Как коллекционировать искусство

Меня часто спрашивают, как надо коллекционировать искусство. Я всегда отвечаю: «Покупайте то, что нравится». Поясню на собственном примере.

Каждое лето я возвращаюсь в родовое гнездо, дом моего прадеда Ивана Алексеевича в поселке Малаховка Люберецкого района Ухтомской волости. Родовое гнездо оно не только потому, что этот дом был построен в конце ХIX века, но и потому, что здесь родился мой сын, а это очень важно. У рода может не быть начала, то есть оно может быть забыто, но обязательно должно быть будущее…

Мой прадед был кожником-венерологом, имел практику в пяти городах и даже свою маленькую фабрику бандажей-суспензориев. Еще он был страстным лошадником, играл – причем очень удачно – на скачках, любил женщин, о чем свидетельствует масса фотографий молодых особ с интимными подписями, которые бабушка почему-то хранила в коробке из-под обуви. А еще он был коллекционером искусства. Он, собственно, и есть родоначальник семейного собрания живописи.

Про лошадей судить не берусь, но в искусстве вкус у него, как я теперь оцениваю, был неважнецкий. Он покупал много сладкой западной живописи, огромные полотна в роскошных рамах, которые богато смотрелись на высоких стенах, благо потолки у нас в доме под четыре метра. Значительное место в коллекции прадеда занимали картины лошадей, особенно рекордсменов того времени (их в какой-то момент скопом продали какому-то конезаводу, когда есть было нечего). Были и скульптуры лошадей, причем моя бабушка помнила прототипов по именам. Наконец, были многочисленные русские пейзажи, сцены охоты; здесь предпочтение отдавалось задранным волкам и медведям Ворошилова и унылым перелескам Переплетчикова. Моя бабушка, его дочь, в основном не покупала, а продавала все, что могла, чтобы прокормиться, – Иван Алексеевич умер, когда ей было 18 (ее мать, моя прабабка, умерла еще раньше), а у бабушки уже была дочь, то есть моя мама, на руках. Ну и дом – то самое родовое гнездо – требовалось содержать, то есть топить, ремонтировать и прочее.

Именно маме передалась страсть к коллекционированию. В 60-х и особенно 70-х годах собирательство искусства было занятием полукриминальным: коллекционеры держались замкнутой сектой, картины приобретались часто бартером, обменами стенкой на стенку и прочее. Было, правда, в Москве два антикварных магазина, на Смоленке да на Октябрьской, но и там, чтобы приобрести что-то стоящее, требовался блат.

Мама моя тоже шедевров собрала немного. Сначала тяготела она к Союзу русских художников: Туржанскому, Петровичеву, Рылову, Виноградову, Гермашеву, и опять на стенах дома появились избы, бабы в сарафанах, деревенские праздники, провинциальные улочки да лесные тропинки, то есть все такое исконно русское, кондовое, ныне и вообще шибко не модное. Затем она и вовсе увлеклась живописью современников нонконформистов, имена доброй половины которых унесла с собой река забвения.

Настал день, и я пополнила ряды семейных коллекционеров. И не могу сказать, что сын мой сможет похвастаться коллекцией уровня Третьяковки. Да, родовое собрание пополнилась работами Репина, Нестерова, Грабаря… Но собирала я не менее хаотично, руководствуясь тем же принципом, что и мои непутевые предки: я покупала то, что нравилось, я жила через эти работы, я росла в себе, училась понимать себя и мир, и душа ликовала и как будто улавливала отзвуки чужих душ. То, что я передам по наследству своему сыну, – это скорее история семьи в наглядных живописных пособи- ях, история рода в картинах, по которым он сможет легче понять, какими же были эти реальные живые люди, его прапрадеды, бабушки да прабабки, что они любили, что ценили, какими глазами видели мир. Он унаследует веществен- ную духовность своего маленького рода.

Так вот, я очень надеюсь, что в тот день, когда мой сын оценивающе посмотрит на нашу коллекцию, он поймет, что в покупке картин – как и во всем в жизни – надо руководствоваться главным принципом: оставаться собой. Это то, что мне хочется ему передать, – ибо это и есть та ценность, которая стоит больше любого денежного эквивалента.