет после – меня всегда мало волнует.
– А для вас важно, чтобы это не только увидели, но и по достоинству оценили?
– Это важно, но не является главной задачей. Конечно, потом доставляет удовольствие, когда подходят после выставки, говорят какие-то вещи… У искусства масса разных интерпретаций. Люди разные – и совершенно разные реакции на произведения. Может быть, ты их задумывал, но не до конца сформулировал. А они так подействовали на зрителя, что произошла трансформация в голове, которую очень трудно сформулировать, но которой ты даешь посыл в своем произведении. И что-то со зрителем происходит… Иногда бывает очень интересный диалог.
– Вы человек творческий, в искусстве не новый. Какие в вашей жизни были знаковые моменты, когда все менялось и вы переходили на новую ступень творчества?
– Был такой очень интересный момент. Так случилось со скульптурой. Как-то на открытии Венецианской биеннале, я садилась за столик Paradise Cafe, который для нас освобождал такой элегантный старик. Народу было много, а мест совсем не было. Он оставил на столе свою карточку и ушел. Я села пить свой кофе и читаю эту карточку… А это студия скульптора Карло Николи! Я слышала про эту студию в Карраре и знала, что там делают скульптуры для Луизы Буржуа, Эрвина Вурма и Яна Фабре. И я за ним побежала… И пока я бежала, а я вообще до этого не делала скульптур, у меня в голове все мои персидские миниатюры превратились в барельефы скульптурные, в 3D. Трансформировались в скульптуры буквально за секунды. Я к нему подхожу и говорю: «Хочу делать скульптуры». Он: «Приезжайте». Через две недели приехала с моделями, с эскизами и начала делать скульптуры. То есть сначала, конечно, мне делали ассистенты, а потом я уже научилась и сама.
– Такой вот незначительный момент с карточкой на столе, получается, изменил вашу жизнь?
– Да. Вот такой знаковый момент. И все. Я в Карраре уже шестой год.
– Я слышала, у вас там студия.
– Это студия Николи, где я работаю. Я многому научилась за это время. Если первый год я наблюдала за изготовлением своих произведений по моделям, эскизам, рисункам, то постепенно (ну что же я так просто стою рядом?) я начала пробовать, пробовать и уже могу работать почти всеми инструментами.
Я все хочу сама делать. Кроме самого начала, когда надо отбивать.
– Интересно учиться?
– Очень.
– Вы сами преподаете в институте. Что интереснее: преподавать или учиться?
– Учиться, конечно, интереснее. Я очень благодарна академическому образованию, которое получила в Суриковском институте. Я училась у своего папы (Таир Салахов – выдающийся советский, азербайджанский и российский живописец, один из основоположников «сурового стиля». Картина Таира Салахова «Айдан» была недавно продана на аукционе Sotheby’s. ТП) Только благодаря тому, что я умею рисовать, знаю анатомию и законы «золотого сечения», я могу делать скульптуру. Конечно, технически научиться скульптуре можно, но если нет базовой грамоты, это очень сложно.
– Без базовой грамоты можно быть художником?
– Смотря, что вы делаете. Для моих проектов очень важно знать анатомию и законы построения композиции. Даже чтобы правильно расположить инсталляцию в зале, надо обладать определенными знаниями. И обязательно еще должен быть дар особый. Можно научить рисовать любого, но тогда вы только будете хорошим исполнителем, если нет этого дара. Ремесленником. Кстати, вы знаете, что детей до 12 лет нельзя учить рисовать?
– Не знаю. А почему?
– Это ограничивает их фантазию.
– Ваши инсталляции часто воспринимаются не совсем однозначно. Это потому, что у всех людей разные фантазии и разное восприятие, разные интерпретации?
– Когда мою инсталляцию Кааба выставили в Галерее XL, это вызвало какое-то странное возмущение православной общины. Они написали письмо в мечеть, что я якобы выступаю против ислама. Приехал муфтий, умнейший человек, по образованию – театральный режиссер. Мы с ним ходили вокруг Каабы, беседовали. Я ему все рассказала, он понял, в чем идея. Была дико интересная беседа. Они потом на своем сайте написали, что любая интерпретация ислама привносит интерес к исламской культуре. Очень грамотный был подход. И в книге «Москва мусульманская» про это написано. Потом эта инсталляция была куплена немецким коллекционером Тойтлоффом. Сейчас проходит тур его коллекции по немецким музеям. И немецкие музеи запрещают ему выставлять эту мою инсталляцию. Такая вот политкорректность излишняя…
– Но это не только в Германии так. В Италии ведь тоже многие возмущались, почему католические монашки держат в руках исламские символы?
– Ну вот стукнуло им… Они восприняли это, как исламские символы в руках у католичек. Разные интерпретации… Все эти поиски скандала на Венецианской биеннале привели к тому, что на меня обратила внимание Галерея Квадро в Дубае (Cuadro Art Gallery). И я подумала: может, лучше не выставлять? Потому что Дубай для меня – зона отдыха. Но у них это восприняли совершенно позитивно. Как подчеркивание мужской силы. Символ мужской силы.
– Получается так, что ваши работы часто воспринимаются на грани скандала. Такая провокация или на грани провокации.
– Знаете, если вы просто скажете свои мысли открыто, то это и будет провокация.
– В зависимости от того, как каждый человек это воспринимает?
– Конечно. Что теперь обо всех думать и ничего не говорить и не делать?
– Мне приходится иногда слышать, как люди на выставках современного искусства говорят: «Я не понимаю современное искусство». Надо ли объяснять? Или если не понимает, то просто еще не дорос до этого?
– Кто-то понимает, кто-то не понимает. Если вы понимаете какие-то коды, то вы считываете это все. Это как бы язык. Как люди учат иностранный язык? Для начала хотя бы основы надо изучить. И тут так же.
– Вам нужна поддержка моральная, мотивация? Чтобы кто-то авторитетный сказал: «Да, молодец. Ты идешь в верном направлении» или наоборот: «Вот тут, Айдан, чего-то не то…» Или вы только к своему мнению прислушиваетесь?
– Нет. Мне не нужно авторитетных мнений. Только своему мнению доверяю.
– Часто бывает, что вы решаете не продавать свои работы? Себе оставить.
– Очень часто я так решаю. Но потом приходит покупатель. И почему-то все хотят именно те вещи, которые ты не продаешь. И уговаривают-таки продать. Хотя понимаю, что нужно заставить саму себя не продавать. Что потом я буду жалеть. Как было с моей живописью в начале 90-х. Но мне всегда воли не хватает. Продавать, естественно, надо. Потому, что есть новые проекты, и их надо на что-то делать. Часто за периодом материального благополучия идет период абсолютного тотального безденежья, потому что все вложено в проекты.
– Художник, в принципе, должен быть голодный?
– Он может быть голодный, но на материалы нужно очень много денег. Это для художника самое главное. Я вот иногда думаю: лучше платье себе купить или мрамор? Так вот лучше тонну мрамора!!!
