Александра Вертинская – Емельян Захаров: Современное искусство в России

В семейном древе Александры Вертинской что ни имя – легенда русской культуры: дедушка Александр Николаевич – неподражаемый певец-шансонье, актер, поэт и композитор; бабушка Лидия Владимировна (урожденная Циргвава) – актриса и художник; мама Марианна Александровна и тетя Анастасия Александровна – актрисы театра и кино, заслуженные артистки Российской Федерации. Впрочем, сама Александра Вертинская по стопам знаменитых родственников не пошла и за их славу не пряталась. Выбрав профессию художника, добилась признания самостоятельно. После окончания Московского художественного института им. Сурикова (1992 г., мастерская Таира Салахова) несколько лет стажировалась в Национальной академии художеств в Париже. Творческие поиски и эксперименты с различными техниками и материалами в изобразительном искусстве сочетает с работой дизайнера интерьеров. Три года была ведущей программы «Снимите это немедленно». Супруг Александры – Емельян Захаров – является одним из ведущих галеристов Москвы. Основанная им в партнерстве с Дмитрием Ханкиным в 2006 г. галерея «Триумф» специализируется на современном искусстве и работает с крупными российскими и зарубежными художниками (AES+F, Виноградов и Дубосарский, Беляев-Гинтовт, Recycle). Несколько лет назад «Триумф» впервые представил российской публике работы Дэмиена Херста и братьев Чапменов. Галерея Емельяна Захарова содействует разоблачению тех, кто подделывает русское искусство: в сотрудничестве с Росохранкультурой был составлен и издан многотомный «Каталог подделок произведений живописи».

Емельян, трудно удержаться от желания и не поговорить с вами о современном искусстве и о вашей оценке ситуации в этой сфере в России.

Емельян: В России рынка современного искусства вообще не существует. Во всем мире современное искусство поддерживается государством, различными фондами, отдельными людьми. В России поддержка государства отсутствует, музеи картин современных художников не покупают, фондов тоже нет. Вернее, существуют отдельные частные коллекции, которые их владельцы называют фондами лишь для того, чтобы придать им определенный статус и добиться поблажек у налоговой полиции. Найти спонсоров на проведение выставки невозможно, коллекционеров, приобретающих современное искусство, очень мало (в Москве – 102 человека). Если во всем мире критика направляет и поддерживает искусство, в России критики заняты прославлением себя и войной друг с другом. Монографий о русском современном искусстве не пишут.

Александра: А когда в редких случаях все-таки происходят серьезные выставки или художники принимают участие в международных биеннале, критики почему-то обходят это молчанием. Либо дают негативную информацию. Конечно, это топит арт-рынок в стране.

Емельян: На большие международные арт-ярмарки русские галереи не допускают. У меня, к примеру, самая крупная в Восточной Европе галерея. Мы провели 150 выставок, опубликовали 150 каталогов, а я до сих пор не могу получить место ни на Базеле, ни на Фризе. Вот и получается: современное искусство – причем прекрасное – в России есть, а рынка – нет.

Ваша галерея помогает молодым талантливым авторам, оказываете какую-то поддержку?

Емельян: Да, у нас есть программа Launchpad. В ее рамках мы проводим выставки молодых художников, печатаем каталоги их работ.

Вы сами коллекционируете искусство?

Емельян: У меня есть коллекция миниатюрных портретов. Правда, последние лет семь она не пополнялась.

Как галеристу вам приходилось сталкиваться с подделками?

Александра: Вы имеете в виду фальшаки? Когда был бум на русское искусство, огромное количество людей везли из Скандинавских стран картины, более или менее похожие на работы Шишкина и других русских классиков.

Емельян: На самом деле фальшивок на рынке – 90%. В этом деле участвовали очень знающие люди, искусствоведы, которые отбирали работы. Затем под их наблюдением реставраторы вносили изменения, подделывали подписи – в общем, существовала целая криминальная индустрия, в которой было замешано огромное количество искусствоведов Русского музея, Третьяковской галереи и Центра Грабаря. Наша галерея «Триумф» поддерживала и финансировала создание каталогов фальшивок, которые выходили в «Росохранкультуре». Мы опубликовали больше тысячи таких работ-подделок и будем продолжать это делать. Хотя за это нас, конечно, не очень любят!

Сейчас фальшивок стало меньше?

Емельян: Нет, просто стало труднее их продать. И это очень хорошо. Изменился подход публики: сейчас, если у работы нет убедительного провенанса, старых публикаций, продать ее очень трудно. Либо должно быть единодушное мнение всех экспертов на предмет подлинности работы.

Почему я перестал заниматься классическим искусством и ушел в современное? Однажды, в очередной раз приехав в Маастрихт на международную ярмарку искусств и антиквариата, я огляделся по сторонам и увидел громадное количество людей со следами порока на лицах: мерзкие стариканы, хитрые и подлые; женщины со следами увядшей красоты и алчным блеском в глазах. Просто какие-то чудовища со старых аллегорий! И я вдруг понял, что не хочу стоять в этой когорте пожилых лощеных негодяев. Хочу общаться с молодыми, талантливыми, с горящими глазами!

Для того, чтобы вести арт-галерею, вы имеете другой бизнес, который позволяет балансировать расходы?

Емельян: У нас есть ресторан, еще какие-то проекты. Просто мы уверены, что рано или поздно арт-бизнес вырулит в России. Вопрос в том, кто продержится, доживет до этих времен.

Емельян отправился на прогулку с младшей дочерью, а мы с Александрой продолжили беседу о ее жизни и творчестве.

Саша, у вас две дочери, при этом младшей, Лидочке, только два годика. Удается ли находить время для рисования?

Удается. Конечно, в связи с рождением ребенка был двухгодичный перерыв. Но сейчас мы сняли мастерскую, и я вернулась к работе. Готовлюсь к новой выставке. Тема – небо. Небо в разных состояниях. Отчасти это рефлексия на произведения Тернера, которого я очень люблю. Когда бываю в Великобритании, всегда смотрю его работы в английских музеях, плюс несколько лет назад большую выставку Тернера привозили в Москву в Музей имени Пушкина. Меня всегда поражала уникальная чистая стопроцентная живописность его работ; это сложное живописное месиво, за которым и сюжет-то не всегда разглядишь. Хотелось как-то приблизиться к этому, сказать что-то свое. В моих работах и абстракция, и минимализм, и в то же время это живопись.

В своих произведениях вы стараетесь отразить то, что видите, что вас окружает? Вы много времени проводите в Италии…

Да, то, что вижу, о том пою. Как акын! (Смеется.) Просто я, наверное, это немного минимализирую. К примеру, рисую не большие пейзажи, а отдельные деревья. Вычленяю из большого то, что меня интересует, и концентрируюсь на этом. У меня была большая выставка под названием «Ивы и оливы».

Кто ваши самые преданные почитатели? Группа поддержки?

Вся моя семья, конечно. Педагоги. Таир Салахов, у которого я училась в Суриковском институте и которому всегда посылаю каталог своей очередной выставки. Даже когда он не может прийти, обязательно присылает свое мнение-рецензию. Несколько лет назад меня приняли в Академию художеств. Помню, Салахов вдруг позвонил среди ночи и сказал: «Шура, поздравляю! Тебя приняли в членкоры Академии художеств!» Это было абсолютно неожиданно, потому что, не говоря мне ничего, а лишь в течение ряда лет наблюдая за моим творчеством и посещая выставки, Салахов подал заявку на прием меня в членкоры академии. Конечно, было безумно приятно.

В некоторых работах вы используете фотографии?

В свое время у меня было увлечение: придумав тему выставки, я делала большую фотосессию, отснимала материал, потом печатала фотографии, миксовала их и переносила все это на холсты или бумагу – грубо говоря, занималась шелкографией. Как и у моего мужа Емели, у меня есть несколько ипостасей: параллельно с живописью занимаюсь интерьерным дизайном и постоянно делаю какие-то проекты – рестораны «Революция», «Бистро», «Остерия Монтеролли» в Москве, яхт-клуб «Буревестник», галерея «Дача» на Рублевке и другие. Кроме того, занимаюсь частными проектами – загородными домами, домами приемов, причем не только в России. В общем, у меня всегда идут параллельно несколько реальностей: отключенно-медитативное состояние – когда сижу одна в мастерской и работаю, и активное общение с огромным количеством людей – когда идут проектирование и строительство.

Работа дизайнера интерьеров требует большого объема знаний стилей, материалов, вкусовых пристрастий…

Безусловно. Я к этому роду деятельности пришла совершенно неожиданно. Мы дружили с бессменным редактором журнала «Мезонин» Натальей Барбье. Однажды она пришла ко мне и заявила: «Шура, ты будешь декоратором». Каким декоратором? Тогда, в 1989 году, даже профессии такой в России не было! Это были времена, когда все делали евроремонты, клеили какие-то обои, а все – вплоть до дверных ручек – привозилось из-за границы. Тем не менее, Наталья первой в Москве организовала в Большом манеже «Неделю декора». Пригласила 10 человек, среди которых были художники, реставраторы, но отнюдь не специалисты в области декора, назвала тему и выделила каждому из нас в Манеже часть пространства для выставки. Ну, мы и взялись за дело! Это оказалось очень заразительным занятием, заинтересовало, затянуло, и после этого пошло-поехало. На сегодняшний день у меня уже солидный стаж работы в этом бизнесе. Недавно вышел очередной номер русского «Харперс Базар», в котором праздновалось 20-летие профессии декоратора в нашей стране. В списке 10 лучших архитектурных бюро Москвы я тоже есть, что очень радует! Конечно, сейчас ситуация изменилась – появилось несколько школ декораторов. А когда все начиналось, мне кажется, занимались этим люди вроде меня – жившие в старых московских или питерских квартирах, из интеллигентных семей, где изначально на стенах висело серьезное искусство, а в гостиных не стояли шведские стенки.

Ваше воспитание, чувство стиля, вкуса естественно переросло и в понимание хорошего тона в одежде, моде. Думаю, эти качества очень пригодились для роли телеведущей в программе «Снимите это немедленно», где вы работали.

Моя мама, бабушка, тетя – иконы стиля. Думаю, этого вполне достаточно. (Смеется.)

А не страшно было чужому человеку на всю страну говорить: то, что ты носишь, – ужасно?! Вы видели результаты ваших усилий?

«Снимите это немедленно» – франчайзинг английской программы «What Not to Wear». Когда я работала на этой программе, мы получали огромное количество прессы – очень часто с благодарностями. Проработав три года в эфире, делали в канун Нового года итоговую передачу, в которой показывали героинь предыдущих лет и рассказывали о том, что с ними произошло. Одна устроилась на новую работу; другая женщина развелась с нелюбимым мужем, который всю жизнь ее мучил, прекрасно себя чувствует, и в ее жизни появился новый мужчина; у кого-то поменялся менталитет…На то время для нашей страны это была довольно жесткая передача. Мы ведь говорили женщинам в лицо нелицеприятные вещи. Конечно, этот стресс был отчасти запрограммирован сценарием передачи. Если гладить по головке и мягко журить, у человека не произойдет никакого перелома!

Наверное, это был интересный опыт работы?

Поначалу мне было очень интересно. Но после нескольких лет работы я почувствовала, что подустала от повторяемости одной и той же четкой заведенной схемы программы. Эта монотонность, в конце концов, загасила все мои порывы, мне стало очень сложно в очередной раз что-то из себя выдавливать, и я ушла с проекта. Все-таки моя основная работа –
творческая: живопись, рисунок, декорирование –
это всегда что-то новое. К тому же мне хотелось второго ребенка, да и старшая дочь, которой сейчас тринадцать лет, тогда была совсем маленькой, и я чувствовала, что ей не хватает моего внимания.

Александр Вертинский, Марианна и Анастасия – это люди, которыми восхищаются и которым подражают. Для вас эти люди являются частью вашей жизнью, вашим окружением. Насколько в детстве вы осознавали, в какой семье живете?

Была двойная ситуация. Наша семья сама по себе очень большая, плюс друзья моих родителей и тети Анастасии – Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Сережа Алимов, Тарковский, люди из режиссерской, кино- и операторской среды. Многие из этих творческих людей были родом из потрясающих семей с целыми историями. Это и был круг моего общения. Конечно, бывали какие-то столкновения в школьные и студенческие годы, когда говорили: «золотая молодежь». Но я никогда не была заносчивой, никакого снобизма в моем характере не наблюдалось, и искусственности в поведении тоже не было. Поэтому первое впечатление людей о моей отстраненности быстро отпадало, уходило. У меня очень много друзей, и все они очень разные люди, со своими историями.

Ваша работа на телевидении требовала актерских данных, таланта. У вас не возникало мысли, что вы должны были стать актрисой, как бабушка и мама?

Нет, и, кстати, наша семейная актерская троица всячески ограждала меня от этой профессии. Говорили, что это очень зависимая профессия – от режиссера, оператора, времени, места, сценария. Таланта, наконец. Не хотели, чтобы я шла по их стопам, категорически были против моей учебы в театральном вузе. И слава Богу! Я очень счастлива, что у меня в руках такая чудесная специальность. Художник, на мой взгляд, это профессия возрождения, потому что человек с творческим образованием и вкусом может проявить и применить себя где угодно – в дизайне, ювелирном деле, индустрии моды, декорировании, в изобразительном искусстве. И быть гораздо более независимым, чем на телевидении или в театре.