Интервью

Марк Захаров: меня радует, что в театр приходит молодежь

Марк Анатольевич Захаров – актер, режиссер и педагог – начинал свою театральную карьеру в драмкружках и театральных студиях. В этом году исполняется 40 лет со дня, когда молодой режиссер встал у руля одного из самых любимых театров страны – Театра им. Ленинского комсомола, который в народе окрестили просто «Ленкомом». Позади – спектакли «”Юнона” и “Авось”», «Безумный день, или Женитьба Фигаро», «Жестокие игры»,«Ва­банк», работа с великолепными Абдуловым, Караченцовым, Янковским, Чуриковой, фильмы «Двенадцать стульев», «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт», «Формула любви», сценарий «Белое солнце пустыни», награды… А что впереди?

Марк Анатольевич, вы руководите театром «Ленком» уже 40 лет – это целая жизнь. За это время была проделана огромная работа. Что, на ваш взгляд, самое важное из достигнутого?

Нам удалось создать узнаваемый бренд – «Ленком». Мне особенно приятно, что, несмотря на негативное в обществе отношение к Ленину в целом, нам удалось добиться, чтобы театру присвоили именно это имя – продукт городского фольклора. «Ленком» – это великие русские актеры: Евгений Леонов – любимец миллионов, Татьяна Пельтцер, Вера Орлова, следующее поколение – Олег Янковский, Александр Абдулов, Николай Караченцов – я говорю о тех, кто уже не играет или уже ушел из жизни. Наша заслуга – это репертуар. Мы сумели создать своеобразную театральную культуру, связанную с веселыми спектаклями, которые тем не менее глубоки по содержанию. И главное – это зрелищная заразительность. Например, мы первыми пригласили к участию живой оркестр – вначале я пригласил музыкантов из недр студенческой самодеятельности. Мы старались создать благоприятную для развития артистов и коллектива среду, следили за этическими нормами в отношениях, старались делать яркие зрелищные спектакли, боролись с театральной скукой. Может, поначалу это и носило формальный характер, но со временем стало естеством театра.

На Западе есть две крайности: либо спектакль идет очень долго – например, «Мышеловку» играют уже 60 лет, – либо снимается моментально, если не приносит финансовой отдачи. Российский путь – репертуарный театр – это достойная альтернатива?

Мне нравится среда нашего русского репертуарного театра – это одно из достижений русской театральной школы. Да, это не характерно для Запада. Но такой порядок способствовал тому, что в нашем коллективе созревали и формировались интересные актерские индивидуальности, которые затем выходили за пределы театра и становились достоянием театрального искусства в целом – Инна Чурикова, Леонид Броневой, Александр Збруев, Дмитрий Певцов. В Большом драматическом театре под руководством Товстоногова работали такие актеры, как Копелян, Смоктуновский, Борисов, Шарко, Доронина. Без них представить кинематограф 60-80-х гг. невозможно. Они стали фигурами, которые оказали огромное влияние и на режиссеров, и на зрителей.

В «Ленкоме» это, скорее всего, произошло благодаря вам, человеку, который объединил и вдохновил коллектив, как дирижер в оркестре…

Коллектив и главный режиссер – это всегда сложное соединение. Должен быть лидер, но важно, чтобы присутствовало и соборное начало, коллегиальность. Когда-то во время коллективного худсовета актеры предложили договориться следующим образом: они будут мне на худсовете высказывать все, что думают, но мое мнение будет конечным и его будут уважать. Так и должен держаться театр – в нем не скрывают ничего от руководителя, но коллектив умеет принять точку зрения лидера. Жизнь показала, что так правильно.

Вы выбираете спектакли под свою труппу?

По-разному происходит. Все зависит от того, какие в спектакле действующие лица. Как правило, это одна-две женские роли, остальные – мужские, такая несправедливость драматургии. Хотя на сцене женщина значит больше, чем мужчина. Александр Островский устами героя пьесы «Лес» сказал: «Дайте мне хорошую драматическую актрису, и я буду иметь театр».

Новых спекталей в «Ленкоме» появляется мало. Почему так медленно идет обновление репертуара?

Когда есть спектакль с 20-летним стажем, как «”Юнона” и “Авось”», то на него есть повышенный спрос зрителей. Понятно, что нам жалко с ним расставаться. Но иногда я что-то меняю в самом спектакле. Когда Караченцов попал в аварию и не мог играть, то встал вопрос: снять спектакль или продолжать. Я считаю, что это сочинение Рыбникова и Вознесенского – продукт высочайшего музыкального и поэтического качества. Мне пришлось приводить примеры – если уходил Карузо или Лемешев, спектакли все равно продолжались. Интересно, что по сравнению с первым поколением актеров «”Юноны” и “Авось”» молодежь работает в спектакле лучше в смысле пластики, отдачи и энергетики. Певцов хорошо вписался в роль, сделал ее своей. А вот Кончит у нас сменилось бесчисленное количество, потому что по сценарию ей 16 лет.

Один из последних спектаклей театра – «Пер Гюнт». Почему вы выбрали это произведение?

«Пер Гюнт» – это все-таки разговор с Богом. Это произведение оказало огромное влияние на всю драматургию ХХ века. В нем герой задается экзистенциальными вопросами: зачем я здесь? Кто я? Я случайная и бесполезная частица во Вселенной или я нечто более значимое? Ибсен затронул вопрос диалога человека с вечностью. Я когда-то вычитал у русского православного философа Бердяева приблизительно такую фразу: «Бог создал человека, чтобы он создал то, чего не знает Бог». Первобытный человек грелся у костра, приручал скот, был диким, но ведь в то время уже существовали бином Ньютона, законы химии и физики, только их еще не открыли, но тогда не было ни «Черного квадрата» Кандинского, ни «Аве Марии» – этого Бог не знал.

Вы верите в судьбу?

Я думаю, что предначертанность есть, но также и то, что Бог дал нам свободу воли, человек может изменить свою судьбу.

Вам удавалось это несколько раз…

Мне грех жаловаться, хотя я натерпелся от цензурного аппарата в 70-е, 80-е и в начале 90-х годов. Это ужас, какое тогда оказывали давление на театральное искусство. Но я заряжался юношеским максимализмом, общаясь со студентами, ведь начинал я свои режиссерские экзерсисы в студенческой среде. Тогда я общался с теми ребятами, которые выходят на улицы, беспокоят власть. Мне нравится этот возраст активного созидания. Я не желал следовать канонам, которые предписывало начальство. Меня раза два уволили даже.

Но вы смогли найти свой путь, как работать в таких условиях.

Верно. Когда комиссия приходила принимать наши спектакли, то никогда с первого раза мы не получали одобрение. Приходилось делать вид, что дорабатываем. Я притворялся, что записываю все замечания, потом мне говорили: видите, уже лучше спектакль. Но на самом деле я все оставлял как есть.

Я против цензуры, но сейчас иногда смотришь спектакли и думаешь: жаль, что ее нет…

В театральных кругах мы думали о создании хартии, которая опиралась бы на духовные традиции и правила приличия. Я не хочу употреблять слово «цензура», но если человек полюбил козу, это его право, но не надо описывать весь процесс в деталях и вовлекать зрителя или читателя в подробности этой истории.

Ваша дочь – актриса «Ленкома». Вы можете представить, что ее карьера сложилась бы в какой-то другой области?

Она талантливая актриса – я сам замечал это несколько раз. (Смеется.) Иногда я просто поражаюсь ей. Но такое случалось еще в детстве. Она очень хотела играть на фортепиано, выбрала музыкальную школу. Так вот когда она садилась за инструмент и начинала играть по нотам, то я испытывал невероятную гордость, почти гордыню.

Изменилась ли публика, которая к вам приходит?

По-прежнему в театре много молодежи, меня это радует. Хотя за собой стал замечать стариковские повадки – мне не всегда нравится внешний вид или манеры, но я усилием воли заставляю себя полюбить некоторых людей. Например, если я встречаю молодого человека с серьгой в ухе, я уговариваю себя, что надо относиться к молодежи радостно, избегать предвзятости. Еще Сократ в своих записях писал, что молодежь нынче не та, что великие титаны уходят.

Leave a Reply